Василий Росляков - Мы вышли рано, до зари Страница 32

Все. Соревнования закончились. Но люди неохотно поднимались с мест и покидали прохладный навес. Виталий Васильевич переглянулся с лидером, поглядел на одного, другого секретаря, и ему показалось, что все думали сейчас не о том, о чем положено, на всех, он видел, лежала тень Валентины. Возможно, он и прав был.

Покидая свои места, люди тянулись через двор, через улицу к Дому культуры, где будут подводиться итоги выставки и где с докладом выступит сам секретарь крайкома.

15. Заботы, заботы…

Михал Михалыч вернулся из Ипатова задолго до захода солнца, но домой не пошел, а поднялся в контору, в кабинет. Сел за стол и задумался. Стал вспоминать, на чем прервалось течение его директорской жизни. Что-то было перед отъездом на выставку, какая-то неприятность. Помнит, пришел, как обычно, в шесть, провел летучку, потом, буквально перед самым отъездом… ну вот, вспомнил, зашла бухгалтер и сказала, что подготовила денежный перевод на две тысячи рублей БРУООСу. Вот этот БРУООС и был той неприятностью, которая осела в нем где-то на глубине и сразу поднялась, как только он вошел в кабинет и сел за стол.

Две тысячи за один месяц БРУООСу. Буденновскому районному управлению оросительных и обводнительных систем. За что две тысячи? БРУООС отвечает за линии каналов и лотков, по которым идет вода на орошение полей. Как отвечает? А никак. Ведь на территории хозяйства следят за этими каналами и лотками сами рабочие совхоза. Но в случае неисправности вмешаться в это хозяйство они не имеют права. Если заилилось где-то — самим прочистить нельзя, прорвало где лоток, вода уходит, — тоже не смей поправлять, а звони в Буденновск, в это управление, жди, когда пожалуют, чтобы при них исправлять. И каждый месяц гони за это две тысячи, а бывает, и три тысячи, как в прошлом месяце.

Но БРУООС — не один. Михал Михалыч взял карандаш и стал прикидывать других нахлебников…

Райсельэлектро. Без них нельзя прикоснуться ни к сети, ни к трансформаторам. Вот вышел из строя этот трансформатор, или обрыв провода, или столб завалился, подгнивший, — ничего не трогай. Жди из Буденновска. А ведь срочно нужно исправить. На ферму воду нельзя подать, все стоит без энергии, скот не поен, коровы не доены. А надо ждать, надо связаться, вызвать. А ночью, когда ни с кем не свяжешься? Жди утра, а потом жди, когда-а приедут. И еще плати в месяц полторы тысячи.

Дальше. Арзгирский групповой водопровод. Это трубы и колонки. Ну вот вышла из строя колонка, труба проржавела. Дела тут — пустяк. Нет, жди из Арзгира. А до него сто с лишним километров. Правда, на месте у них дежурят четыре человека и маленький трактор. Вчера Михал Михалыч видел, как шпарил этот тракторишко через выгон на Непочетке. Где-то подхалтуривал, подрабатывал на пропой. Уедут куда-нибудь на берег Кумы, в тенечек, развернут самобранку и выпивают целыми днями. Попробуй найди их, когда понадобятся. И еще плати им. Сколько? Три тысячи. Грабеж.

И это не все! Дальше. Ставропольводавтоматика. Обслуживает насосные станции, которые качают воду из Кумы. Две станции построил совхоз сам, они как раз и работают бесперебойно. Но их могут вот-вот забрать, приписать к управлению. Есть три станции и от управления. То и дело выходят из строя. Опять плати — тысячу в месяц. Эти вообще рвачи. Такие акты, такие ведомости составляют, что никакой совести. Как бы урвать побольше, об этом только и думают.

Записал. И наконец, Сельхозтехника. На кой она нам нужна? Нет запчастей, и достать негде. Этим и пользуются. Запчасти она, эта Сельхозтехника, не продает, она сама их ставит в машину, заменяет неисправные. Но ведь не ставит. Ставят наши же люди, а они дерут деньги и за деталь, и за установку. Выходит втридорога. Почему? Кому это нужно? Неужели нельзя продать просто, как все другое продается, непосредственно совхозу, почему допускается такое мародерство? Вот вам деталь — ставьте сами, а платите за установку — нам. Не хотите платить — не получите ничего. Кому это нужно?

Но даже если бы Сельхозтехника ставила детали сама, все равно плохо. Приехали в девять-десять часов, в пять их уже нет. А если уборка? Кто же так на селе работает? И каждый месяц выложи им от полутора до двух тысяч.

Вот сколько совхоз да, видно, и колхоз содержит дармоедов. Кто выдумал?

Михал Михалыч не мог понять разумность этих порядков. Он начинал задумываться поглубже. А может, это так нужно государству? Может, оно таким путем не хочет выпускать вожжи из рук? Чтобы далеко не разбегались хозяйства в своей самостоятельности? Может, так? Но и с таким манером нельзя согласиться. Ведь мы же, руководители хозяйств, не из другого государства, не с другой планеты или системы. Мы тоже государственные люди. Нич-чего но понятно!

