Владимир Курочкин - Избранное (сборник) Страница 27

– Не празднуйте труса! Больная у меня не заразная.

Но голос не унялся:

– А вам, как летчику, стыдно! Сам-то крепкий, а тут люди разного здоровья едут.

– А что, разве уж на ладан дышите? – только и оставалось, что разозлиться.

– Плюнь ты на него! – буркнул сосед. – Расскажи лучше – правда, в воздухе ямы такие?..

– Простите, что перебью, – вмешался еще один. – Они вам мамашей будут?

– Нет.

Но колесо уже завертелось:

– Тогда теща, как видно?

– Нет.

– Но родственница, надо думать?

– Да нет, чужая она мне!

– Так что же вы себя затрудняете? Вы же летчик?

– Я санитарный летчик.

– Он летчик – вроде как матрос с разбитого корабля. Сто верст пехом и все брехом! – воскрес голос в соседнем купе.

– Кого это за язык тянут? – Он поднялся и заглянул туда.

Но там все, привалившись друг к другу, спали или делали вид, что спят.

…В областной центр Николай Воронцин прибыл измотанным. Только и хватило сил, чтобы позвонить в больницу и помочь санитарам отвезти туда больную. Потом он свалился в богатырском сне, а затем вскочил и пожелал немедленно отправиться на вокзал, отказавшись лечить лицо.

– Само заживет. Пустяки! Главное – это сердце, доктор. Мне время терять нельзя… С самолетом возни еще не оберешься, – сказал он врачу, которому накануне сдал старуху и все ее документы.

– Удивляюсь я вам, голубчик, прямо удивляюсь! – похлопал его врач по плечу. – Упорный вы человек. Ведь с вас никто не спросил бы, если бы вы ее сдали в любом месте. А нам ее кто-нибудь и другой бы мог доставить. Упрямый вы, голубчик!

– Из первых рук вернее получать, чем из десятых, товарищ доктор. Могли бы ее замучить. Болезнь у нее ведь сложная. Забыл я только, как она называется.

– Сложная, это верно, голубчик. Сложная и опасная, – сказал врач и назвал мудреное латинское слово. – Вот как, голубчик.

– Так, так. Вот оно что! Вот поэтому я и спешил, – сказал Николай, попрощался и пошел на вокзал.

Почти через год в том городе, где проживал со своей сестрой Николай, шла по улице старая женщина, очень старая. Она шла и поглядывала на номера домов. В руках у нее была бумажонка с каким-то адресом.

Старуха остановилась перед невзрачным домиком. Ее бледные губы шевелились, читая его номер и проверяя по бумажке. Вошла, постучала в одну из квартир. Слышно было, как кто-то торопливо подбежал к двери. Щелкнул замок. На пороге перед старухой стояла молодая женщина с озабоченным лицом.

– Ах, я думала – почта! – сказала она.

– Здесь живет летчик? Товарищ Воронцин Николай? – спросила старуха.

– Да… пожалуйста, – нерешительно сказала женщина. Это была Маруся, сестра Воронцина. – Но только его нет сейчас дома.

– Как же это?.. А я к нему так спешила, – сказала старуха, входя в комнату. – Боялась, что улетит. Вот и улетел… Далеко ли, дочка?

– Далеко, мамаша. Вот уже десятый день пошел, как уехал. И писем еще нет… В армию его вдруг взяли… И что бы это? Уж не война ли? Тревожно как-то…

– Вот оно как! – сказала старуха, присаживаясь на стул. – Вот как… Тогда ему это вот как раз нужно будет. В самый-самый раз. Будь добра, дочка, перешли при первой возможности…

И, заторопившись, старуха вынула из кармана и передала Марусе трубку и кисет из цветных лоскутков.

На высоте 14

Тимофей улыбается. Оба мотора его истребителя работают исправно. Серебристая птица летит последняя в боевом строю. Справа и впереди перед глазами покачивают короткими крыльями самолеты эскадрильи. Ему они все видны очень хорошо. Временами, чтобы развлечься, он считает самолеты.

– Один, два, три. Шесть… Девять… Двадцать один… Двадцать два.

Он улыбается. К нему вернулось обычное в воздухе приподнятое настроение. Отчего бывает так радостно на высоте? Может быть, от быстрого полета? Но скорость мало ощутима на такой вышине. Тимофей смотрит на прибор: четыре тысячи метров. Потом переводит глаза на самолеты. Ну, конечно! Разве они летят? Они спокойно висят, подвешенные на невидимых для глаза тросах. Вот если бы сдвинуть слева кабины прозрачную броню и высунуть руку, то сразу почувствуешь скорость. Усилится рев моторов, и воздушный поток откинет руку назад. Прижмет ее к борту так, что хрустнут кости.

Внизу под самолетами лежит тайга. Тимофей взглядывает на нее. Она волнует его, как море. Он сухопутный летчик. А когда летишь над водой, всегда напряженно бьется сердце. И тайга заставляет быстрее работать сердце, она волнует, как море. В ее глубинах скрыты тайны. Может быть, на него оттуда смотрят люди? Жерла пушек, замаскированные в листве, упорно целятся в небо. Хорошо еще, что там, в тайге, свои люди. У них, наверное, обед. Они едят вкусные горячие щи с консервами. Жирную с кусками сала, кашу.

Мысли о еде! К Тимофею возвращается дурное настроение. С таким настроением вылетал с аэродрома. Хотелось спать. Хотелось есть.

Тимофей убирает левую руку с клавиатуры управления и сует ее в кармашек, сделанный в обшивке кабины. Вынимает плитку шоколада. Рвет зубами бумажную и серебристую обертки. Сосет сладковатую твердую массу. Шоколад от тепла тает. От неловкого движения руки капли падают на маршрутную карту. Тимофея охватывает злоба.

Скорее бы долететь. Проклятье! Он им покажет. Враг ясно представлялся ему. Видел не раз на границе. Встречался в Испании. Фашисты! Сволочь! Из-за них немеют руки от усталости. Слипаются веки от переутомления. Тошнит от голода.

Пять часов назад у самой границы он сбивал бомбардировщиков врага. Две большие машины. Они падали вниз, дробясь и рассыпаясь в воздухе, как печенье. Потом летел с товарищами обратно. Потом выруливал свой самолет к ангарам. Потом ложился спать: грохнулся на койку, не поев и не выпив рюмки рома. Через час уже подымался по тревоге. Шеренга его товарищей, зашнурованных в кожу, стояла перед полковником.

Тимофею хотелось тогда выйти из строя:

– Товарищ полковник, разрешите съесть тарелку супа?

Но полковник поднял руку, и Тимофей, как и все, побежал к самолетам. Он забыл о голоде. Надо было спешить. К границе по воздушной тропе опять крались бомбардировщики врага. Надо было лететь, спешить. Он забывает о голоде. Летит!

Тимофей глядит вперед. Его кабина далеко отнесена от винтомоторной группы. Она расположена на узком и длинном теле фюзеляжа ближе к хвосту, чем к крыльям. Впереди же возвышается, как у танка, боевая башня обтекаемой формы. В ней сидит его Ванюша-наблюдатель – пулеметчик, артиллерист, радист, электротехник и друг. Тимофей ясно видит затылок приятеля в маленьком окошке бронированной башни. Тимофей включает телефон и кричит:

– Старик, как живешь? Что ты скажешь насчет тарелки супа?

– Алло, – говорит Ванюша, – я не прочь, разрешите пойти в столовую?

Оба смеются. Потом Тимофей говорит:

– Командир что-то медлит. Совсем нет высоты.

– Да, плетемся, как в колымаге, – замечает Ванюша.

– А через десять минут…

– Да.

Оба умолкают. Им понятно, что будет через десять минут.

На сигнальной доске перед глазами Тимофея вспыхивает красная лампочка. Внимание! Тимофей включает радио:

– Надеть маски. Высота десять.

Тимофей фиксирует время подъема. Он расправляет висящую на груди кислородную маску. Надевает ее. Мех у краев маски щекочет шею. Тимофей проверяет бронированную трубку, идущую от баллонов с кислородом. Поворачивает кран. В лицо ударяет освежающая струя. Тимофей прекращает доступ кислорода. Все в порядке.

Вспыхивает синий свет. Тимофей прибавляет газ. Стрелка на приборе скорости ползет к жирной цифре – «600». Загорается зеленая лампочка. Тимофей выжимает правой рукой штурвал на себя. Моторы ревут, нос самолета идет вверх. Левая рука добавляет газ. Свеча! Тимофей протирает стекла очков и смотрит на приборы. Ему немного неудобно в кресле. Тело придавило парашют. Больно бок. Что-то в него упирается. Очень больно. Но он не хочет поправлять ремни. Нужно экономить движение. Наступает кислородное голодание.

Тимофей слышит громкое дыхание Ванюши. Теперь, когда надеты маски, они неразрывно связаны телефоном. Приятно слышать дыхание друга.

– Старик, ползем?

– Да.

Высота – 5 тысяч. Тимофей открывает кислород. Вспыхивает сигнал. Первая площадка. Тимофей отжимает штурвал от себя. Самолет выравнивается и летит по прямой. Снова видны спокойные серебристые крылья самолетов эскадрильи. Внизу появляется облачность. Машины качаются над белесыми клубами облаков. С земли самолеты не видны.

Опять загораются сигналы. Скорость! Подъем!

– Старик?

Ванюша вместо ответа задерживает дыхание. Нужно экономить силы.

Тимофей старается ни о чем не думать.

Вновь полет по прямой. Опять подъем. Больно бок. Сильно стучит в висках. Холодно. Загорается красный сигнал. Внимание! Где-то далеко и глухо раздается: