Чингиз Айтматов - Соперники Страница 3

Каратай и так сидел взъерошенный, стиснув зубы, но горше всего ему стало, когда Сабырбек прямо ткнул в него пальцем:

— МТС вспахала землю. Ваши колхозники посеяли и вырастили пшеницу. А когда наступило время полива, все пошло насмарку. 3най, Каратай, ты убил чужие труды. Кукуруза на участке Трех Холмов до сих пор еще ни разу не полита. Почему допустили гибель хорошо поднявшихся всходов? Знаю, ты сейчас скажешь, что на эти пригорки вода не поднимается. Но туда можно провести арык с северной стороны, а ты не позаботился, не подумал раньше об этом!

Каратай опустил голову, но он и без того знал, что все смотрят на него. Он не видел, но чувствовал на себе и неодобрительные, и насмешливые, и сочувственные взгляды. Ох, если бы он мог провалиться сквозь землю!

Как только закончилось совещание, Каратай первым выскочил из райисполкома. Красный, с багровыми пятнами на шее, не обмолвившись ни с кем ни словом, он одним махом вскочил на лошадь и погнал ее мимо аилов, прямо на поля. Но даже теперь его преследовали слова Сабырбека. Их будто вколотили ему в голову, от них не избавишься, не ускачешь. При мысли о том, что он растерялся на совещании и не возразил Сабырбеку, Каратай готов был взвыть. Теперь он в руках Сабырбека, как верблюд с кольцом в носу, в любое время можно поставить его на колени. А ведь надо было дать Сабырбеку отпор, чтобы другой раз не повадно было!

Но что он мог сказать? Пусть, мол, не лезет в дела чужого колхоза, пусть, мол, знает свою дорожку? Так не скажешь, Сабырбек известен на весь район, он мастер полива, лучший мираб. Недаром в народе говорят: «У кого крепкий дом, у того и слово крепкое». Это в его колхозе снимают за лето четыре укоса люцерны! Кукуруза у них дает по шестьдесят центнеров зерна и по пятьсот центнеров силоса с гектара! А на трудодни ждановцы получили больше всех и деньгами, и хлебом, и мясом. О Сабырбеке пишут в газете, в пример его ставят. Да и в знаниях он силен. Вон ведь предлагал кукурузу поливать «культурным» поливом — бороздковым, подпитывающим. Это, говорит, и для растения полезно и большая экономия воды. А у нас, мол, «дикий» полив — напуском, от него пора отказаться… Сабырбек говорил сегодня, что сейчас при хорошем поливе кенаф дает до четырнадцати сантиметров суточного прироста. Ишь ты, будто ходил и измерял каждый стебелек!

Это ведь он поднял вопрос о зимнем поливе. Говорит, земля в это время лучше сохраняет влагу. Каратай сам слышал, как рядом кто-то с восхищением произнес: «Ой, шайтан, мы такого еще сроду не видали!» Да, далеко он смотрит.

А до этого Каратай никогда ни в чем не уступал ему, он свое дело знал не хуже Сабырбека. Когда-то и он о многом мечтал, поначалу и он крепко взялся за работу, да как-то все неудачно сложилось… Председатели менялись, как шапки: иных снимали, а другие сами убегали. «Беш-Таш» — трудный колхоз, как криво сросшаяся кость, — крути-верти, а все равно не выправишь… А потом свыкся, притерпелся. Шли годы, и жизнь шла… А не то бы и Каратай показал себя… Посчастливилось Сабырбеку, преуспевает в передовом колхозе. У счастливого и камни вверх падают… Ему и слава, и почет…

Судьба часто сводила их на одной дороге. В детстве жили по соседству, взрослыми парнями учились вместе по вечерам, а на фронте воевали в одном полку…

Помнится, еще в Белоруссии устроили однажды привал на берегу небольшой речушки. Речка была маленькая, дно илистое. Густая поросль молодого орешника и чистый, теплый полдень, казалось, оберегали тишину и покои этой кроткой безмятежной речки. Не слышно было выстрелов. Сабырбек перемотал портянки и вздохнул, глянув на речку:

— Эх, Каратай, если бы ты знал, как я соскучился по родным краям! Иногда сижу в окопе и вдруг слышу, будто рядом вода поет в арыке. Вернемся домой, станем мирабами. Вместе будем ходить на ночной полив. Эх, и красота ночью. Рядом горы… И твою Канымгуль возьмем с собой. Пустим воду, она пойдет по полю. А вы с Канымгуль споете. Люблю я слушать ночью песни на поливе… Еще придет, Каратай, это время, я верю…

С тех пор прошло много лет. Они имеете вернулись домой, вместе учились на курсах мирабов. Но дружба их продолжалась недолго. Откуда ни возьмись поползли по аилу слухи, будто Сабырбек любит невесту своего друга. Так ли это было, никто толком не знал, но Каратай с тех пор стал чуждаться Сабырбека. «Без ветра трава не шелохнется», — решил он.

