Петр Северов - Сочинения в двух томах. Том второй Страница 5

В шлюпке нас было семеро: четыре матроса, штурман, боцман и пассажир. Едва отошли мы на несколько саженей от корабля, как огромный крутой накат поднял нас и стремительно бросил на гребень. О’Коннер испуганно схватился за свои чемоданы.

— Плохое начало, — пробормотал он, оглядываясь по сторонам на всполошенные багровые гребни.

Савельич усмехнулся. Он словно что-то нашел наконец.

— Не бойтесь, мистер… Ничего…

Штурман — Ваня Шатилов — сидел у руля. Он тоже улыбался, глядя вдаль, и пассажир даже обернулся, словно желая проверить причину этого общего веселья.

Берег был безлюден и мрачен. Уже темнела заря, черная кайма все росла на горизонте.

— Сумасшедшие, — громко сказал он по-ирландски.

Но боцман, побывавший во всех морях, понял.

— Совсем нет, — ответил он.

— Что же здесь веселого, не пойму?

Савельич сказал, улыбаясь!

— Не деньги, конечно, сэр.

Однако только издали берег казался безлюдным. На дальней скале мы увидели первого человека. Он бегал у обрыва, махал руками, по-видимому, он кого-то звал. Слева, по склону, маленькие черные люди бежали вниз. Протяжный крик донесся и смолк.

— Встречают, — сказал О’Коннер мрачно. — Э, да здесь целый город у них…

Между двумя невысокими стертыми отрогами чернели маленькие хижины, издали похожие на камни. Там тоже бегали, суетились люди, и уже теперь можно было понять: что-то очень тревожное происходило на берегу.

У самой отмели большая штормовая волна ударила в шлюпку. На ближних рифах заревели водовороты.

— Табань! Левая табань! — закричал Шатилов и сам вцепился в ближайшее весло.

— О, чертова страна! — промычал О’Коннер. Он едва не вылетел за борт.

Охваченные гулкой пеной прибоя, как метелью, мы выбросились на отмель. Совершенно мокрые, осыпанные крупным и желтым, как пшеница, песком, мы выбрались на этот багровый берег. Черные голые люди стояли поодаль, немного в стороне. Их было человек двадцать, одни мужчины, трое из них держали по большому кокосовому ореху в протянутых руках. Они отделились от остальных и медленно двинулись к нам, Лица их, иссиня-черные, выжженные солнцем пустыни, как эти гранитные булыжники, разбросанные вокруг, — были скованы и неподвижны. Они остановились в пяти шагах от нас и, одновременно наклонясь, положили кокосовые орехи на песок. В толпе негров произошло короткое движение; кажется, они тесней прижались друг к другу. Они чего-то ждали от нас, и было непонятно — скрытый страх это или такая же скрытая угроза.

Шатилов первым нагнулся и поднял орех. Тесной молчаливой толпой негры подошли еще ближе. Все они улыбались теперь, но какая-то невидимая преграда еще разделяла нас.

Гул шторма непрерывно нарастал. Черная кайма на северо-востоке выросла, превратилась в сплошную стену. Белые надстройки парохода, мачты, иллюминаторы, маленькие люди на палубе — все стало необыкновенно четким на этом фоне.

— Скорей выгружайте шлюпку, — крикнул Шатилов. — Можем опоздать… шторм.

Но едва мы выбросили чемоданы на песок, негры окружили нас, наперебой что-то крича, показывая на море. Мы оглянулись — и не увидели корабля. Густая мгла шквала неслась к берегу, и стая чаек, перемешанная с клочьями пены, казалось, никак не могла уйти от нее.

Звук сирены, глухой и прерывистый, словно иссеченный на куски, донесся в эту минуту. Тоскливо пропел колокол. И тотчас камни берега грянули в ответ. Мы были оглушены этим первым ударом шквала. Как бы вращаясь, все выше поднимался гул перекатывающихся камней, похожий на звуковой смерч. Мы были в самом центре его. Мы кричали и не слышали своих голосов.

Негры схватили шлюпку, легко подняли ее над головами и быстро вынесли на дальний косогор. Как они знали море! Еще секунда — и только щепки взлетели бы на волне. Лохматый вал встал над рифами, и сумрачный берег вздрогнул от удара. Мы выбежали на пригорок, но и здесь ноги наши погрузились в желтую, гремучую пену. Сразу стало темно; черный шквал обрушился на скалы, словно весь океан поднялся из своих глубин. Кто-то схватил меня за руку и потащил вверх по крутой горе. Я бежал задыхаясь, ничего не видя перед собой. Терпкая, перемешанная с песком вода хлестала со всех сторон. Гул остановился, наконец. Теперь, на этом пределе, он шел слабой волной, он словно опускался над нами, и вдруг стало непонятно: тишина это или оглушительный гром?..

