Олесь Донченко - Золотая медаль Страница 40

— Вот видишь, наверное, и чудотворцы подсыпали какого-нибудь нафтанаила, а нам, темным, все — чудо.

Зинаида Федоровна наклонилась и незаметно развернула газетный сверток. В нем лежала свечка. Одна только Нина видела, как учительница помазала фитилек свечки какой-то жидкостью.

— А теперь я хочу показать вам фокус! — сказала Зинаида Федоровна и поставила свечку на стол.

Все затихли.

— Это необыкновенная свечка, — объяснила учительница. — Она очень послушная, делает все, что я ей прикажу. Чтобы ее засветить, никакой спички не надо. Нужно только сказать ей несколько слов. Смотрите!

Учительница нахмурила брови, сделала серьезное лицо и громко произнесла:

— Свечка, свечка, засветись!

Прошло несколько секунд, свечка не выполнила приказ.

— Она не услышала, — улыбнулась Зинаида Федоровна. — Надо ей сказать громче. Ну-ка, Сухопара! Прикажи ей!

Сухопара вышел вперед, выкрикнул:

— Свечка, свечка, засветись!

Напряженная тишина. Десятки детских глаз уставились на свечку. Но она не обнаружила никакого намерения вспыхнуть. Сухопара глянул на учительницу:

— Не горит! Да вы шутите! Разве может такое случиться, чтобы…

Он не досказал. Свечка вдруг загорелась ярким огоньком.

Весь класс ахнул, загремел аплодисментами, смехом, восклицаниями. Послышались десятки вопросов:

— Почему она засветилась?

— Зинаида Федоровна, как это произошло?

— Зинаида Федоровна, скажите!

Учительница тоже смеялась, шутила:

— Я же говорила, что это послушная свечка! Не такая, как кое-кто из вас.

— Зинаида Федоровна, ну скажите! Скажите!

Пришлось здесь же рассказать, что существуют такие химические смеси, которые имеют свойство самовозгораться.

Нина рассказала коротко о чудесной науке химии, с помощью которой можно изготовить из дерева бумагу, шелк и даже калоши, объяснила некоторые другие фокусы, и на этом сбор закончился.

Олю Козуб окружили пионеры, каждый старался догадаться, как яйцо перешло из кувшина в шляпу, просили рассказать о секрете фокуса. Только Сухопара притворялся, что это его совсем не интересует.

24

Иногда у Лиды Шепель возникал дикий протест и негодование.

«Которое им дело до меня? Кто им дал право ковыряться в моей душе, выворачивать ее перед всеми? Почему им хочется — и Жуковой, и Виктору, и всем другим — подстричь меня под свой гребешок, чтобы я ходила вместе с ними по одной протоптанной тропе? Вы не любите меня? Не любите! Не надо. Я тоже вас не люблю!»

Она падала лицом в подушку, рыдала долго и надрывно, вздрагивая всем своим длинным тонким телом. И рыжая остроухая Розка отвечала ей из-под кровати: «ррр… гра-гра-гра…»

Когда в такое время мать была дома, она подходила к дочери и утешала;

— Лидочка, береги слезки… Если бог их создал, значит, они для чего-то нужны в организме. Не плачь. С волками жить — по-волчьи выть. Теперь все поступают в комсомол, такое движение среди молодежи. А если когда и поругают на собрании, терпи, Лидочка.

Лида лежала так некоторое время, потом искала очки. Они были под кроватью, и она приходила в ужас, что так легко могла разбить их. Из зеркальца на Лиду смотрело некрасивое, заплаканное лицо с красными веками, и ей уже было стыдно за свою истерику, за все, что она только что думала.

Никакой протоптанной тропы нет, ее одноклассники-комсомольцы требуют, чтобы она, член комсомола, шла с ними в одной шеренге и вместе со всеми торила дорогу к новому. И если так остро требуют этого от нее и осуждают ее поведение, ее характер, то, наверно, она сбилась на окольный путь, и черты ее собственного характера такие, что комсомольская общественность не узнает в ней члена своего коллектива.

На миг представилось, что ее исключили из комсомола, и это было так страшно, что Лида скорей начала думать о другом. Думала она про свои три комсомольских года. В комсомол вступила в седьмом классе, и какая это была радость для нее, пятнадцатилетней девочки! Тем не менее первые комсомольские поручения немного разочаровали Лиду. Она исправно собирала членские взносы, состояла в переписке с комсомольцами подшефного колхоза, но все это было неинтересным для нее, быстро надоедало, а других поручений ей не давали.

Лида поговорила с комсоргом и в конце концов получила задание в спешном порядке подготовить доклад о международном положении.

— Смотри же, — сказал комсорг, — тебя будет слушать вся комсомольская организация.

Девушка просидела над докладом две ночи. Во вторую ночь поднявшийся на рассвете отец ужаснулся:

— Ты что делаешь? Знаешь, на сколько ты за ночь электричества выжгла? Неужели так много уроков?

А когда узнал, что дочь сидит не над уроками, еще больше рассердился:

— Конечно, нашли дурочку! Ты ночами будешь сидеть над докладом, а они прослушают, пойдут, еще и скажут, что плохо прочитала! И какую ты пользу, спрашиваю, будешь иметь? Поможет ли тебе этот доклад купить ботинки? На меня не надейся, я больной и старый. Думай сама о себе!

Лида запустила уроки и схватила две двойки, но доклад приготовила. К тому времени пришел из лекторского бюро докладчик и прочитал лекцию о международном положении для всей школы.

— Теперь твой доклад не нужен, — сказал Лиде комсорг. — Дам тебе какое-то другое поручение.

Но вместо поручения получила Лида на комсомольском собрании хорошую взбучку за двойки.

Так она потеряла вкус к комсомольской работе. Она не думала о том, что виноваты в этом стечение обстоятельств и бездарный комсорг. Перед нею стоял только факт. Лида и сейчас четко помнит, как она пришла домой и как отец спросил:

— Ну, поблагодарили тебя за доклад?

Она была в девятом классе, когда отец умер. Зарабатывала теперь одна мать. Лида видела перед собой единственную цель: скорее окончить школу, институт и получить диплом инженера.

Учеба давалось ей тяжело, все время она тратила на приготовление уроков и незаметно для себя исключила из круга интересов все, что хоть немного отвлекало внимание от школьных задач и учебников.

Этот круг все сужался и сужался, за ним стояла молодость, музыка, радость познания жизни — все то, что проходило теперь мимо Лидиного внимания. И все больше и больше привыкала Лида к такому состоянию, и ей казалось, что так даже намного спокойнее — не надо никуда спешить, волноваться, чего-то желать, спорить…

В стенгазете начали появляться на нее карикатуры, ее прозвали «воблой», и нельзя сказать, что это было приятно Лиде. Но по-настоящему заставило задуматься над собой то, что говорили о ней товарищи на комсомольском собрании. Никогда еще не разговаривали с Лидой так откровенно, так резко и страстно.

Девушка не раз вспоминала, как она возвращалась домой, как ее догнал Юрий Юрьевич и, прощаясь, пожал руку, ей — ученице, которую никто в классе не любил, которую только что так «пробирали». Она поняла: в руке, которую протянул ей тогда учитель, была родительская теплая поддержка и приязнь, и это рука не самого только Юрия Юрьевича, а и всех ее, Лидиных, одноклассников.

И неправда, будто ее никто не любит! Ведь каждое слово товарищей было заботой про ее будущую судьбу.

В скором времени Юрий Юрьевич поручил Лиде сделать на классном собрании политинформацию. Такие собрания происходили в десятом классе каждую субботу, и уже стало традицией, чтобы на них кто-то из учеников делал короткий обзор политических событий за неделю.

— Только я хочу вас предупредить, Шепель, — сказал учитель, — что в последнее время наши субботние политинформации начинают приобретать казенный характер. Правда же? Ученики ограничиваются коротким перечнем политических новостей, и все. Новости эти, как правило, всему классу давно известны. Надо сделать это как-то по-новому, интереснее, с самостоятельными выводами. Вы поняли меня? Одним словом, подумайте над этим, посоветуйтесь с товарищами.

Ученица не знала, что вопрос о политинформации в классе серьезно беспокоил не только Юрия Юрьевича, но и других педагогов. Он стоял недавно даже на партбюро школы.

Лида с благодарностью подумала, что классный руководитель снова протягивает ей руку помощи, чтобы облегчить возвращение в тесный, дружный круг своих товарищей. Возвращение? Да, она, сама того не замечая, вышла из классного коллектива. Она, ученица, не жила жизнью класса…

То, что Юрий Юрьевич сказал о политинформации, в последнее время беспокоило и многих десятиклассников. И когда Лида попросила остаться после уроков и поговорить об этом важном деле, остался почти весь класс. Неожиданно для себя она оказалась в роли председательствующей.

Совещание было коротким, но жарким. Пришел и Юрий Юрьевич. Он сел сбоку, молча слушал, как разгораются страсти. Лишь тогда, когда Мечик сказал, что политинформация вообще не нужна, так как существуют газеты, учитель заметил: