Владимир Курочкин - Избранное (сборник) Страница 32

И они кидаются друг на друга. У Николая с треском ломается лыжа, но где уж там, разве до нее! Оба валятся в снег. Автомат у Николая висит на шее, и он, схватившись за ремень, старается снять его одной рукой. Другая держит противника за горло. А у него автомат висит за спиной, но он и не думает им воспользоваться. Он что-то шарит у своего правого бока, обхватив Николая свободной рукой. «Ну и шкура! Морда. Сволочь какая!» – подстегивает себя Николай, но ему и без этого хватает злобы. Он увлечен, он не замечает, как противник, наконец, находит что-то у своего пояса. Николай все еще дергает ремень автомата. «Ну надо же случиться такой оказии! Лучше бы в руках держать. Кто знал!» А противник, сжав кулаки, неловко размахнувшись, ударяет его по ляжке, по боку и опять по ляжке. «Ни черта, бей себе, бей! Что ты мне этим сделаешь? Только бы мне автомат освободить», – мотает Николай головой… Удача! Автомат свободен, но его ремень обдирает Николаю щеку и лоб. Какие пустяки! Гораздо важнее, что противник уже каким-то образом поднялся и встал на колени и тянется к твоему горлу и замахивается. Ну, тут уже не следует теряться! Очень просто. Стоит только ударить врага прикладом. Вот так. Смотри, какими глупыми стали вдруг его глаза. Он совсем не ожидал такого оборота. Завалился на спину. Этого и нужно было ждать. Ударим для верности еще раз. «Десятый, если я не ошибаюсь в счете…»

Потом Николай вернулся к своему пассажиру. Тот открыл глаза и улыбнулся, если так можно было назвать эту легкую его гримасу. «Вряд ли он что заметил. А стоило бы рассказать! Похвалил бы, – подумал Николай и впрягся в лямку. Двинулся в путь. Он, конечно, не забыл обменять свои поломанные лыжи на отличные «муртомаа» противника. У них легкий, чудесный ход. Но Николаю от этого легче не сделалось. Груз его не уменьшился, а даже… На шее у него висел не один, а два автомата.

В этот раз дорога показалась Николаю особенно трудной, хотя санки скользили плавно. Он давно проехал памятный для него поворот, а они уже двигались по неразведанной местности. Николаю везло, на пути не встречалось серьезных препятствий. Но вместе с тем ему было тяжело. У него жгло левую ногу и немного покалывало в боку. «Ножом, что ли, он меня пырнул?» – подумал Николай, но ему не хотелось терять время на осмотр. Дело ведь опять шло к вечеру. «Как здесь коротки дни! Вперед, вперед…»

Но наступил и такой час, когда они остановились. Путь преграждала огромная сосна, сваленная шальным снарядом. Николай оставил раненого и отправился, как обычно, на разведку. Он отъехал недалеко. Вышел из леса. Перед ним была открытая местность. Совсем близко проходила накатанная дорога. Добрался до нее. «Отлично, – подумал он, – как раз то, что нам нужно». Но когда он обернулся к лесу, то вместо деревьев увидел какие-то белые взрывы. «Снег на ветвях», – определил было Николай. Но бесшумные взрывы множились. Он оглянулся – все вокруг взрывалось и клубилось, как дым. После этого Николай упал в снег. Он пощупал бок и ногу. «Кровь?» Опустил голову. «Жалко пассажира… один остался…»

Когда он поднял голову, были уже настоящие сумерки. Но на этот раз у него необычно обострилось зрение. Он увидел трех красноармейцев. Это было точно! Но они шли стороной. От леса они были намного дальше, чем он. Николай попытался позвать их, но у него ничего не вышло. Красноармейцы, не оборачиваясь, уходили… Он опять опустил голову.

Второй раз Николай поднял ее, когда услыхал тихий разговор. Было уже порядком темно. Шли красноармейцы совсем рядом, он слышал русскую речь. Он обрел вдруг голос, но крикнул, должно быть, что-то невнятное, вроде даже как и не по-русски…

Бойцы бросились к нему со штыками наперевес.

– Свой! – поднял он руку.

Они осветили его фонариком и долго разглядывали. А он говорил, говорил, чтобы показать им, что он настоящий русский.

– Ну, ладно! Видим же ведь, что не в себе, – сказал один из бойцов и начал снимать свою шинель.

– Нет, это ты брось! Вперед моего пассажира. Он там, – сказал Николай и стал рассказывать, как найти его.

– Да что ты слушаешь его? Не видишь разве, что человек не в себе? – сказал первый боец.

– Бредит, думаешь? – спросил второй.

– А то что же? Клади шинель и понесем. Давай…

– Подождите. Вот видите, – сказал Николай и показал им свои петлички, – видите, я лейтенант. Прошу выполнить мое приказание. Ну…

– Хорошо. Пойди посмотри там, где он говорит. А я здесь останусь, – сказал первый.

А Николай опять уронил голову. Перед ним снова встали белые взрывы. Но ненадолго. Они очень скоро превратились в облака. И он услышал ровный гул самолета. Он летел, но не в качестве летчика, а пассажиром. Странное дело, позже выяснилось, что и летчиком был также он. И пассажиром и летчиком одновременно. Он занимал место у штурвала, и он же лежал во второй кабине. Чудно! Но в конце концов такое раздвоение не особенно расстроило Николая. Он быстро нашелся и приступил к разговору. «Ну вот и ты, – сказал он себе, – имеешь профессию. Ты спасаешь людей. Ну какой в этом толк, когда ты сам себя спасти не можешь? Дурак ты, и грош цена твоей профессии. Мог бы устроиться и получше». «Сам ты дурак, – ответил он себе, – у тебя профессия что надо! Ты не знаешь цены своей профессии. Пораскинь-ка мозгами. Смотри, что дает тебе твоя профессия. Ты все время обрастаешь друзьями. Я ведь знаю, ты не любил приобретать себе врагов. А если они у тебя и были, то ты старался по возможности уменьшить их число. И довольно удачно. Не так ли? А что касается друзей, то ты всегда выдирал их из глотки смерти. И ты подумай, сколько у тебя их накопилось! Разве не тепло тебе от этого жить?» – «Жить? Вот и дурень ты! Да ведь я же умираю. И ты не можешь меня спасти. Ты ведь – это я». – «Нет, я – это ты, и я не позволю тебе ругаться». – «Хорошо, я буду тогда ругать только себя. Я и перед смертью не дам себя провести Не рассчитывай…»

Когда самолет приземлился и летчик сдавал раненого Николая санитарам. Он обратил их внимание:

– Очень тяжелый случай. Всю дорогу парень бредил. Ругал меня на чем свет стоит. Почините его нам хорошенько. Второго тоже сейчас привезут.

Николай очнулся через много дней после того, как ему была сделана операция.

Он лежал и с нетерпением ждал обхода врача.

Скоро врач появился. Николай напряженно следил за ним, когда он обходил по очереди всех раненых. Вот он и у его койки. Вместе с врачом подошла и фельдшерица. Она подходила и раньше, чтобы подготовить больного – освободить его от повязок. Сейчас она легким привычным движением откинула одеяло.

– Отлично! Рана гранулируется хорошо. Нужно думать, функция ноги не будет нарушена… А на лицо можно уже ограничиться антисептической повязкой, – обратился врач к фельдшерице, потом взглянул раненому в глаза. – Поздравляю вас! Молодцом, совсем молодцом! А была ведь большая потеря крови. Понадобилась значительная трансфузия. Молодец, – и пошел было уже к другой койке.

– Доктор, – сказал Николай, – я вас знаю. Мне ваше лицо очень знакомо.

– Может быть, может быть, голубчик.

– Я привозил к вам больную. Вы меня не помните?

– Может быть, все возможно, голубчик. Ко мне очень много привозили больных. И летчики, и шоферы, и так приносили на руках. Но в конце концов это не так уж важно, правда? Хорошо только то, что вспомнил. Это успокаивает – значит, память хорошая. А что, где и когда, это не так уже важно, голубчик.

– Конечно, это не так важно. Но вот что я бы хотел вас спросить, доктор. Тут вместе со мной должны были доставить раненого. Это мой друг. Он был ранен в ноги.

– Не помню, голубчик, не помню. Их ведь у меня много таких, раненных в ноги.

– Доктор, вы должны вспомнить… Это для меня так важно… Доктор!..

– Но зачем же так расстраиваться, голубчик? Я уже все вспомнил. Все ясно вспомнил. Ваш друг, так же как и вы, в полном порядке. Правда, пришлось отнять одну ножку. Но без потерь нельзя… нельзя. Ампутацию он выдержал молодцом, а ведь у него тоже было все очень сложно.

– Спасибо, доктор! Вы разрешите, как только у меня совсем все будет хорошо, навестить его?

– Конечно, голубчик.

– Спасибо, доктор.

Врач и фельдшерица пошли дальше. Когда они обошли всю палату и очутились в коридоре, врач сказал ей:

– Представьте себе, я обманул этого летчика. Ну, да уж все равно. Его нельзя было волновать… Его друг умер. Еангрена конечностей… Безнадежный. Размозжение ткани… некроз. Но уже все равно, нельзя же было ему об этом сейчас говорить.

– Конечно.

– Вот видите. Да, и еще. Просто удивительно, какой я стал забывчивый! – хитро улыбнулся доктор. – Вот он передал мне перед смертью это. Просил, чтобы я снес его другу… Вот что, голубчик. Это должно быть для него памятью. Возьмите и передайте ему, когда он будет выписываться. А то я и в самом деле забуду.