Владимир Дудинцев - Повести и рассказы Страница 6

Он закрыл глаза, как ему показалось, на секунду. Потом открыл — и долго не мог понять, что делается вокруг него. Поднял занавеску. Огонек лампы мелко дрожал, изба скрипела, а через газетный лист в окне просвечивал синий рассвет. Все спали тихо, как спят на рассвете.

Сильный толчок заставил его спрыгнуть с топчана. Босые ноги обожгло мокрым холодом. Он поднял ногу — она была по щиколотку облита красной глиной.

— Настя! — застонал он, бросаясь к окну. Разодрал газетный лист и сразу же увидел дождливое, серое утро и красную, шлепающую быстрину под окном — уже с этой, с высокой стороны.

На секунду ему показалось, что изба, как паром, несется навстречу красным струям и воронкам.

— Настя! Ребята! — Снарский подбежал к нарам, потянул Савельева за босую ногу.

Алексей, шумно вздохнув, повернулся к стене.

Изба перестала скрипеть. Снарскому показалось, что он плывет. Потом избу опять легко толкнуло, лампа упала со стола, и наступили сумерки, стены затряслись скрипя. Снарский схватил за ноги Ваську Ивантеева и стащил с нар. Парень сразу проснулся, как только босые ноги его коснулись холодной лужи на полу. Он подбежал к окну.

— Настя! — крикнул Снарский, стаскивая с нар второго взрывника — соседа Алеши — и оглянулся. Он увидел жену в полумраке. Она уже была в платье и сапогах, дергала за ноги Гришуку.

Прокопий Фомич почувствовал — изба плавно повернулась на месте, ткнулась углом в камень. Васька Ивантеев с треском выломал раму, пролез в окно и прыгнул на темный берег.

— Прыгай, ребята, здесь близко! — донесся его голос.

— Вылезай на берег, не путайся здесь! — закричал Снарский на Настю. Она молча выпрямилась перед ним. Снарский не увидел — почувствовал ее слезы. — Вы-ле-зай! — приказал он ей. Он умел быть твердым в трудные минуты.

И Настя послушно полезла в окно. С берега ей подали руку. В этот момент изба опять двинулась — вдоль каменистого берега. Проползла немного и остановилась. Один за другим четыре взрывника вылезли через окно и исчезли в сумерках.

— Скорей, ребята — крикнул кто-то с берега. — С крыши прыгай!

Снарский отчаянно тормошил Алешу. Бригадир, не просыпаясь, отталкивал его вялыми, тяжелыми руками, уползал от него в глубь нар.

— Скорей, скорей! — закричали с берега.

С верхней полки спрыгнул Гришука.

— Ты что, дядя Прокоп? — и сразу бросился к окну, — Ребята где?

— Ребята там. Давай в окно. Вот этого с собой прихвати, — он стащил с верхней полки сонного Мусакеева, подтолкнул его к Гришуке.

— Прыгайте, прыгайте! — закричали за окном.

Снарский стащил с нижней полки двух взрывников. Последние. Нет, не последние — еще Алеша! Он поймал Алексея за обе ноги, стащил его, спящего, на пол. Алеша так и пошел вперед — с закрытыми глазами, ступая по холодной луже, ловя плечо Снарского тяжелой большой рукой.

— На крышу, на крышу полезай! — Снарский подсадил его.

Босые, залитые красной грязью ноги мелькнули в воздухе. Снарский быстро пролез в окно, нащупал над собой круглую жердь, подтянулся. И, словно под его тяжестью, изба вдруг накренилась и, плавно скользнув, треща, ухнула вниз, села углом в красный водоворот. Берег медленно стал удаляться — в сторону, назад, в дождевой прозрачный туман. Снарский успел только увидеть Настю — она вырывалась из рук Алексея и Гришуки. Все трое боролись, стоя по колено в красном потоке.

— Дядя Проко-оп! — крикнул кто-то с берега.

Он не чувствовал дождя и холода, не боялся боли. И смерть не пугала его. Тридцать лет она ходила рядом со Снарским, лежала в брезентовой сумке, послушная его приказу и расчету. Теперь она плыла, все быстрее, ему навстречу.

Не замечая нарастающей скорости потока, Снарский сидел на подоконнике, свесив босые ноги.

— Дядя Прокоп, — сказал он вслух и покачал головой.

Все-таки был у них дядя Прокоп! Хоть и сердитый, а любили. Нет, лучше так умереть — сразу для всех. И остаться для них дядей Прокопом — навсегда! Алешка, Гришука — они запомнят. «Пенсия», — подумал он и, кашлянув, вызывающе, густо засмеялся.

— Настя, прощай! — закричал он вдруг со слезами. — Настя!

С ходу изба ударилась углом о подводный выступ. Снарский не заметил этого. Изба остановилась, виляя из стороны в сторону под быстрым течением. Мимо избы, весь в воронках, в бороздах, летел поток красного ила, нес желтые и черные глыбы земли, все дальше и дальше, — туда, где на самом краю обрыва стояли гранитные пальцы, разбивая поток на несколько последних стремительных рукавов. Сиарский вымок. По его черной косоворотке, по брюкам струилась вода. Но он не чувствовал и не видел ничего.

