Владимир Курочкин - Избранное (сборник) Страница 29

Его бьет. Погиб? Нет! А может, да? Об этом нельзя думать. Сейчас важнее – высота! В один из вольтов машины его подбрасывает вверх. Он взлетает над кабиной и видит цифру, на которой дрожит стрелка альтиметра – 1100. Это прибавляет силы. Еще высоко. Он подтягивает под живот колени и упирается в фюзеляж ногами. Потом выпрямляется, как пружина. Вверху что-то щелкает, и Тимофей чувствует себя свободным. Падает один. Вниз со свистом и ревом удаляется его серебряная машина. Ему она кажется чернее сажи.

Тимофей рвет кольцо парашюта. Его дергает, и все смолкает. Он точно переходит из очень шумной комнаты в тихую, обитую пробкой и закрывает за собой плотно дверь. Тимофей хочет улыбнуться своему сравнению, но его тошнит.

Когда Тимофею становится легче, он осматривается. Штиль. Его не качает. Желтеет небо. Закат выглядит очень красивым. К горизонту небо немного розовое. Напрягая глаз, Тимофей глядит туда, где происходит бой. Видит черное облачко. Оно выделяется на желто-розовом небе. Облачко никнет к горизонту. И больше ничего не видно! Где самолеты? Где враги? Где друзья? Улетели ли? Погибли ли? Наверное, погибли. Все! И Ванюша! Тимофей всхлипывает. Его давит одиночество, раздражает внезапная тишина. Он начинает суетиться и вскрикивает от боли. Все тело разбито. Смотрит вниз, видит тайгу, речушку. Налево – сопки. Вспоминает и узнает. Он здесь летел. Направо от сопок – граница.

«Черт, до сопок не дотянуть!» Тимофей волнуется. Приземлится раньше! Он холодеет. Может быть, на территории врага? Почему так тихо? Хотя бы ветерок!

Тимофей собирает силы и начинает раскачиваться. Вдруг удастся попасть в воздушное течение? До земли триста метров. Двести. Сто. Его подносит все ближе к границе. Прекрасно. Упадет вот на этой опушке. Очень хорошо! Он подбирает ноги, они задевают за верхушку дерева. Земля. Она приподнимается ему навстречу. Падает Тимофей на сваленное бурей дерево. Проклятье! Ноги застревают в ветвях. Он валится на бок. Купол парашюта опадает. Белый шелк прикрывает изломанное бурей дерево.

Тимофей приподнимается. В двух шагах от него стоит маленький, черно-белый столбик. Там проходила когда-то воображаемая линия.

Граница! Тимофей хочет встать, но не может. Ноги простреливает боль. При посадке он сломал их.

Ах, как тянет к себе этот пограничный столбик! Манит! Тимофей начинает отстегивать парашют. Проходит много времени. И вот он отваливается от дерева. Ложится на живот и ползет, упираясь локтями в землю. Лицо его близко от сырой земли. Болото. Тимофей чувствует запах травы. Кричит птица. Он перебирает локтями. Два шага – это не так много. Вот уже совсем рядом. Родина! Он замедляет движение. Это слово! Слышал его тысячи раз. Сам повторял сотни раз. Сейчас же оно наполнилось особым смыслом. Стало материальным. Получило запах, цвет, звук.

Тимофей минует полосатый столбик. Внимательно следит за тем, чтобы искалеченные ноги не остались за границей. Ему это кажется таким важным. И останавливается. Кричит птица. А Тимофей еле поднимает голову. Видит близко от себя травку, желтый цветок, старую, почерневшую щепку, листик – и все. Это кусочек его Родины. Тимофей раскидывает руки. Он обнимает сырую болотистую землю. Родина! Дом! За нее бился. К ней стремился с головокружительной высоты. Там, наверху, он выполнил свой долг. Мог бы теперь умереть? Нет! Жить, жить! Сейчас поднимется, встанет во весь рост и побежит. Умереть можно было и раньше. Но голова у Тимофея опускается. В ушах появляется шум. Тимофей чувствует себя, как в самолете. Он шевелит правой рукой. Потом шум пропадает, и раздаются какие-то удары. И вот опять появляется шум, а удары пропадают. А вот уже они вместе – и шум и удары. Затихают все тише и тише. Тимофею кажется, что он умер. Но нет, он жив.

Трубка

– Кто тут из отряда капитана Лихова? Давай мигом на старт! Над озером уже минут десять как дерутся. Нападение.

Пять летчиков вскочили и выбежали, цепляясь унтами за брезентовую дверь палатки. Лейтенант Воронцин вскочил вместе с ними.

На летной площадке у машины Николая возился моторист Алешка. Он только что прогрел мотор и теперь растирал в консервной банке краску неповторимого цвета: светло-голубую с замерзшими комьями зелени. Алешкин глаз эстета не выносил грубого вида свежих заплат на бортах самолета.

