Чингиз Айтматов - Соперники Страница 4

Вдруг с запада нахлынул горячий, тяжелый ветер. Он шел низом, высасывая из земли последние капли влаги, он жег лицо и одежду.

— Керимсал! — в ужасе вскрикнул Каратай. — Керимсал!..

Каратай припал к гриве лошади и со стоном прохрипел, перетирая зубами конские волосы:

— Лучше бы я остался без воды! Лучше бы я умер от жажды!

И, вскинув голову, он круто развернул коня и поскакал прямо через поле в аил.

У околицы Каратай осадил коня. По улице брело стадо.

Первая половина ночи, как и всегда в эти дни, выдалась темная. Луна поздно выползала из-за чернеющего на юге хребта. Еще днем Сабырбек распределил участки среди своих поливщиков и теперь объезжал поля, чтобы проверить, нет ли огрехов. Вдруг впереди раздался крик:

— Сабырбек, Сабырбек, вода уходит… Воды нет!

Сабырбек бросился на зов, но его уже звали с другой стороны:

— Эй, мираб! Мираб, где ты?

— Что такое, я здесь!

— Воды нет, где вода?

И в самом деле, ток воды в арыках заметно упал, уровень ее с каждой минутой понижался.

«Не иначе, как прорвало где-то русло главного арыка», — подумал Сабырбек и направил лошадь по берегу, вдоль арыка.

Главный арык оказался в исправности. Сабырбек не обнаружил размоин, но русло пустело прямо на глазах и вскоре на обнаженном дне начали поблескивать в темноте осклизлые, мокрые камни.

«Неужели на канале стряслась какая беда?» — мелькнула вдруг мысль.

Тут Сабырбек не на шутку встревожился.

— Не дай бог! — прошептал он.

Катастрофа на канале в эту пору — большое несчастье. На ремонт потребуется много сил и времени, а поля останутся без воды.

Несмотря на темноту, Сабырбек пустил коня рысью. Вот и канал. Здесь устроены шлюзы, распределяющие воду по главным арыкам двух соседних колхозов. Сабырбек быстро привязал лошадь к кусту, а сам взобрался на дамбу.

Что за чудо! Он стоял на мостках и не верил собственным глазам. Шит, регулирующий доступ воды в главный арык Сабырбека, был опущен до отказа. Вода наглухо закрыта! И вся она устремилась в соседний арык Каратая. Его щит был поднят высоко над поверхностью воды. «Что это значит?» — недоумевал Сабырбек. Никогда ему еще не приходилось видеть такое. Бурный поток, устремленный в арык Каратая, заглушил его шепот.

— Нет! — говорил Сабырбек самому себе. — Не может быть! Это какое-то недоразумение!..

Он спустился к лошади, нащупал гаечный ключ, прикрепленный к седлу, и, вернувшись, принялся поднимать щит своего шлюза.

Не успел Сабырбек провернуть гайку на один поворот, как вдруг рядом с ним раздался властный окрик:

— Не тронь!

От неожиданности Сабырбек вздрогнул. На мостках метнулся угловатый силуэт, похожий на хищную птицу, готовую кинуться на свою жертву. Голова ушла в плечи, руки приподняты, точно растопыренные крылья. Но кто это? Лица не разобрать. Темно.

— Кто ты?

— Не тронь, говорю! Убери ключ!

— Каратай?.. Это ты?..

Ответа не последовало.

— Ты это сделал? Ты взял нашу воду?

— Мне нужна вся вода!

— Какое ты имеешь право!

В два-три прыжка Каратай очутился возле Сабырбека.

— Убирайся, убирайся отсюда!

— Да ты что, Каратай, опомнись!

— Уходи, говорю! Не для себя, для колхоза беру! Уходи! Земля горит, мне нужна вся вода. Не отдам, уходи, пока жив!..

— А нашему колхозу не нужна? Ты вор!

— Я вор? — взвизгнул Каратай. Он бросился к Сабырбеку, выхватил у него гаечный ключ и, отпрянув назад, с силой замахнулся: — На тебе!

Сабырбек успел перехватить руку Каратая. Он собрал всю свою силу, и его пальцы, словно дуги капкана, медленно сжали кисть Каратая. Наконец ключ с плеском упал в воду.

Но Каратай не думал сдаваться. Нет, он будет драться до последнего вздоха. Каратай теснил Сабырбека на край мостков. Сейчас он столкнет его в воду. Сабырбек понял это и, ухватившись за металлическую стойку, не давал сдвинуть себя с моста. Чтобы не упасть, они невольно прижимались друг к другу — лицо к лицу, глаза к глазам.

А кругом ночь, тишина, ни звука, ни души. Только вода шумит в створах шлюза да луна, поднявшись на цыпочки, с любопытством поглядывает из-за хребта на приникших друг к другу в недобром объятии людей.

Сабырбек не видел искаженного лица Каратая, его налившихся кровью безумных глаз, он слышал только его исступленный, хриплый голос:

— Не отдам! Не отдам воду!.. Эта ночь моя!.. Посевы горят!..

Каратай слабел. Улучив момент, Сабырбек оттолкнул его от себя.

— Ни с места, Каратай! Не подходи!.. Эх, ты! До чего дошел. Вот ты, значит, как за первенство, за урожаи борешься? Кто я тебе?..

— Ты мне враг! — задыхаясь прохрипел Каратай, глотая воздух широко раскрытым, как у рыбы, ртом. — Ты мне враг! — повторил он еще раз. — Ты завидуешь мне, ты хочешь совратить мою жену… Ты следишь за мной, а потом, под видом критики, позоришь, унижаешь меня на людях… Но меня не проведешь… Теперь я знаю, чего стоит твое первенство на поливах, ты брал по ночам нашу воду!..

— Что ты несешь? — Сабырбек ухватился обеими руками за отвороты плаща Каратая, подтянул его к себе и, пристально глядя ему в глаза, словно мог в темноте разглядеть в них что-нибудь, горько усмехнувшись, покачал головой. — Теперь понятно! — с расстановкой произнес он. — Я ухожу. Но запомни, твои арыки не выдержат такого напора воды… Слишком многого ты захотел… Ладно, когда-нибудь поймешь… Не я тебе враг. Ты сам себе враг!..

Сабырбек ушел, а Каратай долго еще провожал взглядом его белеющую в ночи парусиновую гимнастерку.

Сабырбек не чувствовал себя побежденным. Он ушел как победитель, расправив плечи, с гордо поднятой головой.

А Каратай стоял подавленный. Тело ныло, перед глазами плыли мутные круги. Он почувствовал себя вдруг слабым, всеми брошенным. Он даже чуть было не крикнул вслед уходящему Сабырбеку: «Остановись, возьми свою воду!», но, опомнившись, зажал ладонью рот. Сейчас ему необходимо было убедить себя в своей правоте, ему нужно было какое-то ощутимое удовлетворение. Но чего-то Каратаю для этого не хватало, он это чувствовал и мучился… Он сбежал по склону дамбы к воде, присел на корточки и начал пригоршнями жадно пить, приговаривая при этом:

— Нет, я докажу! Теперь вода в моих руках… За ночь все будет полито… Только бы побольше воды… Кто посмел сказать, что я вор? Я не вор!.. Они уже по пять-шесть раз полили… ничего с ними не случится за одну-ночь… А нам нужна вода сегодня, много воды… И сейчас еще веет керимсал… Врешь, Сабырбек, нам мало воды, нам надо больше в два, в три раза больше… Врешь, я проведу воду к Трем Холмам, пущу ее по своим старым арыкам… Закрою все отводы и буду гнать всю воду, всю на кукурузу…

Так он сидел, покачиваясь над водой, и бормотал точно в бреду. А вода по арыку неслась так стремительно, что в глазах у Каратая рябило. Воды было много, так много, как в половодье. Она распирала берега и, казалось, подставь ладонь — ее выбросит из русла. Вода любит свободу! Попробуй приложи ухо и услышишь, как она подтачивает, гложет берега и уносит с собой рой невидимых глазу песчинок.

Но мысли Каратая были далеки от этого.

Когда он вспомнил, что вода уже на подступах к Трем Холмам, что она пойдет сейчас на поля и что люди расставлены там еще с вечера, он рывком поднялся и затрясся от беззвучного смеха. Теперь надо действовать…

Ночью по узенькой тропинке, среди густых зарослей кенафа, идет женщина. Белая косынка сбилась на затылок, ворот платья не застегнут. Женщина спешит куда-то. Это Канымгуль. Она то и дело опасливо озирается и прислушивается к чему-то.

Прямо из-под ног вдруг выпорхнул задремавший жаворонок. Канымгуль вскрикнула и порывисто прижала к груди узелок. Она очень испугалась, но узелок не выронила. В узелке еда для Каратая. Ведь он уехал сегодня голодный.

Впереди кто-то пронзительно закричал:

— Каратай! Прорвало. Вода уходит… Каратай, скорей, Каратай!

Испуганная Канымгуль побежала на крик. У размытого арыка суетились люди. Трудно было разобрать, кто именно. Но Каратая Канымгуль сразу узнала. Вон он стоит пригнувшись, посреди промоины, по пояс в воде. Вода хлещет, как кровь из горла прирезанной лошади, и, вырвавшись из заточения, бесшабашно несется вниз, в ложбину, отрывая от берега глыбы грунта. В шум потока порой врываются крики.

— Дерн давай! Неси камни!..

Никто не заметил, когда пришла Канымгуль, но никто не удивился ее появлению. Прямо по воде она бросилась к Каратаю, тот мельком глянул на нее и тут же приказал:

— Дерн, дерн давай, живей!..

Что было дальше, Канымгуль точно не смогла бы рассказать.

В голове гул, сон или явь — не разберешь. В руках у Канымгуль кетмень. Она то и дело падает. Дерн не отделяется от земли, его надо отрывать ногтями. Пласты очень тяжелые, но Канымгуль тащит их, не бросает. Она несет дерн, прижимая его к груди, как ребенка. А какой страшный Каратай, он не говорит, а хрипит…