Иван Шамякин - Сердце на ладони Страница 6

— О! — обрадовался Гукан. — С этого мы и начнем! Потому что на сегодняшний день это главное. Прошу вас.

И посетители молча расступились, разомкнув кольцо вокруг председателя и давая дорогу к двери кабинета молодому архитектору.

В приемной было уже душно. А в кабинете чудесный влажный холодок: закроешь за собой дверь и словно попадаешь в другую страну. Окна выходили на север, на тихую улицу. Гукан кивнул на длинный стол:

— Тут и раскладывайте свои чертежи. Вместо кнопок вот вам. — Он поднял один из массивных подшипников, которые горкой лежали на краю стола.

Гукан повесил на вешалку кепку, заглянул в настольный календарь — какие дела ждут его сегодня. Потом подошел к открытому окну и залюбовался каштанами. С тех самых пор, как зажглись белые свечки цветов, он с любопытством следил, как завязывались, развивались и как теперь растут плоды каштана, маленькие, еще зеленые, с едва заметной насечкой. Семен Парфенович смотрел на них по нескольку раз на день. Это давало отдых нервам, хорошо действовало на настроение.

Но, разглядывая каштан, он вдруг почувствовал какую-то тревогу. Отчего?!

Словно испугавшись, что эту тревогу может заметить посторонний человек, председатель быстро обернулся.

— Ну, что у вас?

— Вот здесь…

— Не надо объяснять. Я сам… Я, молодой человек, зубы съел на этих планировках. Так… Так… Это у вас что?

— Сад для детей. Со всем комплексом…

— Так… Любопытно. Любопытно…

Он перешел ко второму листу, к третьему. Проект ему нравился. Планировка микрорайона, архитектура его не похожи были на все, что ему показывали до сих пор. Обком и горком поставили задачу сделать микрорайон самым красивым в городе, самым современным по архитектурному решению, и несколько бескрылых проектов уже было отклонено. А в этом, пожалуй, что-то есть. Гукан подошел к столику, на котором стояли телефонные аппараты, позвонил главному архитектору города Гамбиц-кому, потом своему заместителю Кушнеру, занимавшемуся вопросами строительства. Попросил их зайти. Кладя трубку, спросил:

— Как ваша фамилия? Кто вы?

— Моя? — опять, словно с удивлением, переспросил юноша и улыбнулся, должно быть, подумал: «Наконец-то догадался спросить». — Я студент Ленинградского архитектурного. Дипломант. Это мой дипломный проект. Я вырос на Выселках.

— О, брат, это уже прямо-таки тема для романа! Знаешь, есть у нас местный писатель Шикович?

— Знаю. Я еще когда в школе учился, он у нас выступал.

— Да… Его хлебом не корми, а дай поговорить.

И вспомнилось, как вчера Шикович чуть не испортил день. Хорошо было после рыбалки сидеть на веранде, слушать, как шумят дождь и деревья в лесу. Он, Гукан, и женщины пили шампанское. Шикович и Ярош — коньяк. Черт его потянул за язык заговорить о культе личности (сейчас Гукан даже не помнил, с чего это началось). Вот тогда Шикович и разошелся. Припомнил, как Гукан, будучи секретарем горкома, заставлял его сочинять письма Сталину. Конференция ли какая-нибудь, собрание актива — подавай сюда Шиковича, чтоб написано было красиво, поэтично. «Где они, наши письма, Семен? Давай когда-нибудь почитаем! И некоторые места из нашей книги, из первого издания. Хочешь, сейчас прочту?»

Жена и Ярош охладили пыл разошедшегося хозяина. И надо признать, что он тут же сумел обернуть все в шутку и даже вроде бы извинился. Семена Парфеновича не обидела пьяная болтовня и напоминание о его прежних делах. Не он один так поступал. Такое было время. Задело другое: фамильярность, с которой Шикович говорил все это. Он тогда же решил, что был прав, весьма осторожно принимая приглашения. Нельзя ответственному работнику ходить по гостям! Слишком легко теряется дистанция.

Теперь, отгоняя непрошеные воспоминания, он подумал иначе, уже со злостью: «Задрал нос писака… Распоясался».

…Первым вкатился в кабинет Гамбицкий, низкий, толстый, с головой-шаром, блестящей, даже сизой от частого бритья. Он двигался точно на роликах — быстро, бесшумно. Председателю архитектор крепко пожал руку. Со своим коллегой поздоровался издали, кивком.

— Привет, Кухарев. Ты все-таки решил побеспокоить Семена Парфеновича? Ах, молодежь, молодежь!

— И правильно сделал, что побеспокоил. Любопытный проект, — сказал Гукан.

Гамбицкий испытующе посмотрел на председателя: говорит, что думает, или с подвохом?

— Любопытный. Но не наши традиции, Семен Парфенович. Не наш стиль, форма. Западные.