Опять раздался треск, изба осела. Два бревна вывернулись из-под сруба и понеслись вниз. Каменный палец разделил их — одно бревно полетело в левый рукав, другое — в правый. Но Снарский не видел этого.

— Эх ты, — шевельнул он губами. — Не вовремя.

Мимо избы проплыла новенькая шпала. Снарский не заметил и ее. Вторая шпала пронеслась по ту сторону избы. Должно быть, ее пустили выше по течению. Кто-то прицеливался шпалами в избу. Третья шпала приплыла сверху, нырнула под сруб, стала на дыбы. Еще и еще две шпалы ударились в сруб. И их Снарский не заметил.

Но он очнулся, когда услышал сзади себя в красной быстрине нарастающий крик Алексея:

— Дядя Прокоп! Скорей дай руку!

Лицо Снарского мгновенно изменилось, словно похудело. Он свесился из окна. Новенькая шпала, обвязанная толстой веревкой, ударилась в сруб и перевернулась. Вслед за шпалой красная волна прибила к срубу залитого грязью человека. Сиарский поймал локоть Савельева и — откуда сила взялась? — одной своей трехпалой рукой втащил в окно рослого взрывника, облитого красной глиной с ног до головы. Грудь его была обвязана веревкой, свитой из бикфордова шнура. Конец веревки плясал в потоке длинной восьмеркой.

— Быстро! — скомандовал Алексей. — Пролезай! — и, сняв с себя, надел на Снарского и туго затянул веревочную петлю. — Свяжемся с тобой веревочкой, чтобы ты от меня никуда не уплыл.

Твердые пальцы его сжали плечо Прокопия Фомича, повернули его, и он увидел гранитный палец посреди потока, над обрывом. Рассекая поток, высокий истресканный камень словно несся им навстречу, как нос корабля.

— Поплывем сейчас на этот камень. Только левее держи — несет здорово. А я заберу вправо — веревкой и зацепимся!

Перехватывая веревку, Алексей проворно спустился по срубу к водовороту, где три шпалы, прибитые течением, ударялись о стену избы. Он снял петлю со шпалы, пролез сам в эту петлю, затянул ее.

— Нам с тобой еще рано помирать! — крикнул он. — Только влево греби. Если не выберешься, попадем в один рукав. Тогда — крышка!

Снарский вдруг, словно впервые, увидел поток и камни на краю обрыва. Тридцать лет смерть ходила рядом с ним. «Должно, и на этот раз мимо», — подумал он и басисто засмеялся, угрожающе выпятив губы, раздув ноздри.

— Дядя Прокоп! Готов, что ли?

— КомандуйI — Снарский повис над потоком, держась одной рукой за подоконник.

— Прыгаем!

Веревка, шурша, побежала через крышу на тот конец избы — Алеша прыгнул. Снарский разжал пальцы. Ледяной холод охватил, сдавил его и понес. Ноги задели каменистое дно, и он с силой оттолкнулся влево.

Каменный палец — уже не палец, а гранитный остров, быстро вырастая, летел на Снарского. Он увидел на секунду, почти рядом, голову Алексея, и тут же поток их разъединил на всю длину веревки. Скала налетела. Снарский с силой ударился несколько раз о ее колючие выступы. Beревка вдруг бросила его назад, натянулась. Тяжелая волна краски догнала, окатила его сзади.

Он схватился за выступ, повис, поставил дрожащую ногу в широкую трещину и полез к вершине скалы. Вылез на площадку, покрытую зелеными лишаями, и упал локтями и грудью на мягкий слой, пузырящийся от воды, — на настоящую, родную, хоть и каменную землю!

Около него в луже красного ила стоял Алеша и, потрясая кулаками, смотрел вверх, сквозь мелкую сетку дождя. Там высоко над оврагом, на гранитной полке, где обрывалось полотно дороги, плясали и прыгали люди — не разберешь кто, не разберешь сколько. Только эхо разносило их знакомые, настойчивые, радостные крики и свист:

— Дядя Проко-оп!

1946 г.

У семи богатырей

Инженеры нашего строительного района хорошо помнят тот день, когда начальник взрывников Снарский принес в контору листок, вырванный из записной книжки. Прокопия Фомича осенил один из тех неожиданных проектов, которыми он уже не раз удивлял руководство стройки. Листок его пошел по рукам, дядю Прокопа пригласили на экстренное совещание, где как раз и был отредактирован известный приказ номер 472 о тактике взрывных работ в зимнее время.

Случилось это в тот год, когда началась проходка самых трудных горных участков дороги. За летние месяцы взрывники успели пробить полку длиной в два километра в отвесных скалах ущелья между двухсотым и сто восьмидесятым пикетами. Они выломали и сбросили вниз много гранита, но еще больше его осталось на полке — на всех двадцати пикетах громоздился грандиозный завал из розовых кристаллических глыб. Нужно было раздробить их и зачистить площадку и стены полувыемки по отметкам геодезистов.