Борис Лапин - Избраное Страница 21

В поезде однообразие, связанность движений, отсутствие самостоятельности мешают мысли, в голове все появляется клочками, все спутано. Нельзя освободиться от бессмысленных и назойливых слов, влезающих в голову вместе с все время одинаковым стуком поезда.

«Какой-то вздор… должно быть, я устал… Что это — английские стихи?.. Должно быть, я устал… Какой-то вздор… Поезд все идет вперед… какой-то вздор…»

Стихотворение, лезшее в память, читалось на японо-английском диалекте, вроде русско-французского в «Сенсациях мадам де Курдюкофф». Таким странным английским языком говорило старшее поколение японских интеллигентов, учившихся в американских университетах, проходя за несколько месяцев курс многовековой европейской культуры.

Небеса были пепел и собэр,Листья были криспед энд сир.Это был одинокий октобэрНочью, в тот иммемориэль йирЯ бродил возле озера Обэр,Вдоль туманом курившейся Упр…

 — Едете, должно быть, в Сеул на маневры? Что, летчик-офицер-сан? — почтительно повернулся к Аратоки франт, разрезая пополам водянистую грушу. — Не окажете ли благодеяние взять грушу…

 — Благодарю, — нелюбезно ответил Аратоки, определив в соседе, несмотря на правильный язык его, корейца и не желая неблагонадежных знакомств. — Я еду не в Сеул.

 — Должно быть, будете летать в Китай, извините?

 — Нет.

 — Трудное дело, должно быть, летать. В воздухе холодно, осмелюсь сказать.

 — Нет.

 — Вы, извините, должно быть, из столицы? Здесь в Корее, должно быть, грязно? Очень скучная страна. Мы, конечно, сами привыкли, но вам тяжело.

 — Нет, мне не тяжело.

Аратоки явно обрывал беседу.

«Какой-то вздор… Поезд все идет вперед…»?

…Я спросил: «Что написано, систер,На двери этой лиджендэд тум?»И ответ: «Улалюм, Улалюм»,Я услышал: «Твой лост Улалюм»…

Однако сосед, оказавшийся владельцем кожевенного завода в Сеуле, постоянно разъезжавшим по стране для скупки коровьих шкур, рассказал много интересных вещей. В тех местах, куда едет господин летчик, очень, беспокойно. Он проезжал недавно станцию Цхо-Хын, — там гнали человек сто этих воров, захваченных с семьями возле Кион-Сана.

 — Можете себе представать, летчик-офицер-сан, такие нечеловеческие зверские рожи, — это людоеды, летчик-офицер-сан. Их дети, когда глядят на верноподданных корейцев, то готовы выгрызть глаз. Сердце разрывается, летчик-офицер-сан. Могу вам рассказать, сударь, одну вещь, — сосед беспокойно оглядел купе.

Старик дремал, с ногами забравшись на скамью. Женщина напротив тряпочкой очищала от пыли семейный комод. Другая женщина кормила сосцами двух близнецов, одного уложив на правую, другого — на левую руку. Все они, вероятно, не понимали по-японски.

 — Я слыхал, — не знаю, правда ли, — что наше правительство решило покончить с этим гнездом. Правду сказать, и я из корейцев, но меру эту, безусловно, одобряю. Есть много дурного элемента. Он засоряет душу нашего народа. Наш крестьянин — самый кроткий крестьянин в мире. Он прекрасно понимает, какими благами он теперь пользуется. Наш народ — покорный народ, грустный, красивый, он любит подчиняться. В этих бандитах, — будьте уверены, — течет китайская кровь.

 — Я, любезный, ничего не слыхал ни о каких бандитах, — многозначительно сказал Аратоки таким голосом, что было ясно — он именно обо всем слыхал.

 — Мы сами страдаем от таких бандитов. Вы думаете, они щадят нас?

 — Не знаю, не знаю, любезный.

Вагон стучал и дребезжал. Поезд переходил мосты, нырял в тоннели. Проезжали высокие горы. Сквозь залегавшую полосами грязь виден был голый камень. Горы были тяжелые и давили дорогу. Отъезжали, — горы становились выше, белый туман ложился в долину, западал в овраги.

Потом — тополя, туман, высокие желтые тучи.

Дорога, пыль, элеватор, похожий на небоскреб, корейские хижины. Вот, наконец, Сеул. Стемнело. Молочно-желтые фонари заливают шевелящимися тенями дебаркадер. Кули, с веревочными рогульками на спине, визгливо вопят, осаждают ступеньки каждого вагона.

Все говорят сразу:

 — Курума (рикша), госпожа. Прямо в отель. Прямо на рынок. Я снесу вещи. Пожалуйте чемодан за два гроша.

 — Рикша! Шкаф…

 — Пожалуйте, маманими. Пожалуйте, барыня.