— А что, по-вашему, на Западе в архитектуре нет ничего интересного? — спросил Кухарев.

— Нет. Почему же? Есть оригинальные решения. Весьма своеобразные. Но у нас не те задачи, дорогой мой коллега.

— А по-моему, главная задача, чтоб было красиво, дешево и людям удобно жить. А вы просто консерватор!

Бритая голова Гамбицкого покраснела, маленькие уши загорелись, как два лепестка. Гу-кан рассмеялся.

— О! А вы из молодых, да ранний. Зубастый. Это хорошо. — И вдруг на лицо его как бы легла тень. — Но имейте уважение к нам, старикам. Мы с Феликсом Яновичем взрывали город в сорок первом. Мы его построили заново. Разве плохо построили?

— Вообще… ничего.

— Вы слышали? Вообще! — плаксиво выкрикнул главный архитектор.

— Хорошо построили! — сурово и решительно сказал Гукан.

— Хорошо, — с чуть заметной улыбкой согласился Кухарев. — Я уважаю старших. Я учусь у них. Но, Феликс Янович… вы говорите: другие задачи. На Западе — Чехословакия и ГДР с их высокой строительной культурой, разве у них не те же задачи?

— Вот это правильно! — Тень на лбу Гу-кана, в его глазах растаяла. В кабднет, вошёл Кушнер, моложавый, с приятным'лицом, правый рукав пустой. Подал всем левую руку и без лишних слов стал разглядывать проект, переходя от одного листа к другому.

— Ну как, строитель? — спросил Гукан, наблюдая за заместителем с усмешкой.

— Черт его знает! Для меня это темный лес. Я покуда в натуре не увижу, никак не пойму, что хорошо, а что плохо, — откровенно признался Кушнер.

Гамбицкий хмыкнул. Гукан покачал головой. Его давно уже перестала удивлять откровенность заместителя, его на редкость самокритическое отношение к себе. Он говорил только правду и о себе и о других, какой бы она нибыла. Если чего Не понимал, не знал — не стыдился признаться ни начальству, ни подчиненным. За это одни его уважали, другие не любили.

— А мне планировка нравится. — Гукан постучал пальцами по первому листу. — Рассмотри, Гамбицкий, там со своими… Серьезно. В деталях…. Помогиге товарищу… Кухареву.

— Если Гамбицкому не по вкусу, он похоронит без долгих надгробных речей, — обронил Кушнер.

— Иван Федорович! — обиделся архитектор.

— А мы вынесем все проекты на исполком, в том числе и этот… Обсудим с участием общественности. Выселки должны быть самым красивым районом! — заключил Гукан.

У Кухарева при этих словах заблестели глаза. Ему, может быть, больше, чем кому бы то ни было, хотелось, чтоб Выселки стали самым красивым районом. Когда, свернув чертежи, Кухарев вышел, Гукан кивнул вслед:

— Видели, какая молодежь растет?

— Пробивная, — ответил Гамбицкий.

— Образованная, — вздохнул Кушнер. Гукан прошел за свой стол, сел в кресло,

полистал бумаги, выбирая, какой заняться в первую очередь.

Спросил:

— Как выходной провели?

— Ездил детей проведать в лагерь. Встретил ребят с завода. Возвращались назад — заглянули в чайную в Вербовичах. И, конечно, хватили лишнего. Да что пили! Пиво и какое-то плодоягодное вино. Пойло. И кто у нас выпускает такую дрянь? Бр-р, гадость! Лучше уж водку пить, — смешно сморщился Кушнер: даже свои человеческие слабости он никогда не скрывал.

Гамбицкий поджал губы, он никак не мог свыкнуться с этой «святой простотой» заместителя.

— Нет, я работал. Нам, творческим работникам, некогда и отдохнуть.

Гукан и Кушнер усомнились, что архитектор действительно работал, но смолчали.

Гукан сказал:

— А я так славно порыбачил. Возле Дятлова. На такое место напал… Окуни, дураки, одного подцепишь, ведешь, другие следом идут, готовы на берег выскочить. Килограмма четыре вытаскал. А потом насмешил меня один чудак. — Семен Парфенович откинулся на спинку кресла и засмеялся. — Ей-богу, давно уже так не веселился. Шикович. Они такую в лесничестве дачу себе отгрохали! С Ярошем. Хоромы! Живут, как баре. Так вот… Пришел Шикович на берег. Пьяненький, разумеется. Сел над обрывом. Бубнил, бубнил что-то. И вдруг — бултых. В реку! Гляжу — одна шляпа плывет. Едва я вытащил его. Задремал, оказывается. Ха-ха-ха…

Гамбицкому не приходилось, еще слышать, чтобы Гукан так смеялся. И потому в первый момент он растерялся. И только, потом, когда председатель уже вытирал платком глаза, архитектор залился мелким всхлипывающим смешком. Кушнер даже не улыбнулся. Ему не понравилась эта веселость, и он сказал: