Юрий Гончаров - Волки Страница 18

На один только миг Костя и черный человек встретились взглядами, на один только короткий миг глаза черного человека задержались на Косте, но Костя уловил, что человек как-то странно вдруг осекся. Он как будто бы узнал Костю. И у Кости тоже мелькнуло такое чувство, что он уже видел когда-то бородатого, хотя было совершенно несомненно, что видит его впервые и никогда прежде этого человека не встречал.

Костя повернулся к своей тарелке, но тут же бросил еще один взгляд на задний стол. Ему показалось… Впрочем, он и сам не понял, что́ ему показалось, что́ это так воздушно, легкой, тут же истаявшей тенью скользнуло в подсознании…

Циркачи уже поднимались со своих мест. Загремели, взвизгнули по кафельному полу ножки отодвигаемых стульев.

Костя услыхал, как за спиною, передвигая стулья еще раз, кто-то пробирается по направлению к нему.

В следующий миг он почувствовал на своем плече руку.

Черноликий, ласково, радостно и вместе с тем тревожно-неуверенно поблескивая голубоватыми белками, стоял возле.

– Прости, кацо, не сердись, дорогой… Меня Арчил зовут. Авалиани Арчил. Вот посмотрел на тебя, вижу – знакомый человек, в Грузьи встречал. А где встречал, когда встречал – не помню! Все равно, дорогой, давай руки пожмем… Вместе вспомним! Кто в Грузьи хоть раз бивал – все друзья! Так у нас в народе говорят… Ты речь грузинскую панымаишь?

Незнакомец улыбался, ласковый, радостный свет лился из его темных бархатных глаз. Теперь Косте можно было совсем хорошо и близко его рассмотреть. Нет, он никогда не встречал этого человека. Теперь он видел это еще точнее.

– Вы ошиблись. В Грузии я не бывал никогда.

– Почему ошибся? Я не ошибся! Разве я пьяный? Это ты, дорогой, ошибся! – садясь возле Костимого столика на свободный стул, горячо сказал Авалиани. – Ты вспомни, дорогой! Два года назад в одном ресторане мы были. Музыка играла, ты так сидел, я так сидел… Я помню теперь, где было! В Сухуми это было! Ресторан «Абхазья»!..

– В жизни не бывал в таком ресторане! – улыбнулся Костя.

– Я не пьяный, дорогой! Тогда тоже не был пьяный!

– Уверяю вас, это так.

– Почему так? – сказал грузин расстроенно. – Может, я забыл? Может, это другой был, не ты? Похожий? У тебя брат есть? Наверно, это брат твой был!

– И брата у меня нет.

– Как так? Почему?

Авалиани теперь был совершенно расстроен и огорчен.

– Плохо, плохо!.. – сказал он, покачивая головой. – Значит, я старый стал, забывать, путать стал… Ай-ай-ай! Где же ты живешь тогда, дорогой, где твой дом?

– Далеко, – усмехнулся Костя. Навязчивость незнакомца надо было уже как-то пресечь. Ну, обознался, выяснил – и отходи, хватит трепать языком!

– Ростов? Баку?

– И не Ростов, и не Баку. В Саратове живу, – сказал Костя первое, что пришло на ум.

– Саратов? Где такой город – Саратов? А, Саратов! Большой город Саратов? Больше Боржоми?

– Откуда же мне знать? Ведь я в Боржоми не бывал.

– Есть цирк?

– Конечно, есть. Вы служите в цирке?

– Профессья! Совсем малшык был – ух, наездник лихой был! Руку ломал, ногу ломал… Постарше стал – других учил, другим помогал. Теперь старый стал – все равно при цирке служу. Жены нет, детей нет, дома нет – куда идти? Что делать?

– Я слыхал, вы там про какого-то итальянца вспоминали…

– Пазиелло? О, великий артист был! Таких теперь артистов нет. За чистое золото не купишь! Па-зи-е-лло! – Авалиани даже прикрыл на секунду веки в благоговейном чувстве. – Его весь мир знал! Джованни Пазиелло! Ух, какой был мастер! Он малшык возьмет, на манеже к доске поставит, на тридцать шагов отойдет, вынет нож… вот такой нож, кинжял! Р-раз! Как молния из тучи сверкнет! На два вершка в доску нож, вот так от уха, – приложил он к собственному уху грязный палец с сине-черным ногтем. – Стоит малшык, кругом весь ножами обтыкан, одежда прибита, сам живой-здоровый, капли крови, царапины нет! Скажи мне, ты видел теперь таких артистов? Приходи любой цирк, посмотри – разве это цирк? Для бабушик, для дедушик это! Вот тогда был цирк: смотришь – как на огне весь горишь! А теперь горишь, только когда на львов смотришь. Ты видел в нашем цирке львов?

– У вас даже львы есть?

– Львы! Пантера есть! Черная пантера! Приходи, не пожалеешь. Или ты занятой человек? У тебя много дел? Ты здесь по службе?

Кажется, Авалиани был намерен вести с Костей долгую беседу.

– В гостях, у тетки, – сказал Костя.

– Разве она тебя не любит?

