Юрий Слепухин - У черты заката. Ступи за ограду Страница 49

— Хорошо… И даже, кажется, не так жарко. Какой ветерок замечательный! И тихо-тихо… Прямо не верится, что ты в столице…

Норма, подпрыгнув, уселась на парапете и перекинула ноги на ту сторону.

— Забирайся сюда, — обернулась она к Беатрис. — Боишься? А-а, неудобно в юбке — видишь, вот тебе преимущество штанов.

— Мне и так хорошо… Смотри не свались туда.

Беатрис облокотилась на парапет и заглянула вниз — у каменной стенки, обросшей водорослями и ракушками, радужные от мазута волны медленно поднимали и опускали отвратительного вида мусор, обломки дерева, тряпки, раздувшуюся дохлую крысу.

— Брр, какая гадость… — Передернув плечиками, она поправила очки и подняла голову, прищурившись на дымки пароходов на гори» зонте.

— Что это? — спросила Норма. — А-а, это… Да, это лучше не разглядывать, здесь иногда такое увидишь…

Она засмеялась и по-мальчишески лихо плюнула вниз, колотя каблуками по парапету.

— Слушай, Би…

— Да?

— Как тебе Качо?

— Симпатичный, — подумав, ответила Беатрис. — Хотя и простоват. А тебе он нравится?

— Ничего, — засмеялась Норма. — Интересный мальчик.

Что-то в ее тоне заставило Беатрис повернуть голову.

— Почему ты смеешься?

— Господи, просто смеюсь! — Норма хлопнула ладонями по парапету. — Сказать тебе одну вещь, Би?

— Я слушаю.

— Понимаешь… Я, наверно, выйду за него замуж, вот что.

Норма обернулась и сверху вниз бросила на подругу быстрый взгляд. Обе были в солнцезащитных очках, и выражения ее глаз Беатрис не увидела. Несколько секунд она молчала.

— Ты что, серьезно? — спросила она наконец.

— Ну конечно, серьезно! — с досадой воскликнула Норма. — Чего ты на меня уставилась?

— Я не понимаю, Норма… А как же Руперто? Вы что, поссорились? Ведь еще недавно…

— Руперто, Руперто! — перебила ее Норма, капризно передернув плечами. — Если папа не хочет, чтобы он просил моей руки. У него нет будущего, понимаешь! Создать свою фирму он никогда не сможет, значит, будет просто служить. Мне тоже не очень-то весело всю жизнь быть женой служащего…

— Да ведь он же будет архитектором, Норма, не конторщиком! И с твоими деньгами вам не пришлось бы жить бедно… А главнее — ведь ты этого Качо… Ты же его не любишь!

— Ой, я же тебе сказала: он мне нра-вит-ся! Что, этого мало?

— Для того, чтобы выйти замуж? По-моему, мало. А тебе самой кажется, что этого достаточно? Да ведь ты только что сказала про него: «Ничего, интересный мальчик».

— Ну, я просто не так выразилась, — смутилась Норма, — конечно, я его, в общем, люблю…

— «В общем»! — воскликнула Беатрис. — Неправда, Норма, ты выразилась совершенно правильно, а вот сейчас ты выкручиваешься. Ты выходишь за него из-за денег, и не выдумывай!

— Ну из-за денег! Одна я так делаю, да? С луны ты свалилась, что ли…

Беатрис не нашла что сказать. Верно, она выросла не на луне. И в самом деле, разве одна Норма…

— Ты понимаешь, моя мама — урожденная Торвальдсен, ее брат-компаньон Мендеса. Если я выйду за Качо, то тогда обе фирмы — папина и «Ментор лимитада» — смогут объединить капитал… Ну что ты молчишь, Би? — капризным тоном воскликнула Норма.

— Да я… — Беатрис растерянно пожала плечами. — Что я тебе скажу, Норма? Ты уже все решила… Ну что ж, желаю счастья…

— Спасибо, Би, дорогая. — Норма перегнулась с парапета и, обхватив Беатрис за шею, с налету чмокнула ее в щеку. — Слушай, на днях мы вместе поедем к моей модистке — я шью в «Мэзон Антуанетт», — поможешь мне выбрать модель подвенечного платья…

— …Ох и сумасшедшая же девчонка, — добродушно пробормотал Качо, утирая со лба обильный пот. — Тащиться из-за нее пешком по такой жаре…

— У тебя будет веселая сеньора, — усмехнулся Гейм. Он снял пиджак и нес его, перекинув через плечо.

— А вообще ничего, правда,? Она мне здорово нравится, и с каждым днем все больше. Единственная умная затея моего старика за последнее время.

— Les manages se font dans les cieux, — грассируя произнес Гейм.

— Это что — «браки заключаются на небесах»? — догадался Качо. — Теперь, дружище, они заключаются в конторах, это куда вернее. Правда, не всегда приятно… Моему двоюродному брату пришлось жениться на таком попугае, что страшно смотреть… Вот такой носище, ведьмин характер и полтора миллиона приданого. Ну, мне еще повезло… — Он выломал длинную ветку и стал обрывать с нее листья. — Здесь можно сочетать приятное с полезным. Вернее, полезное с приятным. Лакомый кусочек эта Линдстром, верно? Похожа на одну американочку в Скенектэди, с которой у меня была история во время последней поездки. — Он усмехнулся, со свистом рассекая прутом воздух. — Я уже не рад был, что связался… Мне еще говорили, что американки холодные женщины… Куда к дьяволу!

