Сергей Снегов - Река прокладывает русло Страница 26

Крутилин не слушал его, он думал о своем.

— Знаешь, когда она будет на месте? Лет через сто. Создадут новые, невиданные и неслыханные заводы, чтоб человек в цеха даже не заходил, — там, точно, ей простор.

— И против этого нет возражений, давай создавать такие заводы.

Крутилин уверенно предсказал:

— На наш с тобой век и теперешних заводов хватит. Помнишь, как в министерском приказе о нас упомянули: «Мощные современные предприятия на Крайнем Севере»? Современные — это понимать надо!

21

Шишкин радовался и горевал одновременно. Перед ним лежали два листика: заключение Галана и письмо жены, Людмилы Павловны, из Сочи. Галан выполнил свое обещание: сам написал предложение от имени Шишкина, сам его разобрал и одобрил, сделал расчет и порекомендовал выдать премию. Премии Шишкин изредка получал, но такой крупной еще не выпадало, а главное, она уж очень хорошо называлась: «Законный процент от годовой экономии за рационализацию».

— Го-го! — загрохотал Шишкин, разобравшись в заключении. — Умственные денежки, не простые. Мозгами заработаны — рационализация!

Он не переставал удивляться, вспоминая, как выгонял своих пьяниц. Сколько пришлось вытерпеть! По-человечески уговаривал трех взрослых бездельников взяться за ум — нет, ничего не получалось. А потом терпение его лопнуло. Чего греха таить, до того дошло, что мать нехорошим словом поминал. Но вот оказывается, все это была не ругань, а рационализация, нечто тонкое и умственное. «Здорово, черт побери! — ликовал Шишкин. — В стенгазету бы об этом: пусть знают наших лучших рационализаторов!»

Но радость его поблекла, когда он взялся за письмо жены. Он морщился и поеживался, сразу потеряв свой спесивый вид. Так всегда бывало: когда появлялась Людмила Павловна, грузный Шишкин стушевывался перед ее тщедушной фигуркой. Местные краснобаи острили: «Шишкин до того скуп, что даже с женой не спит: бережет на черный день». Но Шишкин берег только дефицитные товары, а у маленькой его жены был такой характер, которого хватило бы и на трех мужей. Она любила наряды, ухаживания мужчин и так была поглощена бурным ничегонеделанием, что у нее не оставалось времени на хозяйство. Шишкин дома сам мыл полы, стирал белье, варил обед и ухаживал за маленьким сыном Сашей, пока Людмила. Павловна ходила в кино или простаивала в очереди в ателье. Месяц назад она прокляла Черный Бор и умчалась с Сашей на Кавказ, с дороги уведомив мужа, что больше к нему не вернется: хватит, довольно он над нею поиздевался. В суд на развод пока не подает, но требует, чтоб он обеспечил ей с сыном элементарные блага жизни, о большем она не мечтает, зная его безграничную скупость. Шишкин погоревал над письмом, по слабости показал его кое-кому из друзей и решил переводить жене две трети зарплаты. Он понимал, что этого ей не хватит: Сочи не Черный Бор, там все влетает в копеечку, — но, как ни старался, не мог больше ужаться в собственных потребностях. Недавно он отменил столовую и полностью перешел на сухоядение. Он многого ожидал от этой решительной меры, но расходы почему-то даже возросли, а не уменьшились.

В очередном своем письме Людмила Павловна сообщала супругу, что видела во сне Мегеру Михайловну из гостиницы. Мегера пришла к ним в гости и флиртовала с Шишкиным. Она, Людмила Павловна, конечно, плюет на все это, но если Мегера повстречается, она, не колеблясь, выцарапает ей глаза. Вообще ей даже думать не хочется о всяких мегерах, тем более, что за ней сейчас ухаживают гвардии полковник Епифанов и главный инженер строительства Жуков. Они на коленях молят ее выйти за них замуж (она упоминает об этих мелких происшествиях исключительно для того, чтобы показать, насколько иные люди благороднее, чем Шишкин).

В связи со всеми этими обстоятельствами Людмила Павловна требовала внеочередные восемьсот рублей.

— Да-а! — озадаченно прогудел Шишкин. — Далась ей эта проклятая Мегера!

Самое неприятное в письме было, конечно, требование денег. На сберкнижке у Шишкина оставалось сорок рублей, до зарплаты было далеко. Можно, правда, призанять у приятелей, только это еще хуже: придется возвращать в получку, когда он и без того пересылал Людмиле Павловне очередной взнос. Тут Шишкин вспомнил о заключении Галана и повеселел. Вот они, желанные денежки, их не сеют, не жнут, — сами даются. Конечно, заключение эксперта еще не бухгалтерская ведомость: нужно бумаге обрасти резолюциями, подписями и ссылками на параграфы. Но это уже формалистика. Галан у них там ходит в китах. Кто полезет с ним спорить? Во всяком случае, под такую солидную основу вполне возможно попросить вперед часть зарплаты.