– Почему не любит?

– А почему ты сюда пришел? Она тебе кушать не дает? Она у тебя плохая, тетя?

– Почему же? Хорошая. Она на работе днем, ей некогда готовить.

– Племянник приехал, а тетя на работе? Тетя выполняет план, а племянник ходит голодный? Почему такие нравы, скажи мне, дорогой? Кому от них хорошо? Тете хорошо? Тебе хорошо? Для чего люди живут – для жизни или для плана? Посмотри, как у нас, в Грузьи: родной человек в гости приехал – барашка рэжут, лаваш пекут, вся семья, все соседи, знакомые три дня вино пьют, танцуют, песни поют… Вот как у нас, когда родной человек в гости приехал!

– Вот видишь, три дня. А я в гостях уже больше Тетка моя уже и попела, и поплясала…

– Все равно – нэ хорошо! Нэ хорошо, дорогой мой, нэ так надо!

Авалиани в азарте темпераментно взмахивал руками, лицо его было необыкновенно подвижно; удивление, досада, гнев, пафос, сочувствие, снова удивление, снова пафос сменялись в одну минуту по нескольку раз. Одно только не менялось, оставаясь все время при нем – то не понятное тревожное напряжение на самом дне его глаз, с которым он подошел к Косте и которое Костя почему-то заметил прежде всего, прежде улыбки, прежде радостного сияния лица, даже можно сказать и так – прежде его самого, Арчила Авалиани…

Что-то ему было от Кости надо, была у него какая-то своя цель, не случайно, не просто так вздумал он подойти… Костя вдруг ощутил это с несомненностью, в одну из секунд, в паузе между сменою выражений в лице и в глазах Авалиани поймав эту его внутреннюю тревожную напряженность, не заслоненную в эту секунду ничем другим, ни с чем другим не смешанную и проступившую совсем отчетливо.

Он еще раз пошарил в своей памяти, пытаясь установить, приходилось ли когда-нибудь прежде встречаться с этим человеком, и снова ответил себе – нет, никогда, несмотря на стойкое ощущение, что цирковой служитель ему каким-то образом, почему-то все-таки знаком…

– Погулять приехал – значит, гулять надо, развлекаться надо! – убежденно, запальчиво сказал Авалиани. – Почему так скучно гуляешь? Ресторан идти надо, девочек пригласить. А ты в кафе сидишь, котлеты, панымаишь, за тридцать копеек ешь! Компот пьешь! Вино пить надо!

Какой-то посетитель, держа в одной руке тарелку с макаронами, а в другой стакан кофе, приблизился к столику, оглянулся по сторонам, – все места вокруг были заняты, хмуро спросил у Костимого собеседника:

– Вы что, поели уже?

– А что такое, дорогой? – резко вздернул голову Авалиани.

– Место занимаете, вот что. Если поели, так…

– Какое тебе дело, послушай! – взорвался Авалиани. – Что ты тут порядки наводишь? Я друга встретил, ты панымаишь – друга! Иди, иди, пожалуйста, туда, – махнул он рукой в сторону. – Там есть место, садись там, ешь свои макароны, не мешай нам с другом говорить! Какой народ, панымаишь ли! – возмущенно сказал Авалиани, провожая гневным, пылающим взглядом парня с макаронами. – На Кавказе пришел в кафе – сиди, говори, пожалуйста, хоть целый день говори, никто тебе слова не скажет… Настроения тебе не испортит… А тут, панымаишь!.. Пойдем, дорогой, отсюда, – сказал он Косте, как будто они действительно были друзьями, давно не виделись и вот наконец состоялась их встреча. – Пойдем в ресторан! В «Тайгу»! Посидим, поговорим по душам, совсем как в Грузьи. Ты не смотри на мой пиджак, на брюки мои… Я могу другие надеть. Платить я буду, ты моим гостем будешь!

– Арчил, время! – нетерпеливо окликнули из дверей. Приятели его, оказывается, не ушли, покуривали наружи.

Вся фигура Авалиани вмиг приняла страшно скорбное выражение.

– Панымаишь – работа ждет! – сказал он Косте удрученно. – Забыл, панымаишь! Приходи сегодня в цирк, дорогой. Посмотришь представление, дрессированных львов посмотришь… Ай-ай-ай! Какие львы! Из Германской республики! Билет не покупай, я тебя встречу, на место посажу. Хорошее место будет, доволен будешь. Приводи свою тетю, ее посажу. Я все могу! Арчил Авалиани все может! Приходи, дорогой, очень тебя прошу! Потом вина выпьем, поговорим. Тебе интересно будет. Мне интересно будет. Всем интересно будет! Я тебе свою жизнь расскажу. Такой жизни ни у кого больше нет. Никто тебе не расскажет!

– Когда там у вас начало, в полвосьмого, что ль? – вытирая бумажной салфеткой губы, спросил Костя.

Он уже знал по опыту, что к инстинкту следует относиться с доверием. А инстинкт подсказывал, что надо, обязательно надо принять приглашение этого десять минут назад возникшего перед ним незнакомца. Что-то оно обещает, что-то оно обещает!..