Может, это тоже эксперимент? Поиски новых путей? Но ведь эксперимент не может длиться вечно.

Каждый месяц совхоз платит десять — двенадцать тысяч. Кому? За что?

Разговаривал как-то с начальником Сельхозтехники. Как он считает, зачем она нужна? А кто же будет продавать технику, запчасти? Как это? Государство. Вот мы и есть государство. Нет, это не объяснение. Тут что-то не так.

Другое дело РАПО, это — эксперимент. Дело покажет — хорошо это или не очень. Пока идут споры. Можно подождать. Главное ведь, никто, ни один человек на земле не может взять и сказать: делай так и так, а вот так не делай. Вводи РАПО или не вводи РАПО. Нет таких людей, потому что нет такого государства, которое уже прошло этот путь. Мы первые, мы и должны искать. Мы и скажем потом другим, как надо. Впереди путь очень и очень большой, и на каждом шагу нужно самим искать дорогу, чтобы не сбиться с ноги.

Теперь это МХП. Тоже эксперимент. Одни хвалят, другие ругают. Сам управляющий межхозяйственным предприятием Виктор Трофимович — в восторге. Говорит, МХП — это единственно верный путь, это предприятие в одном кулаке держит всю технику района, отвечает за ремонт, за подготовку к страде, за кадры и так далее. Но ведь в совхозе техника тоже в одном кулаке; правда, Сельхозтехника сильно мешает. Нет, тут надо разбираться. Ломай голову. А если не ломать? Не думать об этом? Но и так нельзя. Привыкнешь не думать, тогда все пропало. Вот Савва Фотиевич говорит: не умничай, а выполняй. Нет, это не для меня. Сколько примеров, когда люди не умничали, а только выполняли, и теперь всем видно, чем обернулось. Нет, надо умничать. Если, конечно, способен.

Вот Калининский совхоз восстал против Сельхозтехники. Не стал платить, не стал пользоваться услугами. Добывал запчасти на стороне. Бился год, а потом пришел и сдался. Не получается. А мужик богатырь. Когда отказался от услуг, все думали, что этот-то вытянет. Ждали, чтобы после, вслед за ним объявить бойкот Сельхозтехнике. Не получилось. Но ведь это же не принудиловка! Как же так можно?

Встретился с красногвардейским секретарем на совещании в крае: как, говорю, Иван Васильевич, с Сельхозтехникой отношения у вас?

— А моя задача, — сказал он, — задушить ее. Вот как!

Пробовал с Анатолием Васильевичем поразмышлять, с председателем профсоюза. Действительно, швыдкий. А давай, говорит, Михалыч, пошлем ее к черту, эту Сельхозтехнику. В Покойном же отказался директор! И мы давай откажемся. Нет, говорю, в Покойном директор уже сдался. Ну, а мы, говорит, не сдадимся. Нет, не получится. Уборочная на носу. Через недельку начинать надо. А ну станет комбайн, станет трактор, наплачешься. Нет. Против не пойдешь. Сил нет. Надо к отцу съездить. К отцу. Там хоть вместе подумаем, и ребятишек свозить надо. Жена на курсах повышения в Ставрополе. Димке скучно одному — пускай поживет у деда, у бабки. И Володя давно не был. В воскресенье заберу ребят и поеду.

Так решил Михал Михалыч и успокоился. А сейчас на стрижку. Сел на «УАЗ» и помчался со двора.

Сразу же за магистралью, на зеленых картах, еще косили траву. Два «КИРа», поднявши хоботы, медленно ползали по зеленому полотну, набивали из этих хоботов травяной крошкой кузова автомашин. Рядом с желтыми полями полосы люцерны, по которым ходили «КИРы», резали глаза оскоминной зеленью, глубоким, насыщенным цветом. Михал Михалыч выехал на полевую дорогу, и сразу зеленые травяные полосы остались внизу, справа. А слева, на подъеме плоской горы, завиднелся сарай и мелкие постройки, погреб, склад, душевая, столовая. Сюда подгоняли отару и в иной день всю ее выпускали оголенную, побелевшую от снятого руна, выставившую свою худобу, костистые спины под знойное ослепительное солнце. Отдельные овечки были помечены зеленкой, это стригаль мазал порезанные места.

Михал Михалыч оставил машину возле бочки с водой и развалистой походочкой направился к сараю. Вошел в тень под крышу, и тут его встретил проворный мужичонка, засеменил рядом, стал докладывать. Михал Михалыч улавливал остренький запах спиртного, то и дело наносило этот запах от семенившего бригадира, но замечания не сделал, промолчал. Он знал, что бригадир не может не принять с утра, знал, что и положиться на этого проворного мужичка тоже можно. Бригадир держался хорошо, правда, немножечко заискивал, но никто не сказал бы, что человек выпил. А запах работе не помеха. Совесть у него есть. Это главное.