– Поди, поди! – крикнул на него Николай. – Не время.

– Сейчас, – заметался Алешка, – разве могу я вас таким выпустить! Сейчас будет полный порядок.

Но его Николай уже занес ногу, вот он уже верхом на машине, вот уже сел на парашют и, изгибаясь, натянул на плечи лямки. «Заззг!» – замкнулся на его груди замок.

– Поди, поди ты! – отмахнулся он еще раз от Алешки. – Вернусь, наведешь блеск. И на старые и на… новые…

Газ, пробежка, свеча в небо с ленивым поворотом на крыло в конце фигуры, и Алешка со своим тонким художественным вкусом остался один.

Николай подтянулся к звеньям своей смены.

Ветер был уже тут как тут. Ах ты, старый бродяга-ветер, мы еще посмотрим, кто кого! Нога вправо, ручка влево – левый элерон вниз, правый вверх, правое крыло опустилось – разворот вправо. Точно. А ну-ка, ветер, подступись к нам!

Когда самолеты развернулись, появилось озеро. Вот и остров Валаам. Широкий и черный, как монах. Но сейчас он ни к чему. Уходим влево и гасим скорость. Теряем высоту. И вот все мы скоро замечаем на льду несколько черных зерен. Это и есть обороняемый объект номер три – наши корабли, вмерзшие в лед. А где же бой? Ну, ищи-свищи этих орлов. Карусель воздушного сражения отнесла их в сторону на добрый десяток километров. И твоя смена здесь для того, чтобы корабли не оставались без охраны. Ах, так! Тогда займемся своим делом. У нас особое задание.

Самолет Николая откололся от общего строя и ушел вправо, там соскользнул к берегу и полетел над серо-черными лесными массивами с белыми пятнами полян и озерец.

Кропотливая досталась Николаю работенка! На карте красным карандашом отмечено: от Ристилахти до Кангасярви и от Олярви до Рауталахти. Изрядный кусочек – много сотен квадратных километров! И все, что там попадается на глаза живого или мертвого, – все должно быть занесено на карту. Ничего не пропускается. Все явное и неявное, слишком правдоподобное и не слишком естественное – все! Неподвижное отмечается крестом, галочкой, кружком, точкой. Все подвижное уничтожается и тоже отмечается: где, что, сколько. Все подвижное – это противник во всех его видах, какие только могут быть обнаружены.

Николай начал с того, что прицелился к просеке не совсем обычной формы. Он прошелся над ней два раза. Просека была широка у основания, потом шла на конус и, сворачивая, заканчивалась тупиком. То, что на земле не бросалось в глаза, с воздуха казалось опасным. «Нам понятно, что вами задумано!» Николай чиркнул на карте метку и, подлетев на большой скорости к узкому месту просеки, обстрелял из пулемета черные пирамиды деревьев, Взмыл вверх, посмотрел. Ни одного движения. Враг или давно забросил ловушку, или притаился.

На одной из полян Николай заметил бревно. Давай и бревно сюда на карту. Да не забудь приметить его положение. Завтра вернешься в эти края, посмотришь, переползет ли бревно с одного места на другое.

И вот опять лед. Очень много таких озер в лесу. Ага, мы видим перевернутую лодку на берегу! Черная цепочка следов ведет к ней из леса. Газ! Ручку на себя. Вниз! Очередь из пулемета, еще заход, еще очередь… Подлодкой может прятаться враг. Он так же хитер здесь на севере, как и на западе, как и на востоке…

В таком стиле Николай проработал с час. Он, как челнок, прострачивал лес. Взад-вперед, взад-вперед. Черное – белое, черное – серое, белое – серое… Однако к черту! Мы обнаруживаем интересную точку. Ба, да тут хуторок!

Николай делает круг. Домик, и сарай, и колодец, еще поленница дров. Занятно! Как жалко, что не видно хозяев, никто не машет ручкой и не стоит у изгороди девушка. Война! А что, если там притих на время тот, с кем разговор у нас раз и навсегда короток? «Та-та-татататата». Никого! Только пылит снег резвыми пульками. Не отзывается. Ну и леший с ним болотный! «А на карте я все же отмечу домик, и сарай, и поленницу».

Николай пошел вверх и вздрогнул. Вот, наконец, оно – движение, которого ему так недоставало. У края леса мелькнула какая-то черточка. Птица? Будь готов, наш лейтенант! Выше, круг, второй!.. Неподвижное – на бумагу, подвижное – в расход.

Два самолета низко летели над лесом. Один, как птица с подрезанным крылом, то припадал к вершинам деревьев, то опять вдруг его поддувало кверху. Другой тянул ровнее. Оба они держались рядом. А потом, словно охотник выстрелил по ним дробью, они разлетелись в разные стороны. И один из них, тот, что послабее, заспешил, захромал. А другой, как ястреб, забрался вверх, занимая боевую позицию.