Аркадий Львов - Двор. Книга 1 Страница 5

Пятая особенность говорила о том, что в противоположность буржуазным наша Конституция не делает различия по половому признаку, то есть мужчины и женщины, а также между имущими и неимущими, оседлыми и неоседлыми.

— А цыгане получат право голоса? — Ефим вскочил с места и на ходу вспомнил, что надо поднять руку.

— Сядь, — приказала мадам Малая, — ты не даешь человеку говорить!

Докладчик, однако, воспринял вопрос с места по-другому и прямо сказал, что пример с цыганами — это очень интересный пример, поскольку, с одной стороны, они живут без прописки и неизвестно где их искать, но, с другой стороны, советская власть на местах предоставляет им прописку и постоянную работу. Наряду с этим, многие цыгане уже вступили в колхозы, где они работают кузнецами и конюхами, так как всю жизнь имели дело с лошадьми и хорошо их знают, а отсюда мы можем сделать прямой вывод, что равенство есть не только на словах, но и на деле. Кто видел картину «Последний табор», там играет знаменитая Ляля Черная, тот собственными глазами мог убедиться, что наши советские цыгане — это уже не те нищие цыгане, которые были до революции или в первые годы. Правда, отдельные цыгане еще ходят с гармошкой или скрипкой по трамваям и поездам, занимаясь попрошайничеством, но, как говорится, семья не без урода, так что исключение в данном случае только подтверждает правило.

Последние слова докладчика люди встретили единодушными аплодисментами, ибо каждый, особенно те, которые помнили старое время, мог подтвердить из собственного опыта, что цыган в трамваях и на улицах делается все меньше, хотя возле Привоза, у Староконного базара и даже на углу Дерибасовской и Х-летия РККА, бывшей Преображенской, гадалки иногда еще хватают прохожих за рукава, а если те отказываются, забегают вперед и загораживают дорогу, пока не добьются своего.

Переходя к последней, шестой, особенности, докладчик со всей определенностью указал, что, в отличие от буржуазных конституций, она переносит центр тяжести на вопрос о гарантиях прав. Если, например, дается право на труд, так оно обеспечивается законодательным закреплением факта отсутствия у нас кризисов, если дается свобода слова, так одновременно предоставляются типография, бумага и помещение. За примером не нужно далеко ходить: вчера, кто хотел, мог принять участие в демонстрации, сегодня каждый может высказаться здесь перед жильцами дома и других дворов, а завтра он может напечатать заметку в газете, и об этом будет знать уже весь народ — не только Одесса, Николаев, Херсон, — а весь СССР, потому что заметку могут передать по радио, а радио — самый быстрый вид связи и не боится расстояния.

— А заграница? — крикнул Граник.

— Заграница тоже, — ответил Иона Овсеич, — так что, Граник, ты имеешь шанс прославиться на весь мир, как Давид Ойстрах.

Все засмеялись, а Ефим честно признался, что за всю жизнь не держал в руках скрипку.

— Это не мотив, — возразил товарищ Дегтярь, — у Давида Ойстраха тоже был день, когда он первый раз взял в руки скрипку. Если надо, мы дадим в школу Столярского справку, что ты вундеркинд, и через пару лет Ойстрах будет натирать тебе канифолью смычок. При условии, конечно, что ты разрешишь.

Пусть сначала хорошо попросит! — закричал Граник, но услышали его только те, кто сидели рядом, потому что от смеха стоял сплошной гул.

Поскольку новая Конституция имела шесть особенностей и все были освещены, докладчик предупредил, что позволяет себе перейти к следующему пункту, а именно: буржуазная критика проекта Конституции, которая теперь уже не проект, а существующий факт.

Заложив пальцы под борт тужурки, Иона Овсеич сделал глоток воды, перевернул лист и остановился на первой группе критиков, которая не нашла ничего более умного, как просто замолчать новую Конституцию, вроде ее не было и нет вообще в природе. Некоторые могут подумать, что замалчивание не есть критика, но это неправильно, ибо кто одобряет, тот одобряет, а кто молчит, тот молчит. Конечно, это глупая и смешная форма критики, но все же форма критики. Что же получилось с методом замалчивания на деле? А получился полный пшик, и эта группа критиков, фашисты и реакционеры, вынуждена была открыть клапан.

— Чтобы не задохнуться в собственном ге! — громко крикнул Граник. Люди и сам докладчик засмеялись, а мадам Малая в этот раз не сделала никакого замечания и смеялась больше всех.

Вторая группа критиков оказалась немножко умнее, чем первая, но только немножечко, поскольку, с одной стороны, она признала факт существования Конституции в природе, а, с другой стороны, называла ее маневром и пустой бумажкой, имеющими расчет на обман людей. Типичный представитель этой группы, как ни будет странно, германский журнал «Дейтше Дипломатиш-Политише Корреспон-денц», который возвестил на весь мир новое открытие: Конституция СССР — «потемкинская деревня», ибо сам СССР не государство, а всего-навсего — географическое понятие.

Новое открытие германского журнала «Дейтше Дипломатиш-Политише Корреспонденц» до того рассмешило людей, что докладчику пришлось поневоле остановиться. А потом, когда выяснилось, что один такой дурак уже был показан великим русским писателем Щедриным, и этот дурак, бюрократ-самодур, которому не понравилась Америка, наложил резолюцию: «Закрыть снова Америку!» — люди опять смеялись, и докладчику пришлось вторично сделать передышку.

После передышки докладчик сказал, что какой он ни был дурак, этот щедринский бюрократ, он был все-таки не такой дурак, как господа из «Корреспонденц», ибо в конце концов понял: закрыть государство на бумаге можно, но если говорить всерьез, то сие от него не зависит.

Если же коснуться фактов, то факты таковы: сверх тех земель, которые были у крестьян до революции, они получили, через колхозы, еще сто пятьдесят миллионов гектаров, и земледелие СССР дает сейчас в одну целую и одну вторую раза больше продукции, чем в старое время. А индустрия дает продукции в семь раз больше. Кроме того, у нас нет безработицы, зато есть право на труд; нет париев, как называют в Индии самых забитых и темных людей, зато есть всеобщее, прямое и равное избирательное право при тайном голосовании.

Таковы факты, а факты — упрямая вещь. Но «Корреспонденц» может сказать: тем хуже для фактов. А мы на это можем ответить ему: дуракам закон не писан.

— А не надо вообще с ним говорить! — хлопнула кулаком мадам Малая. — Собака лает — ветер носит.

По поводу третьей группы критиков докладчик сразу предупредил, что они намного умнее второй группы, не говоря уже о первой. Но быть умнее дурака — это еще далеко не значит быть умным. Так и с третьей группой критиков: хотя они и умнее, но до настоящей смекалки им, как от земли до неба.

Она, эта группа критиков, говорит: да, Конституция СССР — положительное явление, но попробуйте осуществить ее на деле. Что здесь можно ответить? Прежде всего, что с такими скептиками мы встречались уже в семнадцатом году, когда брали власть. Тогда мы тоже слышали от них разные балаболки, что большевики, мол, неплохие люди, но с властью у них дело не пойдет, они провалятся.

— Кто яму копает, тот сам попадает, — вставила мадам Малая.

— Совершенно верно, — подтвердил докладчик, — и нет никаких оснований сомневаться, что в этот раз они попадут опять.

Прежде чем коснуться четвертой группы критиков, докладчик попросил разрешения привести один пример из художественной литературы. Кто учился в школе, тот знает: был такой известный писатель Гоголь, за Дерибасовской, ближе к морю, есть улица Гоголя. Так вот, у Гоголя в «Мертвых душах» девчонка Пелагея, желая показать кучеру Селифану дорогу, запуталась и попала в неловкое положение, потому что не знала, где у нее левая рука, а где — правая.

— А может, она была левша? — сделал предположение Граник.

— Нет, — сказал Иона Овсеич, — она не была левша: у нее все было на своем месте. А у четвертой группы критиков как раз не все на своем месте — они твердят на все голоса, что большевики качнулись вправо. Если перевести это понятие с политического языка на обыкновенный, получается, что большевики отказались от диктатуры пролетариата и выступают за советскую власть, но без большевиков, то есть без самих себя.

Мадам Малая засмеялась первая, вслед за ней рабочий президиум и все люди в зале, потому что на идиотские обвинения критиков из четвертой группы можно было реагировать только смехом.

— Им надо собрать по пятнадцать копеек на пятнадцатый номер! — предложил Граник, и люди засмеялись еще веселее: пятнадцатый номер трамвая идет на Слободку, где областная больница и сумасшедший дом.

— Зачем деньги? — развел руками доктор Ланда. — Мы выделим для них карету — одну, две, три, сколько надо.

— Предложение доктора Ланды запишем в протокол, — объявила мадам Малая. — Кто за?