Вилис Лацис - Семья Зитаров. Том 2 Страница 37

Когда обоз проезжал через Чесноково, все жители деревни высыпали на улицу и проводили отъезжающих сердечными пожеланиями счастливого пути.

Старая мать Саши Шамшурина со слезами провожала Зитаров до ворот выгона; она никак не могла оторваться от своего маленького внука, так похожего на ее милого Сашу. Теперь у нее не осталось никакой родни, а маленький Шамшурин будет расти на чужбине и никогда не увидит родины.

В голове Янки зрела новая поэма — прощальный привет Сибири, этой необычной стране, где он чувствовал себя то как на чужбине, то как дома, ни минуты не оставаясь равнодушным к ее властной красоте. Теперь наступил момент, когда отъезжающие и остающиеся мирятся и по-дружески жмут друг другу руки, расставаясь навсегда.

Часть пятая

Дорога домой

Глава первая

Просторны дороги Сибири, необъятны ее леса, необозримы широкие степи, от селения до селения полдня езды. У лесного жителя, который четыре года прожил в тайге на лесной вырубке, где из одного конца в другой можно камень швырнуть, кружится голова и восторгом наполняется сердце. Он чувствует простор, свободу, и даже небо над ним кажется ему здесь выше.

Воз за возом, словно маленькие живые холмики, движется обоз беженцев на северо-запад. Скрипят немазаные колеса, вьются облака пыли, кудахчут посаженные в корзины куры. Возницы отходят от подвод, собираются вместе, и радостного волнения им не унять.

Около полудня обоз добирается до Тараданова. Здесь к ним присоединяются еще четыре подводы, и после небольшого отдыха все отправляются дальше.

Эрнест Зитар оборачивается в сторону невидимой отсюда деревни Чесноково, и лицо его злобно перекашивается: «Эх, вернуться бы туда ночью, когда все спят, и пустить красного петуха под высохшие соломенные крыши!»

Он не забыл побоев на чесноковском пастбище, и мысль, что приходится уезжать, не отомстив за унижение, наполняет грудь ненавистью. Чтобы хоть на чем-нибудь сорвать досаду, он сильным пинком отбрасывает подвернувшуюся под ноги собаку и принимается стегать лошадь:

— Тащись, падаль!

Невыносимый зной. Лошадей одолевают слепни и мухи. Собаки бегут, высунув языки. Над степью собираются сизые тучи, по листве пробегает трепет, и золотистая волна колышет ниву. Вдруг небо пронзает гигантская зеленая молния, резкий порыв ветра взвихряет пыль, грохочет гром, и начинается дождь. Порывистый, шумный, он бурными струями стремится на землю, и в несколько мгновений путники промокают до нитки. По дороге несутся журчащие потоки, колеи наполняются водой, и на ее поверхности вскакивают и лопаются прозрачные пузыри. Обоз продолжает свой путь — ему негде переждать, пока пройдет гроза.

Весь мокрый, в прилипшей к телу одежде шагает Янка Зитар за возом. Временами по спине пробегает дрожь, босые ноги вязнут в липкой глине, глаза ослепляют яркие вспышки молнии, а на сердце радостно: пусть льет дождь! Пусть затопляет степь! Мы едем домой! Ни дождь, ни стужа, никакое ненастье не могут заглушить светлой радости в его груди. Оглянувшись на лица спутников, он видит и на них беспечность, ликующий вызов разбушевавшейся стихии.

— Ну и заваруха! — весело кричат друг другу намокшие люди. — Пусть его льет! Хоть слепней прогонит — лошадям полегче будет.

Пошучивая, бредут они по лужам — им даже кажется, что холодный ливень освежил, омолодил их. Пусть сверкает молния, пусть льет дождь — чище станет воздух и голубее небо!..

Во время этой грозы Янка опять нашел Айю. Они не виделись несколько месяцев, несмотря на то, что землянка Парупов находилась в получасе ходьбы. После той ночи, когда Йоэлис рассказал о Ниедрах, Янка ни разу не вспомнил об Айе. На собраниях он ее не видел, на вечеринках не бывал. Теперь, шагая рядом с обозом, Янка вдруг увидел Айю подле себя. Она, оказывается, находилась около него весь день — подвода Парупов ехала вслед за Зитарами, но при выезде он этого в суматохе не заметил. Девушка шла совсем близко. Он слышал, как она шлепает босиком по воде. В намокшей юбке и кофточке, с прилипшими ко лбу волосами, она усердно боролась с ветром. Загорелая, как цыганка, девушка легким кивком головы ответила па приветствие Янки и улыбнулась.

— Тебе не холодно? — спросил Янка.

— С чего бы это?.. — рассмеялась Айя. Темные брови слегка поднялись, лукаво блеснули глаза.

Больше говорить было не о чем. Молча шагали они рядом, изредка посматривая друг на друга и улыбаясь каким-то только им одним известным мыслям. И все время, пока они так шли — до самого привала на ночлег, — Янка чувствовал легкое, приятное волнение. Айя… Как они тогда зимой в метель ехали, завернувшись в одну шубу. Нежная дрожь, первые поцелуи, зимняя вьюга… И вот она опять около него, та же Айя, только повзрослевшая, похорошевшая. Возьми ее руку, и она не отнимет, возможно, даже ответит на ласку. Она будет нежным эхом на каждую твою мысль, она улыбнется, когда тебе будет радостно, и опечалится твоей печалью. Ах, Янка, неужели тебе этого недостаточно?!

Гроза скоро прошла, унося тучи, и опять над степью пылало яркое летнее солнце.

Под вечер обоз приехал к оврагу и остановился на ночлег. Сразу же загорелось несколько костров. Женщины готовили ужин, а мужчины, стреножив лошадей, пустили их пастись в кустах оврага. Люди сушили у костров намокшую одежду. Послышались песни, полились разговоры, и до самой ночи не затихал веселый гомон в лагере беженцев. И опять, словно случайно, рядом с Янкой у костра сидела девушка с карими глазами. Он, растянувшись на траве лицом к огню, покусывал сухую былинку; она, поджав ноги под юбку, смотрела на противоположную сторону лагеря, где над гладкой равниной степи одиноко возвышался конусообразный холм.

— Какой странный холм, — промолвила Айя.

— Это курган, древний могильный холм… — ответил Янка. — Может, в нем лежит какой-нибудь монгольский князь с женами, конями, золотым оружием и разными драгоценностями.

— Почему их никто не выроет? Разве люди не знают, что там такие богатства?

— Наверное, никому не приходило в голову.

— Но если это действительно так, ведь золото может пропасть. Заржавеет и пропадет.

В костре со свистом зашипела мокрая ветка. Янка невольно переглянулся с Айей.

— Заржавеет и пропадет, — мечтательно повторил он, и вдруг оба они покраснели. «Богатство пропадет», — подумал Янка, но уже не произнес этих слов вслух. И ему показалось, что они говорили совсем не о могильном кургане, а о чем-то другом, что заставило их покраснеть.

Утром, до рассвета они отправились в путь. После полудня на юге показались далекие горные хребты. Они постепенно увеличивались. Синие вершины их все выше и выше вырисовывались на горизонте, и опять взгляд Янки не мог оторваться от таинственной, обманчиво близкой страны гор. Все чаще и чаще посматривал он туда, и все ярче и ярче блестел его взгляд. Даже Айя обратила на это внимание и сразу поняла, почему так горят его глаза. В тех горах родилась прекрасная мечта Янки! Теперь он не мог ни о чем больше думать.

В тот вечер, когда беженцы остановились на последний ночлег, Айя не пришла к костру Зитаров. Заметил ли Янка ее отсутствие? Понял ли он, почему она избегала его, и догадался ли, как задел он самолюбие и гордость девушки и что она переживала в ту ночь? Он забрался с наступлением тьмы под воз и мысленно старался увидеть сквозь мрак ночи милое видение, его волновали надежды, тоска и неизвестность: где теперь Лаура? Увидит ли он ее завтра или ему придется еще долго ждать этого момента?.. И осталась ли она прежней, какой жила в его воображении?

В Бийск они приехали около полудня. Очень трудно было спуститься по крутому склону в долину реки Бии, где начинался город. Дети и старики слезли с возов, взяв в руки бьющиеся вещи, а мужчины просунули палки в колеса, чтобы затормозить ход телеги. Беженцы помогали друг другу при спуске: один держал лошадь под уздцы, другой натягивал вожжи, остальные подпирали плечами воз с обеих сторон, стараясь умерить бег и облегчить вес катящегося под уклон воза. Пока спускался один воз, остальные ждали наверху. Спуск продолжался больше часа. Несмотря на все предосторожности, не обошлось без неприятностей. Лошади упирались изо всех сил, стараясь сдержать воз, но хомут неизбежно наезжал на уши, и, спустившись наполовину, иная кляча не выдерживала и неслась вскачь. Грохотали привязанные к телегам ведра, падали мешки с сеном, развязывались узлы на возу, испуганно кудахтали куры. Проходило немало времени, пока воз приводили в порядок.

В городе беженцы узнали, что приехавшие сюда раньше латыши остановились в лесу, вблизи станции, и что в городе нельзя найти квартиры. Погода стояла теплая, со дня на день ожидали отправки эшелона, поэтому можно было пожить неделю под открытым небом, и прибывшие отправились в сосновый бор возле станции.