 — Хван-аги! (Барышня Хван!)

 — Здравствуйте, дорогой! Где же ваша мама? Мы так боялись, что поезд опоздает.

 — Столица Кореи?.. Почему же маленькие дома?

 — Не угодно ли проводника, сэр? Он служит всем иностранцам, сэр, он говорит по-английски, сэр.

 — Маманими, здравствуйте, с приездом, госпожа!

 — Дурак, почему ты не приготовил машину? Я не езжу на рикше.

 — Господа! Было три звонка. Прошу вас заходить в вагоны!

Аратоки съел обед со сладким киринским пивом в станционном ресторане. В Сеуле в вагон село несколько офицеров среднего ранга и много крикливых купцов. На место франта в клетчатых штанах сел пожилой бородатый японец в очках, оказавшийся лудаогоуским городским доктором.

Окраина Сеула, проходившая в окнах, была сера и незначительна.

Лавки мелочных торговцев, похожие на набитые лентами ящики, желтыми фонарями светились над рябой сверкающей водой придорожных канав. Под виадук прошел трамвай, наполненный людьми, одетыми в белое. В темноту длинными вершинами уходили кипарисы. На уровне освещенной хвои метались летучие мыши. Широкие проспекты с уродливыми кирпичными домами отходили назад. Вот развалины городской стены Сеула.

Город кончался в мрачной толчее переулков, где было узко и темно. На выезде в поля синел громадный лёсовый холм, пробитый десятками светящихся точек. Здесь жгли вечерние костры городские нищие, избравшие этот холм своей резиденцией.

На одной из станций Аратоки купил журнал «Ежемесячные приключения», помеченный прошлой зимой. Журнал издавался в Токио. Аратоки развернул его, надеясь найти что-нибудь о Корее или о других колониях. О Корее не было ничего. Было два рассказа о кораблекрушениях, о ловцах жемчуга, о калифорнийской золотой лихорадке, о тайне египетского сфинкса. В Корее не происходило, повидимому, ничего интересного с точки зрения сочинителей рассказов.

Не надолго Аратоки вздремнул. Проснулся от громкого смеха. Приземистый, плечистый офицер с обветренным лицом рассказывал какую-то историю, происходившую на одном из островов Южного океана.

 — Вдруг наши матросы одного колдуна убили из ружья, — увлеченно продолжал он. — Островитяне, подбежав к нему, не могли понять, отчего он упал, и очень дивились, видя бегущую кровь и не видя в ране никакой стрелы. Они заткнули его рану травой, ставили убитого на ноги, но тщетно. Между тем, другой колдун и старуха продолжали ворожить. Первый не советовал сдаваться и, делая над матросами разные насмешливые кривлянья, говорил: «Что они нам сделают? Мы удалые! Собака нас произвела на свет. Мы быстрее бегаем, чем они». В это время и его застрелили. «Не сдавайтесь! — кричал начальник диких. — Убьем этих японцев! Придут другие и отомстят нам! Тогда наши братья убьют тех. Еще придут! Их еще перебьют. И опять придут. Да неужели же ими течет река?»

Аратоки не любил колониальных анекдотов[4]. Его и в детстве никогда не привлекали острова с их туземцами, приключениями, внезапными богатствами. Летчиков, окончивших школу, часто посылали на Тайван, на Маршальские острова. Аратоки был доволен тем, что его послали сюда. Формоза — это очень скучное место, где делают ананасные консервы. Маршаллы — вонючее ореховое масло.

А в Корее, пожалуй, можно устроиться не хуже, чем в Японии.

Небеса были пепел энд собэр,листья были криспед энд сир…Это был одинокий октобэр…

Такие же дороги, пустынные бурые горы, земля та же, прошлогодняя увядшая трава, апрельская слякоть, затоптанные консервные банки, сопки, храмы, сосны, города. Немного другие — одетые в белые халаты — крестьяне. Мужчины с женскими прическами. Все немного беднее, неправильнее.

Лопочут неизвестным крикливым языком, неприятно, нараспев.

Подражают Японии. Кули грубы. Прислуга не так предупредительна.

 — Вы сколько лет здесь служите?

 — Три года. Теперь недолго. Как только будет война, обязательно всех передвинут.

 — Пора!

 — Я держу пари, — через год наш гарнизон будет стоять совсем в другой стране.

 — Конечно.

 — О да!

 — А если вдруг Америка?

 — Запомните, доктор, нам не страшен никто. База американского флота за шесть тысяч километров от нас, — наша база здесь. Вот, предположим, карта. Заняв всю восточную Азию, мы движемся сюда. Силы этого государства так же далеки от базы. Вот у этих всего один железнодорожный путь. Мы свободно заселяем эту реку японцами. Этих мы вообще уничтожим. Население нас боготворит…