Шишкин отправился к Крутилину.

У директора завода шло совещание. Шишкин попал к месту: обсуждались текущие заводские дела. Когда до него дошла очередь, он обрушился на электриков и механиков: прекратится ли наконец это безобразие: тонны ценнейших материалов расходуются без всяких норм, скоро все стены опояшут кабелем и трубами! Ему сердито возражали, он яростно огрызался. За всеми этими волнениями Шишкин забыл о цели прихода. Собравшиеся повалили после совещания к двери, и Шишкин вышел со всеми. Только в коридоре он вспомнил о письме Людмилы Павловны и, чертыхнувшись, поспешил назад.

Ну, что еще? — спросил Крутилин. — Вроде все разобрали.

Шишкин оробел. Когда речь заходила о личных делах, он терял свою напористость.

— Да так, — промямлил он, — происшествие у меня удивительное.

Крутилин понимающе усмехнулся.

— Людмила Павловна письмо прислала? Очередное поражение на семейном фронте?

После такого начала Шишкин не мог признаться, что дело, точно, в письме.

— Да нет, Тимофей Петрович, я о другом… В рационализаторы записываюсь.

Крутилин посмотрел на него с удивлением.

— В рационализаторы? Это как надо понимать? Придумал способ, как вести производство без траты материалов, чтобы не расходовать дефицитных товаров?

— Ты все шутишь, Тимофей Петрович. А я, между прочим, серьезно.

Он протянул Крутилину заключение Галана. Крутилин рассмеялся.

— Лукавец он, твой Галан. А ты глуп, если веришь таким экспертам.

— Что же, я предложения не могу внести? — обиженно спросил Шишкин. — Работа у меня, конечно, материальная, а мозгами и я, как все, могу пораскинуть.

— Хорошо, раскидывай. Только премии тебе за это не дадут, в этом уверен. Еще что есть? Выкладывай!

Шишкин вздохнул, не решаясь сразу все выложить.

— Дай распоряжение бухгалтерии, Тимофей Петрович, чтобы зарплату мне вперед выдали.

Крутилин кивнул.

— Значит, все-таки Людмила Павловна? Сколько же она просит на этот раз?

— Восемьсот рублей, — признался Шишкин, опуская голову.

— Аппетит у нее! Смотри, Федор, не укоротишь ее, в растраты придется удариться. От души советую: дай ей по рукам!

Шишкин молчал. Крутилин подошел к сейфу и вынул из него несколько сотенных бумажек.

— Никаких распоряжений в бухгалтерию не дам. Вот тебе мои собственные восемьсот. Отдашь, когда возьмешься за ум. Ладно, ладно, не благодари!

Шишкин, оживившись, схватил деньги. Выйдя от Крутилина, он тут же, в коридоре, перечитал заключение Галана и пробормотал в недоумении:

— Чего он здесь неладного нашел? Прямо же написано: «Законный процент…».

22

У Лескова появился новый приятель — худощавый, сумрачный Павлов, местный проектировщик, кандидат технических наук. Этот человек пришел как-то вечером в гостиницу и спросил Лубянского. Лесков сидел один: Лубянский проводил совещание на фабрике.

— Может, что передать Лубянскому? — спросил Лесков. — Простите, как ваша фамилия?

— Павлов, — ответил посетитель. — Николай Николаевич. Да нет, передавать ничего не надо, просто хотелось проведать.

Он стоял посреди комнаты, всматриваясь в Лескова близорукими сосредоточенными глазами. Лескову показалось, что Павлов, глядит сквозь него на что-то, что не имеет никакого отношения ни к Лескову, ни к Лубянскому, ни к самому Павлову. Выйдя в коридор, он, вероятно, так же задумчиво и настойчиво уставится в пустую стену и молча будет стоять перед ней, пока его что-нибудь не отвлечет. Лесков часто встречал похожих на Павлова людей, они были не хуже других, все же ему показалось смешной отрешенность Павлова. Лесков предложил, улыбаясь.

— Вы посидите немного.

Павлов встрепенулся.

— Да, конечно… Посидеть можно.

Он повесил на вешалку пальто и присел на койку Лубянского. Только тут он осведомился:

— Я вам не помешаю? Вы не работаете?

— Нет, что вы! — уверил его Лесков. — Я отдыхаю.

Ему показалось, что он с Павловым знаком давно. Это был человек, характер которого определяется с первого взгляда. Павлов был именно таков, каким казался. Он шел по жизни, натыкаясь на людей, как на предметы. В нем уже много лет пылала неугасимым огнем одна идея, он жил только ею, только ради нее, не отвлекаясь ни на что иное. Даже разговаривая с другими, вежливо кивая головой и поддакивая, он не переставал думать о своем. Иногда он отвечал невпопад. Его многие считали бестолковым, хотя он был всего лишь сосредоточенным. Женщины дружно его не терпели; он опасался и сторонился их.