Михаил Шушарин - Роза ветров Страница 20

— Да. На выговор у нас не всякий пойдет…

— На доты ходили… Ты слушай, людей в этом совхозе в последние годы будто подменил кто. Работают весело, с настроением. Не вкалывают денно и нощно, а по семь часов. И регулярно выходные… Так бы везде.

— Это же совхоз. Там деньги.

— Товарищ Крутояров, разве в колхозе их труднее нажить? Действуй, как этот директор. Поддержим. Только смотри не сорвись. С высоты потом падать будет больно… Парашютов здесь не выдают.

— Хорошо. Я подумаю, — сказал Павел.

— Думай, но не долго. До завтра.

Павел ушел от Беркута со смутным чувством беспокойства. Конечно, Родион Беркут — человек, который сделает все, чтобы помочь ему на новом месте. Но сам он показался Павлу неуверенным и одиноким. Будто учитель на последней предэкзаменационной консультации, когда все уже говорено-переговорено. Давай, мол, не подкачай. Вот наши проблемы, вот каких результатов ждем. Я тебе, мол, обязан об этом сказать, хотя и понимаю, что это давно набило тебе оскомину.

К отчетно-выборному собранию в Рябиновке готовились как к празднику. Были для этого причины: захирело в последние годы хозяйство, заросли лебедой улочки, по цветникам и на колхозном стадионе, когда-то оживленном и бойком, безнаказанно паслись телята и гуси. Председатель колхоза Лобачев, присланный два года назад из города, был человек с образованием, а дела шли скверно: сегодня раскапывали, завтра закапывали.

Перед собранием в колхозном клубе побелили стены, покрасили полы, оборудовали несколько стендов, рассказывающих о достижениях колхоза. Проходы между деревянными креслами, стянутыми в тяжелые звенья, устлали длинными ковровыми дорожками темно-бордового цвета. Пахнули холода. Поэтому за два дня до собрания к клубу привезли воз березовых чурок и топили печки круглые сутки. Чтобы, не дай бог, от такой бешеной топки чего не случилось, послали в клуб печекладов, и они под строжайшим наблюдением пожарника проверили и подремонтировали все кирпичные боровики и жестяные трубы.

Над селом висели пересуды.

— Интересно, кого же изберут председателем?

— Говорят, кого-то из местных.

— А кто будет замом?

— Найдется. Свято место не живет пусто.

Павел приехал в Рябиновку вместе с заместителем начальника производственного управления Верхолазовым за неделю до собрания. Лобачев встретил представителей района с радостью. По его указанию в распоряжение Крутоярова и Верхолазова выделили старый, с глубокими ржавыми шрамами на лбине «газик», и они почти все время жили в бригадах и на фермах.

Все шло хорошо. Хлопотали животноводы, работали мастерские и кузницы. Тянулись по утрам в поля за сеном тракторы. Но видел Павел во взглядах и в поведении людей ухмылку.

— Без подъема работаете, — сказал он Лобачеву. — Неуютно живете.

Лобачев, выбритый досиня, круглый и подвижный, курил трубку.

— Какой уют, коли за два года две реконструкции выдержали. Хорошо бы просто названия управлений менялись, но вот беда — идеи всякий раз меняются. Вначале ввели силосный тип кормления скота и заморили начисто овечек, потом решили, что надо специализироваться на производстве говядины — и по боку свиней. Дай-ка опять какая-нибудь перестройка… Осточертело… И все делается по-быстрому… Как ваш дядюшка, Увар Васильевич: придет в баню, не успеет сапоги снять — на полок лезет париться.

— Вы сами хозяева.

— Какие хозяева, когда за нас в управлении думают.

Лобачев взъерошился и стал похож на большую черную птицу.

— Для того чтобы уютно жить, надо быть уверенным, что ни сегодня и ни завтра у тебя карман не вырежут. А мы вроде как на вокзале сидим. Разговоры ведем дружные, но с часов глаз не сводим.

Лобачев был прав. Об этом же говорил и Беркут. И здесь, в Рябиновке, Павел впервые понял, что он в бесконечных хлопотах недооценивает и преуменьшает действительные размеры материального и морального ущерба, который терпят села из-за разного рода «хозяев», обирающих колхозы и совхозы!

Накануне собрания приехал из Чистоозерья Беркут, не по-обычному веселый, бодрый. Он был в белом полушубке, в валенках. Ворсистая шапка с опущенными ушами обрамляла его румяное лицо. Широкоплечий, быстрый, он заполнил, кажется, весь маленький крутояровский кабинетик, и находившимся в нем от этого стало тесно.

— Ну, как дела, вояки, рассказывайте.

Павел докладывал:

— Дела такие: о начале собрания три раза объявили по местному радио. В каждой деревне побывали, провели бригадные собрания, избрали уполномоченных… Расчистили бульдозерами дороги… Вот вроде все.