— Да, у Нормы внешность северная.

— Ага. Ее старики — из Скандинавии, не то шведы, не то норвежцы, что-то в этом роде…

Приятели вышли на набережную и направились к тому месту, где ждали девушки. Гейм снова надел пиджак, застегнув его на одну пуговицу.

— Ну, я вам! — еще издали заорал Качо, грозя прутом. — Увидите сейчас!.. Так вот вы как? — грозно спросил он, подойдя ближе. — Шутки шутить изволите, а знаете что за такие вещи полагается?

— Ага, прогулялся по жаре, прогулялся! — завопила Норма, прыгая на своем насесте.

— Значит, еще и радуетесь, — зловеще сказал Качо. — Ну ничего, каждая из вас получит сейчас свою заслуженную порцию. Вы готовы, сеньорита Альварадо?

— О, пощадите меня, сеньор Мендес! — Беатрис сложила ладони умоляющим жестом. — Видит небо, я не виновата…

Сделав вид, будто хочет опуститься перед ним на колени, она вдруг выхватила у Качо прут и отскочила, пряча его за спину.

— Ага, ага, неуклюжий медведь, разиня! — в восторге визжала Норма.

— Ладно, дети, минутку внимания! — Качо поднял руку успокаивающим жестом, взглянув при этом на часы. — Мне нужно до трех часов заехать на фабрику, подписать бумажонки. Я мог бы оставить вас в каком-нибудь кафе и смотаться в одиночку, но есть и другой вариант — съездить вместе. Задержусь не дольше десяти минут. Как вы думаете?

— Это далеко? — нерешительно спросила Беатрис.

— Баррио Валентин Альсина. Бывали в тех местах? Это там, за мостом Урибуру.

— Нет, я никогда… Мост Урибуру? О, это так далеко…

— Если не бывали, мадемуазель, — усмехнулся Гейм, — рекомендую съездить.

— Там интересно? Ну что ж… Поедем, Норма?

— Поедем, мне-то что. Би, помоги мне с этими дурацкими волосами — свяжи их тоже хвостом, что ли. Ой, какая жара, не могу…

Со стороны порта, отлого забирая вверх, с могучим раскатистым гулом прошел низко над водой двухмоторный гидроплан.

— В Асунсьон, рейсовый, — сообщил Качо, снова посмотрев на часы. — Минута в минуту. Итак, девочки?

— Сейчас едем, терпи!

Качо закурил и, отойдя к машине, снова полез в мотор. Беатрис, продолжая возиться с прической Нормы, спросила небрежным тоном:

— Почему вы рекомендовали мне туда съездить, сеньор Гейм? Там есть что-нибудь интересное, в этом, как его, Баррио Альсина?

Тот пожал плечами:

— Смотря для кого, мадемуазель. Мне почему-то кажется, что на вас это должно произвести впечатление. Самый пролетарский район столицы, царство машин и плебса. Вообще, зрелище для человека с философским складом ума.

— Вы считаете склад своего ума философским? — кольнула его Беатрис, сама не зная за что.

— Да, к сожалению, мадемуазель, — слегка поклонился сеньор Гейм.

На это Беатрис уже не нашла что ответить и только кивнула с удовлетворенным видом, будто именно этих слов и ждала.

— Готово, Норма, пошли.

— Спасибо, дорогая. Поехали, Ян! А почему ты говоришь «к сожалению»? Насчет философии, я хочу оказать.

Гейм предупредительно распахнул перед девушками обе дверцы.

— Потому что, дорогая Норма, в наши дни чувствовать себя счастливым может лишь человек с атрофированным мышлением.

— Ага, — кивнула Норма, забираясь в машину. — Ну, у меня-то оно атрофировано на все сто. Качо, ну что ты там опять копаешься, ради всего святого? Нет, это не человек, это какой-то… машинист!

Трудно было представить себе более безотрадную картину, чем эта широкая, без единого деревца улица с растрескавшимися плитами неровных тротуаров и одноэтажными зданиями, словно придавленными к земле палящими лучами послеобеденного солнца.

На той стороне, в раскрытых воротах под выцветшей вывеской «Оптовая торговля трубами и профилированным железом», небольшой портальный кран грузил на длинную автоплатформу гремящие связки железных полос. По булыжной мостовой в обоих направлениях один за другим неслись грузовики всех видов и размеров, взметая за собой пыль и обрывки бумаги и отравляя воздух едким перегаром. Одни мчались налегке, немилосердно подпрыгивая и грохоча разболтанными кузовами, другие — заваленные поклажей — шли с натужным ревом, тяжело раскачиваясь на перегруженных рессорах. Дощатые ящики с трафаретами: «Верх — не пользоваться крючьями — осторожно», огромные катушки кабеля, кирпич, мотки арматурного железа, бумажные мешки с портландским цементом, наваленные горой связки зеленых, как огурцы, бананов, которые, проделав океаном семидневный путь из Сантоса, ехали теперь дозревать на складах, бензоцистерны с черно-желтым вымпелом на радиаторе — сигналом взрывоопасного груза, — все это с гулом и грохотом проносилось мимо кремового «фиата», уже полчаса стоящего у проходной.