Нет, мы бежали к тишине, она была уже близко, и совсем неожиданно синее небо блеснуло впереди. Я огляделся вокруг. Внизу, в серой мгле, бушевал океан. Шквал уносился на запад, густой, как туча. Веселый черный гигант крепко держал мою руку. Он был почти вдвое выше меня. Мутная вода ручьями лилась по его кованому телу. Он смеялся, показывая багровые от бетеля зубы, тряся курчавой головой.

Оказалось, мы прибежали в деревню раньше всех. У подножья горы вверх по каменистой тропе карабкался боцман. Два негра поддерживали его. Где-то близко хрипло ругался О’Коннер.

— Свиньи! Подумаешь — богачи. Они чуть не забыли чемоданов!..

Впрочем, все чемоданы были целы. У первой хижины негры сложили их в кучу и снова остановились плотной молчаливой толпой.

— Они просто боятся нас… трусы, — сказал О’Коннер. — Предатели всегда трусливы…

Он снял кепи и, вытряхивая воду, длинно выругался, проклиная шторм и негров, словно эти люди были виноваты в том, что он так измок. Но было похоже — негры поняли. Молча и внимательно смотрели ему в лицо. Они смотрели так, словно уже знали этого коренастого недовольного человека, словно старались понять, что же изменилось в нем?

— Нужно развести огонь, — сказал О’Коннер. Он показал неграм на свою мокрую одежду. — Огонь! Понимаете, черти, огонь!

Небольшой черный человек со страшно изуродованным шрамами лицом повторил тихо:

— Огонь?..

И сразу все они заговорили наперебой, на никто не двинулся с места. Они повторяли это слово и странно смеялись, и глухие гортанные их голоса были похожи на клекот прибоя.

Дети и женщины выглядывали из хижин, но никто не приближался к нам.

— Что это значит? — растерянно сказал О’Коннер. — Они ведь понимают.

— Огонь, — сказал маленький негр и в ужасе закрыл руками свое изуродованное лицо. Но все остальные смеялись тем же странным клокочущим смехом. В нем были ожидание и страх. Мы с изумлением слышали, как это слово вместе с гулом шторма неслось по селению, как захлопывались ветхие двери лачуг, как смех больших, сильных людей становился все более похожим на рыдание.

Курчавый оливковый гигант, выведший меня из шквала, подошел к боцману, взял его за руку и что-то сказал, заглядывая в глаза. Он не смеялся уже. Маленькие скупые слезинки текли по его мокрому лицу.

Савельич отступил на шаг.

— Я ничего не понимаю, товарищ. Здесь что-то случилось? — И обернулся к О’Коннеру, — Неужели никто из них не знает по-английски?

— Кептайн! — сказал негр, опуская руки. Тело его обмякло, подогнулись колени, почти навзничь он упал на песок.

— Он принимает вас за капитана, — засмеялся О’Коннер. — Это знакомые штучки. Сейчас он будет просить у вас виски или табаку.

Он подошел к чемодану, открыл один из них, достал дешевую пачку «Добельмана».

— Смотрите, этих ловкачей легко раскусить.

Негры внимательно следили за ним, но никто не двинулся с места, когда пачка упала на песок. Как слепые, они смотрели перед собой. Штормовой ветер трепал их густые черные волосы. Чего они ждали от нас? Почему прятались дети? Мы стояли, не зная, что делать. Нет, здесь ничего не случилось в этот день. Люди боялись нас. Что же должно было случиться? Они знали, конечно, не только океан, не только берег, — все дебри острова, всю его дикую пустыню, — может быть, оттуда, с юга, шла эта непонятная угроза и страх? Он передавался и нам — страх нищей толпы, этот ужас воющего смеха и слепого молчания за ним. О’Коннер сказал изумленно:

— Чертовщина какая-то… Смотрите, они не берут табак…

Негр медленно поднялся с земли. Лицо его стало серым от песка. Не вытираясь, он приблизился к товарищам, прижался к ним спиной. И опять в толпе кто-то тихо сказал:

— Огонь?..

— Надо найти старшего, — сказал Савельич, — Хотя бы шторм переждать.

Мы пошли вдоль улицы мимо черных круглых лачуг, мимо наглухо закрытых дверей, — никогда, ни в каком краю мы не чувствовали себя такими чужими. Негры молча шли сзади, но казалось, что мы их вели. Они шли за нами покорно, как арестанты.

В деревне была лишь одна улица, скорее площадь, окруженная ветхими, построенными из камня и плавника, шалашами, и на дальней окраине, под горой, несколько высоких тонких и гибких, пальм раскачивались под ветром.

Близко, над скалистой вершиной горы, висела тяжелая рыхлая туча. Сизые лохматые края медленно сползали по склонам. Она появилась перед нами внезапно, как взрыв. Первые густые клубы уже спускались над деревней. Они катились низко над верхушками пальм, над острыми крышами хижин, они были похожи на рвущуюся шрапнель, слышался свист и грохот. Эхо прибоя возвращалось от гор.