Павел нахмурился, вспоминая беседу с председателем сельпо Федором Леонтьевичем Левчуком. Но потом повеселел, начал говорить подробно, передавая даже интонации. Федор неделю назад собирал весь свой «торговый аппарат»: продавцов, счетоводов, грузчиков. Выделил для продажи самые что ни на есть лучшие товары. «Организуем обслуживание собрания так, — говорил Федор, — что комар носа не подточит! Мы, брат, ученые и не один раз». — «А нельзя ли, Федор Леонтьевич, — попросил Крутояров, — все эти «дефициты», что к собранию припасены, просто так продать?» — «Можно, конечно, да ведь я старался для такого дела, для этого торжества, все условия создать». — «До этого дня люди без всяких условий жили?» — «Но, Павел Николаевич, собранье-то раз в году бывает. Когда у нас старый район был, указания такие давали: на отчетных собраниях продавать самое лучшее».

Левчук радовался разговору с Павлом, он понимал, что судьба сводит их опять вместе и надолго; и он волновался, краснел, круглая плешь его покрывалась испариной; и Павлу от этого стало больно. В прошлом боевой командир, Федор Левчук показался ему студенистым, бесформенным. «Не понимаю, Федор, когда ты так согнулся?» — «Что, Павел Николаевич? — подставлял ладонь к уху Левчук. — Раньше точно такие указания давали, разве ты не помнишь?» — «Вот что: никаких особых условий создавать не надо. В буфете оставь то, что есть в магазинах. Так, чтобы вдоволь было еды и питья». — «Все будет, Павел Николаевич, и насчет еды и насчет питья — все продумано. В буфет часть «Столичной» заброшу, а для президиума коньяку достал шестнадцать бутылок». — «Эх, Федя, Федя! Изломало тебя время-то, гвардеец!» От этих слов у Левчука дрогнула бровь. «Изломало, Павел. Друзья не стали узнавать. Сельская торговля — та же фронтовая полоса. Все на виду и все в опасности. Не хватает того-другого — председатель сельпо виноват: «не удовлетворяет постоянно растущие потребности трудящихся». Бездельник. Близорукий. Исключить из партии, снять с работы. Будто потому и в партии состоишь, что боишься потерять работу. Это, Павел, не шутка, слезы». Он впился короткими сильными пальцами в край стола: «Ты говоришь: убери все «дефициты». Правильно говоришь. Потому что люди смеются. Как собрание какое, говорят, так и «дефициты» продают. Вроде как по себе делят… И все-таки кое-кому эта твоя мысль не понравится. Рисуется, скажут, Крутояров. Вот тут и покрутись». — «Я, Федя, крутиться не буду. А что так нельзя — это ребенку понятно. Чистота и откровенность для нас — первое дело».

— При чем тут чистота, — вмешивался Верхолазов. — Разве плохо, если все лучшее продадим передовикам, если уж на всех недостает?

— Нет. Неплохо. Но мы увезем к ним, по деревням, продадим там, где они живут и работают. А из отчетного собрания ярмарку устраивать не следует!

Беркут слушал все, о чем говорили, навалившись грудью на стол, пристально глядел на Павла.

— Да, да! Так лучше будет! Правильнее, — согласился он.

Собрание прошло обычным порядком: доклад, прения, приветствие пионеров, вечером — концерт местной самодеятельности, как и всегда, с активным участием нимало не постаревших Афони Соснина и его сестры Акулины. Когда кончились выступления и избран был состав колхозного правления, над Рябиновкой расходилась метель. Ветер пробивался через плохо замазанные рамы, шевелил пыльные восковые занавеси на окнах. Шоферы у подъезда грели моторы легковушек и грузовиков, поджидая своих деревенских.

Беркут собрался ехать домой, в райцентр, сразу же после организационного заседания правления. Попрощался со всеми запросто.

— Давай, Крутояров, — говорил Павлу, — разворачивайся, спи — лежа, работай — бегом. Успехов тебе!

Озабоченный Павел просил Беркута:

— Остались бы до утра, Родион Павлович. Ночь. Заберетесь где-нибудь в сугробы, измучаетесь. Завтра угольники пустим, легче проедете.

— Ничего. «Газик» — сила! Ты не беспокойся. Вот товарищ Верхолазов ненадолго тебе в помощники останется. Да и Лобачев еще не сдал колхоз. Дела, Павел Николаевич, неотложные.

Крутояров знал: удерживать Беркута бесполезно, отступился. Остались в горнице Увара Васильевича вдвоем с Верхолазовым. Долго прислушивались, сидя на кроватях, к стуку ветра за окнами и курили. Потом Павел сходил на кухню, принес бутылку коньяку, вытянул штопором от универсального складня пробку.