И далее после того, как Каратай женился на Канымгуль, он не протянул Сабырбеку руку в знак дружбы. Наоборот, он избегал Сабырбека, зная, что тот рано или поздно вызовет его на откровенный разговор. А сам Каратай не смог разобраться, не смог доискаться истины. Для этого у него не хватало ни воли, ни терпения.

Он горячо и скрытно для чужого глаза любил Канымгуль, но в то же время открыто ревновал ее. Стоило ему заметить, что кто-нибудь улыбнулся его жене, как он выходил из себя. Его крайняя подозрительность в особенности распространялась на Сабырбека. Каратай ничего от него не ждал, кроме подвоха, и испытывал к нему не только чувство неприязни, но даже и ненависти. Все Каратаю казалось подозрительным. И то, что Сабырбек не женится. Значит, не может забыть Канымгуль и завидует его, Каратая, счастью.

Время шло, и ревность захлестнула его настолько, что не помогла даже женитьба Сабырбека. Хотя он и старался делать вид, что его не интересует судьба бывшего друга, но на самом деле с завистливой пристальностью следил за каждым его шагом. Каратай не желал ни в чем отставать от Сабырбека, но почему-то получалось именно так. И это еще больше раздражало и мучило Каратая. Однако обратиться к прежнему другу за помощью ему не позволяла гордость. Нет, этому не бывать, он еще ни перед кем не снимал шапку.

А между тем авторитет Сабырбека рос и, как на зло, имя его не сходило с уст колхозников. Этого нельзя было не заметить, тем более что и жена не раз, будто нарочно, держала в руках газету с фотографией Сабырбека и со статьей о его работе. Обычно Каратай делал вид, что ничего не замечает, но однажды не вытерпел и, как бы невзначай, обронил:

— О-о! Опять про твоего Сабырбека в газете. Молодец! А ну, дай и я погляжу!.. — проговорил Каратай внешне спокойно и даже ухмыльнулся.

Но по его глазам, по его кривой улыбке можно было заметить, с каким трудом он сдерживает негодование.

А недавно Канымгуль ходила с подругами в колхоз Сабырбека, туда привезли кинокартину. Говорили, будто Сабырбек сидел рядом с ней и они не столько смотрели на экран, сколько разговаривали. Узнав об этом, Каратай провел ночь без сна, хотя внешне держался спокойно, и решил серьезно, начистоту поговорить с Канымгуль. Но потом передумал. Ведь Сабырбек был в кино вместе со своей женой, да и кто виноват, что в том колхозе есть клуб, а у них нет. Уж во всяком случае не Сабырбек.

Размышляя над всем этим и непрестанно погоняя лошадь, Каратай не заметил, как доехал до Трех Холмов. И только тут, остановившись среди кукурузы, он с ужасом увидел, до чего они довели посевы.

Каратай даже глаза протер, но от этого картина не изменилась. Серая, сухая, как зола, пашня. Казалось, стоит поднести спичку, как почва воспламенится и повалит дым. Кукуруза давно уже перестала расти. Когда-то темно-зеленые листья высохли и, будто прячась от беспощадного солнца, свернулись в сморщенные трубки. Мать-земля, она дает растению жизнь. Но сейчас она мачеха, она не может накормить сиротливые стебельки, жалко торчащие на ней. Казалось, они взывают о помощи своим последним, немым криком: «Воды! Воды!»

И в первый раз боль пронизала сердце Каратая. Ему почудился где-то совсем рядом голос Сабырбека: «Ты мираб, ты хозяин воды. Ты отвечаешь за урожай. Знай, Каратай, ты убил чужие труды!»

Вдруг с запада нахлынул горячий, тяжелый ветер. Он шел низом, высасывая из земли последние капли влаги, он жег лицо и одежду.

— Керимсал! — в ужасе вскрикнул Каратай. — Керимсал!..

Каратай припал к гриве лошади и со стоном прохрипел, перетирая зубами конские волосы:

— Лучше бы я остался без воды! Лучше бы я умер от жажды!

И, вскинув голову, он круто развернул коня и поскакал прямо через поле в аил.

У околицы Каратай осадил коня. По улице брело стадо.

Первая половина ночи, как и всегда в эти дни, выдалась темная. Луна поздно выползала из-за чернеющего на юге хребта. Еще днем Сабырбек распределил участки среди своих поливщиков и теперь объезжал поля, чтобы проверить, нет ли огрехов. Вдруг впереди раздался крик:

— Сабырбек, Сабырбек, вода уходит… Воды нет!

Сабырбек бросился на зов, но его уже звали с другой стороны:

— Эй, мираб! Мираб, где ты?

— Что такое, я здесь!

— Воды нет, где вода?

И в самом деле, ток воды в арыках заметно упал, уровень ее с каждой минутой понижался.

«Не иначе, как прорвало где-то русло главного арыка», — подумал Сабырбек и направил лошадь по берегу, вдоль арыка.