Аркадий Львов - Двор. Книга 1 Страница 6

В один миг все, как по команде, подняли руки за и не хотели опускать, хотя докладчик и председатель уже давали отбой, потому что шутка чересчур затянулась.

— Товарищи! — Иона Овсеич вынужден был повысить голос. — Четвертая группа критиков не последняя: есть еще одна. На нее можно было бы вообще не обращать внимания, если бы она не утверждала, что новая Конституция сводит на нет демократию в СССР. Конечно, смешно доказывать: это слон, потому что впереди у него имеется хобот, — но иногда приходится. Последняя группа критиков кричит на все лады, что в СССР по-прежнему разрешается только одна партия — откуда же, мол, демократия? Да, отвечаем мы, одна, коммунистическая партия большевиков, а вы, господа, хотели бы еще лейбористов, консерваторов, монархистов и, будем говорить прямо, фашистов? Не выйдет, господа в цилиндрах! У нас нет враждебных классов, у нас есть рабочие, крестьяне и трудовая интеллигенция — так зачем им еще партии, которые садились бы народу на голову и пили из него кровь! Нет, господа, нам хватит и одной партии, партии большевиков, и не нужно никакой другой!

Последние слова Иона Овсеич произнес очень громко, и впечатление было такое, как будто доклад уже окончен, президиум и люди в зале зааплодировали, сначала сидя, потом Клава Ивановна встала, вслед за ней президиум и все участники, в зале раздались восторженные возгласы «ура!», люди подхватили, бурные аплодисменты перешли в овацию.

После овации мадам Малая, в порядке ведения собрания, предложила присутствующим задавать вопросы, но оказалось, она немножечко поспешила: докладчику предстояло осветить еще пункт первый из третьей категории поправок к проекту Конституции. Авторы этого пункта говорили, что к словам «государство рабочих и крестьян» нужно добавить: «и трудовой интеллигенции». Правильно это или неправильно? Нет, это неправильно, точнее сказать, это абсолютно неправильно и глубоко ошибочно. По мнению авторов пункта выходило, что интеллигенцию можно поставить в один ряд с рабочими и крестьянами. Но всякий, кто внимательно читал Маркса, знает, что рабочие и крестьяне — это классы, а интеллигенция — лишь классовая прослойка, классом она никогда не была и никогда не будет. Если говорить конкретно, Степан Хомицкий — это класс, а Ланда — это прослойка, потому что Степан Хомицкий — водопроводчик, то есть рабочий, и создает материальные ценности своими руками, а Ланда — доктор, то есть его задача — просто обслуживать людей по линии медицины.

— А кто я? — вскочил Граник. — Я хочу знать, кто я.

— Ты болтун, — ответила под общий смех мадам Малая, — и сядь на свое место.

Степан Хомицкий и доктор Ланда, которые послужили материалом для конкретного примера, переглянулись, Степан чуть-чуть свысока, хотя чувствовалось, что сдерживается, невольно, просто по-человечески, хотелось даже немножко пожалеть доктора Ланду, однако спустя минуту ситуация заметно переменилась: докладчик объявил во всеуслышание, что хотя интеллигенция не класс, а прослойка, но она пользуется такими же правами, как рабочие и крестьяне, во всех сферах хозяйственной, политической и культурной жизни страны. Теперь доктор Ланда вполне мог взять реванш, и никто бы за это не судил его, однако он держался по-прежнему, как еще до разъяснения, тихо и скромно.

У третьей категории поправок был и другой очень важный пункт — насчет права каждой республики свободно выйти из СССР. Авторы поправки предлагали исключить статью семнадцатую из Конституции на том основании, что она предоставляет каждой республике право выхода, а практического значения это не имеет, так как никто и никогда выйти из состава СССР не захочет.

— Наоборот, — вставила мадам Малая, — другие страны еще будут просить, чтобы им разрешили войти.

— Это правильно, — Иона Овсеич поднял палец и улыбнулся, — но настоящая демократия требует, чтобы право, которое принадлежит вам, так и принадлежало, а хотите вы им пользоваться или нет — это уже ваше личное дело.

— Нет, — стояла на своем Клава Ивановна, — когда тебе дают то, что тебе не нужно, в конце концов начинаешь думать, а вдруг пригодится.

— Нет, — решительно возразил товарищ Дегтярь, — так может рассуждать одна отдельно взятая личность, а целая республика, в которой миллион или десять миллионов населения, так рассуждать не может. Следовательно, надо поступать, как требует настоящая демократия, потому что миллион или десять миллионов человек не могут все сойти с ума в один момент.

Ответ товарища Дегтяря получил стопроцентную поддержку, и мадам Малая сказала: хорошо, она сдается, но к этому вопросу она еще вернется в личном порядке.

Теперь, объявил докладчик, он дошел уже почти до самого конца и остается только отметить факт всемирно-исторического значения новой Конституции, а именно: то, о чем мечтали и продолжают мечтать миллионы людей в капиталистических странах, уже осуществлено в СССР, и, наряду с этим, приятно, радостно знать, что кровь, обильно пролитая нашими людьми, не прошла даром.

Произнеся заключительные слова, товарищ Дегтярь громко захлопал, вытянув руки в сторону зала, Ефим Граник сложил ладони рупором и закричал «браво! браво!», но тут же его голос перекрыло могучее, как будто люди шли в атаку, «ура!».

Когда овация пошла на спад, Клава Ивановна сообщила, что поступило предложение направить приветствие в Москву, Кремль, товарищу Сталину. Последние слова покрыл новый взрыв аплодисментов, но эти слова можно было вообще не произносить, потому что они прозвучали в душе у каждого еще до того, как мадам Малая открыла рот, чтобы произнести их вслух.

Аплодисменты означали полное одобрение новой Конституции и предложения насчет телеграммы. В связи с этим появилась возможность перейти к следующему пункту повестки дня: вопросы и выступления по докладу. Что касается вопросов, объяснила Клава Ивановна, они могут быть самые разные, так как Конституция охватывает все стороны международной и внутренней жизни СССР.

Первый поднялся для вопроса Ефим Граник, и хотя ничего особенно смешного в этом не было, люди смеялись, потому что заранее предвидели: первый вопрос будет у Ефима Граника.

— Товарищ докладчик, новая Конституция, а также закон разрешают единоличникам и колхозникам держать как свою корову, так домашнюю птицу. Для этого у них имеются разные помещения — сарай, курятник, хлев и другие. А я имею право держать свою корову? Если да, кто должен обеспечить меня хлевом?

Иона Овсеич выждал полминуты и, убедясь, что вопрос изложен полностью, пожал плечами:

— А зачем тебе жить в хлеву? У тебя есть солнечная комната и прихожая.

Люди весело переглянулись, а Ланда сказал, что он, как врач, не дает соседу санкцию на проживание в хлеву.

— Я не про себя говорю, — возмутился Граник, — я говорю про свою корову.

— Мы не знали, что у тебя есть корова, — удивился Иона Овсеич. — А в финотделе она зарегистрирована? Или ты будешь пить даром молоко, а налоги пусть платят другие?

— Ефим не дурак, — подмигнул Степа, — корова хочет давать молоко, пусть платит налоги.

— Но он же записал корову на свое имя, — возразил Иона Овсеич.

— Что за глупости! — опять возмутился Граник. — Как я могу платить налоги за корову, которой у меня нет.

Иона Овсеич наклонил голову и прищурил правый глаз:

— А зачем же тебе хлев для коровы, которой у тебя нет?

— Ладно, — сказала мадам Малая, — садись, Граник, на место и не выскакивай со своими глупостями. Купишь себе корову — построим для нее гараж на чердаке. Товарищи, у кого еще вопросы? Если такие вопросы, как у Граника, лучше не задавать.

На это предупреждение Степа Хомицкий возразил, что трубу, когда хочешь узнать, где она забилась, надо сперва простукать, продрать проволокой или посмотреть на свет. Так и вопрос: надо сначала вытащить его на свет, а тогда будет видно, глупый он или умный.

Сравнение было очень удачное, люди одобрили, послышалось веселое оживление, но Клава Ивановна одернула и напомнила, что здесь идет серьезная работа, а не вечер развлечений.

Граник сделал Степе воздушный поцелуй, однако в этот раз никто не обратил внимания, ибо каждый хорошо понимал: смех, который мешает делу, это уже не смех, а что-то другое.

Слово взял доктор Ланда.

— Товарищи, — сказал он, — если сравнить, как была организована медицина у нас в Одессе до революции и в настоящее время, то традиционные противопоставления день и ночь, земля и небо, черное и белое ровным счетом ничего не скажут нам. Здесь нужны факты и цифры, цифры и факты. Вы знаете, я работаю по кожным болезням и другим, дерматолог-венеролог, как принято говорить среди специалистов. В связи с этим могу с полной ответственностью заявить: если бы я сказал, что некоторые болезни сократились в пять раз, то вы имеете законное право умножить это число еще на три, а в некоторых случаях и на все пять. Если же взять данные в процентном отношении, то мы получим такие мизерные цифры, что их днем под микроскопом не увидишь, а микроскоп такая вещь, что на площади величиной с обыкновенную копейку можно увидеть одним глазом миллион микробов сразу. — Люди ахнули, доктор Ланда немного подождал и повторил: — Да, миллион. И удивляться здесь не надо, ибо за годы советской власти наука сделала такие успехи, что миллион в данном случае нас уже не устраивает — нужно десять миллионов, сто миллионов!