Владимир Курочкин - Избранное (сборник) Страница 40

– Оставить позиции не могу. Иду на выполнение боевого задания. Планер испытание выдержал. Кончаю прием!

Он выключает радио. Планер летит на высоте 6000 метров. С земли голубая чайка уже может быть заметна. Нужно действовать скорее. Вот когда, собственно начинается война. С приближением к земле. Волнуется ли он? – спросил его Алеша. Нет. А сейчас? Тоже нет. Вот он повернет планер к земле носом, включит мотор и воткнется прямо в башню с бензином. Вот это будет война!

Николай вводит планер в пикирующий полет. Скорее! Не рассуждая. Телу нельзя давать опомниться. А то вдруг страх. Физический страх! Страх тела перед гибелью. Какой тогда позор! Планер дрожит и стремительно летит вниз. Николай включает мотор. Улыбаясь, глядит в экран. Приближается земля, а с нею бензин и склады. Только не дать опомниться, поймать страх за горло! Но ведь еще можно выскочить с парашютом? Нет, это не выйдет! Изменится центровка, и планер не попадет в цель. Да, эту мысль отставить! Что за компромисс с опасностью? Склады врага должны быть уничтожены! Смерть одного сохранит тысячи жизней. Какие могут быть еще сомнения! Николай срывает маску. Надо встретить настоящую войну лицом к лицу.

– Женя, иду на выполнение боевого задания, – шепчет Николай.

Улыбка сползает с его лица. Между бровями появляется складка. Морщинится лоб, словно Николаю становится больно. По бледному лбу скатывается капля пота.

Женя, Женя! Он даже не поцеловал ее ни разу в жизни. В жизни? А сейчас он разве умер? Нет, чепуха! Жив, умер? Чепуха! Вниз! Вот она – война! Николаю кажется… Нет, ему ничего не кажется…

Планер со свистом и ревом врезается в большое и круглое бензохранилище. К небу взлетает столб огня. Земля дрожит от взрыва. Через минуту взрывается соседняя башня с бензином, а потом и другие. Загораются склады. Всю ночь в горящих складах рвутся снаряды. Небо пылает огнем. И земля в этом месте кажется адом.

Бой продолжается

Двухэтажное серое здание штаба уже близко, и Тимофей подтягивается: полковник может смотреть в окно. Тимофей расправляет плечи и идет твердыми шагами. Слева от него лежит зеленое летное поле, вдали видны ангары. Поле очень велико, и ангары припадают к земле и теряются на нем, а людей и совсем не видно. Аэродром спокоен, как будто и нет войны. Здесь невдалеке когда-то проходила граница. Тимофею кажется, что зеленое поле дымится: воздух дрожит над травой. Это – летнее солнце нагрело землю. В траве трещит кузнечик, и от его стрекотания Тимофею становится еще радостней. Жизнь – прекрасна!

Тимофей подходит к дому. Здесь многое изменилось. Аккуратный и чистенький домик стал грязным. Выбитые, заклеенные бумагой стекла. Пролом в стене, заделанный кирпичом. Пробитая крыша, подремонтированная куском не закрашенного краской железа. И вокруг – обуглившиеся горелые пни. Сломанные молодые деревья. Они особенно поражают Тимофея. Здесь пронеслось дыхание войны! Многое изменилось, пока он был в госпитале.

Тимофей поднимается на крылечко штаба. Он вытирает почему-то ноги. Обращает на это внимание и вспоминает: так он всегда делал осенью, когда входил в штаб. Тимофей протягивает часовому пропуск, отворяет дверь и входит внутрь. И сейчас же раздаются крики, его узнают. В приемной штаба летчики сидят на кожаных диванах и курят. Все они в полном боевом снаряжении. Летные кожаные пальто и у пояса на ремне шлемы, не хватает только парашютов. Знакомые приветливые лица товарищей, но много и новых, незнакомых. На Тимофея словно надвигается стена из радостных, загорелых человеческих лиц. Громкие возгласы, дружеские объятия. Потом он отходит к окну с двумя своими приятелями. Они наперебой рассказывают ему о всех новостях. Он уже знает обо всём этом, но ему приятно слушать еще раз.

– Знаешь, Тимка, – говорит один из них, – мы теперь в резерве. Скучно даже, фронт ушел далеко вперед. Ты представь себе, – только два вылета в день бывает. А помнишь, раньше сколько раз вылетали-то за день? По четыре, по пять! Нет, хочу проситься туда, поближе…

– Ты знаешь, какие у нас теперь самолеты? – перебивает его другой. – Ну, доложу тебе: и скоростенка у них! Вихрь! Дай бог любому дяде на черный день такой истребитель.

Тимофей слушает их и смеется вместе с ними над шутками. Они не спрашивают о его здоровье.

Если бы был болен, не пришел бы. Это ясно! И они не говорят с ним о погибших товарищах. Это тоже здесь не принято говорить при первых встречах. Потом Тимофей освобождается от друзей и проходит в соседнюю комнату; там сидит дежурный по штабу. Они здороваются. Дежурный очень спокоен. Он не склонен к удивлению. Как будто бы Тимофей и не отсутствовал несколько месяцев.

– Вот что, – говорит дежурный. – полковник сейчас занят. Вы обождите. Да, Вам здесь лежит письмо. Мы все письма Вам пересылали регулярно. Ну, а это пришло совсем недавно. Возьмите!

Тимофей берет письмо и благодарит дежурного, потом разрывает конверт, но письмо не вытаскивает. Это от Жени! Он прочтет его на улице. Тимофей выходит из штаба на крылечко. Вынимает письмо и оглядывается на часового, а затем спускается по ступенькам вниз. Около крыльца стоят несколько маленьких грузовичков. Тимофей подходит к одному из них и начинает читать письмо. Сначала он быстро посматривает все письмо, не вникая глубоко в его содержание. Хрустящая под пальцами бумага с водяными знаками «серп и молот» исписана мелким почерком. Каждая строчка у правой стороны бумаги загибается и идет книзу. Женя не любит переносить слова.

«Вот ведь, на какой бумаге написала, – думает Тимофей, – что-нибудь важное» – и начинает уже внимательно читать письмо.

Прочитывает и опять хрустит бумажкой, складывая письмо. Он делает это очень старательно. Складывает пополам, потом вчетверо, затем еще раз… Руки работают механически. Мыслями Тимофей в Москве. Пушки, танки, самолеты – все это отодвинулось на некоторое время в сторону, а на их месте проступают очертания чего-то нового, радостного и счастливого. «А у нас с тобой теперь есть дочка, и она похожа на меня, не обижайся». Эта фраза из письма Жени мелькает у него в голове. Дочка! Ну что же, хорошо. Сын ведь уже есть. Родилась! Что же, расти маленькая! Существуй! Ты расцветаешь в прекрасной стране, станешь работником, бойцом. Да, бойцом, как отец! Это неважно, что ты девочка. Мужчина и женщина – одинаково бойцы в этой стране и вместе отвечают за все.

Тимофей сует письмо в карман и оглядывается. Ему хочется с кем-нибудь поговорить о детях, о жизни, сейчас же вот, здесь, у крылечка, на воздухе, на солнышке. Он глядит на спину часового. Широкая спина выпрямлена, мерцает штык винтовки. Поговорить с ним? Он не отвлечет часового, просто расскажет ему все то, что необходимо сейчас сказать, и потом пойдет к полковнику. Два-три самых простых слова, товарищ красноармеец. Не больше. О детях и о счастье. Два слова! Расскажу про своих ребят. У Вас ведь есть тоже малыши, товарищ красноармеец? Нет, с часовым много не поговоришь. Он при исполнении служебных обязанностей. Да…

Тимофей стучит ладонью по борту грузовика, а красноармеец поворачивает и наклоняет голову, как будто прислушиваясь к чему-то другому. Тимофей вздрагивает. Где-то очень далеко протяжно ревет электрическая сирена. К ее тревожной ноте присоединяются и другие резкие, возбужденные звуки: гудки паровозов и еще какой-то свист, потом звон. А затем из всего этого хаоса звуков возникает глухой орудийный удар. Он как-бы венчает собой всю эту гамму звуков, а после него начинается новая музыка, гремят залпы зенитных орудий и трещат пулеметы. На аэродроме ревет сирена. Она начинает с высоких нот, а кончает на низких.

– Налет, – говорит часовой, как будто о чем-то самом обыкновенном.

Но Тимофей и без него знает, что это налет. Он слышал не раз эту музыку. Война опять встает перед ним во весь рост. Бой продолжается. Из штаба выскакивают летчики и бросаются к грузовикам. У них суровые, сосредоточенные лица, а на летном поле аэродрома уже летит в сторону пыль, и звенит воздух от рева моторов. Пять коротких, с низко расположенными крыльями самолетов дружно взлетают свечой в голубое небо, делают разворот, мелькают и исчезают. «Вот она, новинка, – думает Тимофей, – ну, такие догонят!». А с аэродрома срывается еще пятерка светло-серых самолетов с красными звездами на крыльях. Тимофей видит, как у них в воздухе убираются шасси. Точно соколы подбирают когти. И еще раз дрожит воздух. Новая пятерка! В этом есть какой-то ритм. Это ритм войны. Он захватывает Тимофея. Еще пятерка! Тимофей сжимает кулаки. Он поднимает их и опускает вниз, когда взлетает новая пятерка истребителей. Еще, и еще, и еще… Самолеты с ревом летят туда, где гремят орудийные залпы, туда, где город.

– В следующих пятерках должен быть и я! – шепчет Тимофей, поворачивается и взбегает на крыльцо. Он проходит через опустевшую приемную. Ничему не удивляющийся дежурный говорит: