Владимир Курочкин - Избранное (сборник) Страница 37

Второй санитар оставил свое занятие и быстро вышел из укрытия. Он пригнулся и перебежал кустиками к оврагу. Там он скатился вниз и побежал дальше, путаясь ногами в черной, слежавшейся прошлогодней хвое. Потом он выбрался наверх и пополз. Свистели пули, и некоторые из них, задевая за ветки и стволы деревьев, с шумом лопались. Это были разрывные пули. Санитар изредка решался поднять голову, чтобы оглядеться. Он искал. Наконец его движения стали более решительными. Он заметил Тырлова.

Тот лежал ничком в окопчике и, не оборачиваясь, смотрел куда-то, раздвигая еловые веточки, воткнутые в землю.

Санитар тронул его за плечо:

– Тырлов? Ты что? Ранило тебя?..

Тырлов немедленно оглянулся. Его ранило в голову. Кровь залила ему лицо. Левый глаз почти закрывался, кровь свертываясь, заклеивала ресницы.

– Тырлов? Ты что же это упорствуешь? Небось сознательный, а так поступаешь, – строго сказал санитар и торопливо стал тянуть из сумки бинты.

Тырлов ничего не ответил. Он отвернулся и, опять раздвинув ветки, уставился на тронутые осенью кусты.

– Ну давай, давай! Не задерживай! Пойдем. Здесь я тебя слегка перевяжу. А на пункте мы посмотрим, что у тебя там. Идем! – сказал санитар.

Тырлов молчал.

– Да ты что, смеешься, что ли? Или оглох? – рассердился санитар. – Ходи тут за таким. Говорят тебе – идем! Небось ты не один. Другие ждут.

Тырлов обернулся.

– Патроны у тебя есть? – с живостью спросил он. – Дай мне, друг, обойму. Ну, скорее давай.

Санитар посмотрел на него с опаской.

– Да ты что?.. Пожалей ты себя! На что они тебе? Отвоевался уж. Без тебя тут докончат. Пойдем.

– Дай, друг! Тебе что – жалко? Не жалей! Нужны мне они, – сказал Тырлов просящим тоном.

Санитар еще раз внимательно посмотрел на раненого и, отстегнув подсумок, достал обойму.

Тырлов жадно, как долго не куривший курильщик хватает папиросу, сжал патроны и, быстро, с толком послав обойму в магазин, щелкнул затвором. Затем он выпустил все пять патронов по невидимой для санитара цели. После этого он некоторое время вглядывался в просветы между веток. Но потом, когда раздались откуда-то ответные выстрелы, Тырлов отбросил от себя винтовку и, закрыв лицо руками, горестно уронил голову на влажный песок. Санитар тоже прижал голову к земле. Пули какого-то упрямого стрелка из дивизии «Эдельвейс» слишком низко слоились над ними.

– Ну, пойдем, пойдем, – потянул опять санитар Тырлова за шинель. – Пойдем, или брошу я тут тебя!

Тырлов поднял голову.

– Дай, говорю, патронов! – крикнул он с ожесточением. – Дай! Еще пять! Только пять.

– Не дам… На пункте дадим. Десять дадим… Да и на что они тебе сейчас? Ну, на что? Скажи на что? – сказал рассвирепевший санитар.

Тырлов рванул его за руку.

– Идем сюда. Ну!.. – сказал он. – На, гляди! Вон туда гляди.

И он, вцепившись в плечо санитара, тянул его, указывая на далекие скопления нежных бело-розовых карликовых березок.

– Вон там, за кочкой, видишь?.. Там сидит он. Видишь шевелится. Это он меня зацепил. Понимаешь? Меня – оттуда, – говорил Тырлов со злобой. – Дай патронов, говорю. Дай быстро, санитар!

Санитар, приглядевшись к березкам, заметил там какое-то движение. Он нерешительно сунул пальцы в подсумок и достал еще одну обойму. Протянул раненому. И сейчас же услышал у самого своего уха быстрое щелкание затвора. Голова и плечо Тырлова появились рядом с ним. Тырлов прицеливался. Санитар смотрел на березки, ждал какого-нибудь движения у кочек. Тырлов все еще прицеливался. Потом он внезапно выстрелил. У дальних березок, между кочками, рядом с замшелой рыжевато-серой скалой, вылезающей из земли как одинокий зуб, что-то метнулось живое и упало. Ответных выстрелов не последовало. Тырлов с минуту молчал. Напряжение его тела спало. С этим последним выстрелом ушла и злость Тырлова. Опустив винтовку, он сказал устало и простодушно:

– Ну, теперь давай веди меня! Куда хочешь. Давай завертывай. – И он подставил санитару свою голову с запекшейся глубокой раной.

Атака

В стекле перископа отчетливо видна вся панорама атаки. Изображение, несколько раз отраженное зеркалами, попадает вниз в блиндаж, отбитый накануне у врага. В блиндаже – штаб части. У окуляров перископа сидит Андрей. Для удобства он перевернул фуражку козырьком на затылок. Андрей кричит по временам:

– Ша, – и поднимает руку кверху, – мальчики!

Потом рассказывает во всех деталях о движении врага. Остальные командиры подразделений сидят на самодельных табуретках, скамейках и беседуют. Все ждут, когда из землянки, где помещается командир части, выйдет адъютант и прикажет им вести бойцов в контратаку. Курить нельзя, и любители этого дела сосут леденцы. Всем хочется на чистый воздух. Ожидание томит. Скоро ли можно будет пробежаться по траншеям и выползти с бойцами наружу?

Ответы на это дает пока только Андрей.

– Ша, – кричит он. – Вот они ползут, как крысы. Впереди движутся танки. Но этим нас не испугаешь! Пехота идет за танками. Ну и что же! Они не добрались еще до минированной полосы. Тогда из них будут пончики с вареньем! Нам работы не будет. Определенно пойдем спать, мальчики!

Петр Дорохов сидит у телефона и через каждые десять минут звонит в лазарет.

– Ну как? – спрашивает он. – Павлуша, ну как?

– Пока ничего нового, – отвечают ему. – Все еще без памяти.

– Без памяти? – повторяет Петр и кладет трубку на место.

– Ну вот, – рассказывает Андрей, – так и следовало ожидать. Танки разворачиваются направо и налево. Сейчас уйдут! Ах, гады! Умны, как утки.

Это, оказывается, маневр. В щель лезут еще: черепахи. Ну, братцы! Если замолкнут наши пулеметные гнезда, идти нам тогда в атаку!

– Дорохов, – обращается к Петру высокий командир с перевязанной шеей, – ты не знаешь, как избавиться от чирья? Мучает проклятый. На шее.

– Чирей? – говорит Петр. – Кажется, свинцовая примочка нужна. А вот у меня жена умирает.

– Умирает? – пугается тот. Прости, Дорохов, что я к тебе с такими вопросами. Как же она?

– Она у меня специалист по электротехнике, ну и упросила командование перевести ее из сестер в бригаду по минированию. Вчера, как только взяли мы это укрепление, пошли они по ту сторону сопки. Ну, знаешь, от нас к востоку. Фугасы закладывать. Она электропроводку вела. Только закончила работы, разведка врага из-за кустов по ним огонь открыла. Она погорячилась, вскочила во весь рост – и гранату в кусты. Там, говорят, все в клочья. А ей пуля в шею, и сейчас она до сих пор без памяти.

– В сонную артерию, что ли?

– Не знаю.

Тут все замолкают и прислушиваются. От разрывов тяжелых снарядов сотрясается земля. Но теперь снаружи раздается еще какой-то глухой грохот. Потом слышны через равные промежутки времени сильные толчки, как при землетрясении. Затем опять грохот, и снова сотрясения, точно там по поверхности пробегают десятки мамонтов.

– Готово, спеклись, – говорит почему-то шепотом Андрей.

Может быть, он боится, что от звуков его голоса рухнет каземат? Нет! Это просто невольная реакция на грозный шум.

Вот он опять говорит громко:

– Как и следовало ожидать, черепахи начали летать! Я сначала думал – перископ взорвался. Сразу огонь в глаза! А это, оказывается, они нарвались на мины. Ну, мальчики, атаки не будет. Опять затишье. Кто последний играть в домино?

– Ты посмотри, – говорит кто-то, – что там!

– Серый дым, – отвечает Андрей, – как испорченная фотопластинка. Ничего не видно. Нужно думать, что танки-то уже вернулись на землю. Нечего им там делать, в стратосфере!

Но Андрей врет. Ему просто надоело смотреть в перископ. Он разленился за последнее время. А в перископ все же можно кое-что увидеть. Серый дым не плотен. К тому же быстро поднимается кверху. Он висит над местностью, как рваный холщевый занавес в дешевом театре. Вот он приподнимается. И зрителям видна внутренность сцены. На горизонте – декорация. Сопки. Одни – очень высокие, другие – поменьше. Потом тайга. Ее цвета нельзя определить. Местами она черная, а местами синеватая. Видно подножье сопки, где находятся блиндаж и траншеи. Далеко впереди чернеет с рваными краями яма. Она широкая и длинная. Ее концы растянуты и вправо, и влево. Этой ямы раньше не было. На ее месте таились заложенные мины. Танки и пехота врага напоролись на них и взлетели вверх. Дым рассеялся, и совсем ясно видно, что по краям ямы в самых невероятных положениях валяются изуродованные металлические чудовища; теперь они кажутся нелепыми и жалкими; люди – серые кучки земли, выброшенные трудолюбивым кротом. Там, у подножья сопки пахнет порохом и окислившимся металлом.

– Чистая работа! – замечает командир с повязкой на шее.

Все по очереди подходят к перископу и смотрят.