Владимир Дудинцев - Повести и рассказы Страница 7

Случилось это в тот год, когда началась проходка самых трудных горных участков дороги. За летние месяцы взрывники успели пробить полку длиной в два километра в отвесных скалах ущелья между двухсотым и сто восьмидесятым пикетами. Они выломали и сбросили вниз много гранита, но еще больше его осталось на полке — на всех двадцати пикетах громоздился грандиозный завал из розовых кристаллических глыб. Нужно было раздробить их и зачистить площадку и стены полувыемки по отметкам геодезистов.

Работу эту предполагали начать после зимнего перерыва, когда подтают снежные завалы и откроется доступ в ущелье. Проект Снарского как раз и сводился к тому, чтобы в мае, с выигрышем в полгода, сдать строителям готовую гранитную полку.

Сразу же после совещания Прокопий Фомич с бригадой взрывников ушел в горы рыть землянки. Еще летом он облюбовал для своей зимней крепости площадку — на высоте чуть ли не в две тысячи метров над уровнем моря.

В практике начальника участка Прасолова не было еще таких зимовок. Поэтому, когда техник Володя собрался проехаться по трассе, чтобы подновить для взрывников цифры, выведенные геодезистами на скалах, начальник поручил ему навестить Снарского и осторожно выведать, не надо ли чего взрывникам.

Захватив ведерко сурика, техник выехал верхом в эту высокую и тогда самую глухую часть ущелья. Полдня поднимался он по тропе над гравийными полями. Когда номера пикетов перешли за сто пятьдесят, он уже не слышал цоканья подков — все заглушил тяжелый шум скрытой за обрывом реки. До этого места Володя насвистывал, а тут умолк и сразу почувствовал себя одиноким. Гранитные массивы, покрытые плесенью и лишаями, поднимались к нему из сырых глубин. Вода и ветер с веселой уверенностью подтачивали их: впереди еще миллионы лет, а вон уже сколько круглых валунов лежит в реке — это ведь тоже были скалы!

Обводя краской цифры на гранитной стенке, техник увидел по ту сторону ущелья горного козла — киика, сердито трясущего головой, а недалеко от сто девяностого пикета дорогу ему переполз большой дикобраз, похожий на вязанку хвороста.

С большим трудом Володя провел своего сонливого Форда через двадцать пикетов, где летом поработали взрывники, выполняя первую часть проекта своего бригадира. Все здесь стояло вверх дном, во всем был виден умный расчет Прокопия Фомича — старик спешил за лето наделать побольше грому, потому что зимой бить шпуры и подливать туда соленую воду, дуя на обмороженные пальцы, дело медленное и неприятное.

На одном из пикетов, где полотно будущей железной дороги выписывало вогнутую кривую, техник нечаянно выехал прямо к обрыву. Перед ним открылась огромная яма — голубой и холодный простор для птиц. По этому простору тревожно сновали полупрозрачные облака. Они словно искали места, где бы залечь на зиму. Две белесые тени проплыли по ущелью и остановились внизу. Потом двинулись дальше и вдруг испуганно взлетели и одна за другой скользнули в ворота между скалистыми выступами, улетели в горную страну. Другое облачко, словно вспугнутое ими, свалилось по откосу и побежало, прижимаясь к камням, свернуло за поворот. И еще три тени неслышно сорвались с камней и, распустив прозрачные крылья, скользнули ему вдогонку.

Кругом сияли горы, белые от снега: дело шло уже к октябрю. Только на склонах ущелья не было снега — оно прерывисто гудело, как печная труба, холодные и нагретые на солнечных склонах ветры постоянно боролись здесь, не давая задержаться ни одному облачку.

Тонкий свист заставил техника быстро обернуться. Подняв голову, он увидел над собой Снарского. Взрывник был в телогрейке и стеганых штанах, заправленных в сапоги. Володя помахал старику. Снарский сунул в зубы трубку, присел, спрыгнул на полочку пониже, потом повис на руках, качнулся, прошел по карнизу, сполз на новый выступ и, наконец, спрыгнул на площадку и схватил коня за мягкую губу.

— Пора тебе на пенсию, старый дурак, — сказал он и пыхнул трубкой, глубоко втянув впалые щеки. — Слюни уже держать не можешь, герой!

Веселье засветилось в его острых карих глазах.

— Все еще на своем Форде ездишь?

— Зима, — сказал Володя, слезая с коня.

— Да-а. Разыгрались котята, — дядя Прокоп проводил взглядом круглое облачко. — Вниз бегут. Скоро обвалы начнутся. Как в бутылке, будем здесь сидеть.

Они умолкли.

— Пойдем, посмотрим? — вдруг предложил взрывник.

Поставив Форда в каменном стойле, они полезли вверх по колючим выступам и очутились на круглой, чуть наклонной поляне, покрытой подушечками темно-зеленой высокогорной травы.

— Крепость номер один, — сказал Прокопий Фомич, подводя техника к длинной прямоугольной яме, вырезанной в пластах красной и синеватой земли. — Общежитие, столовая и красный уголок. Строимся капитально!

Узкий ход вел из этой ямы ко второй. Эта была поменьше.

— Кухня, пекарня и помещение для семейных, — объяснил Снарский, намекая на себя. — А здесь, — сказал Прокопий Фомич, когда они подошли к третьей яме, — здесь будет у нас конюшня, а в этом чуланчике горн поставим — править буры. Ничего размахнулись? А с той стороны — видишь, земля навалена? — там будет склад взрывчатки. Чем не партизанский край?

Они обошли все пять ям, вырезанных словно по отвесу, и дядя Прокоп в заключение сказал:

— Строим под инженерным руководством. Павлушка-то Залетов у меня — инженер без пяти минут!

— А где они все?

— Залетов с Мусакеевым на разведку пошли в ложок, насчет жердей. А остальных вчера еще послал вниз к Прасолову за досками. Встретишь — поторопи.

— Значит, хотите доказать, что и в зимних условиях…

— А почему бы и нет? — Снарский холодно посмотрел на техника, и тот засмеялся, вспомнив, что старик не терпит сомневающихся. — Почему бы и нет? — взрывник подвигал коленом. — Я выписал мелинита на восемь месяцев. Думаю, что до весны хватит…

— Ничего не надо? — осторожно спросил Володя.

— Прасолов, небось, интересуется? Можешь доложить: входим в зиму при полной готовности.

Они простились внизу на площадке. Форд — голубой и словно обсыпанный гречкой — стоял на том же месте между гранитными глыбами. Володя сел в изодранное седло. Прокопий Фомич крикнул: «Проснись, калоша!» — и хлопнул Форда по крупу. Конь тихо двинулся.

— Эй! — крикнул Снарский, когда техник спускался по гремящей каменной мелочи к тропе. Старик стоял далеко вверху — на границе между небом и землей. — Эй! Там скажи Прасолову, чтоб взрывчатку веселее грузил! Капсюлей пусть не жалеет! И кладовщика, кладовщика он обещал!

Месяца через полтора далеко внизу, в поселке строителей, подходя однажды утром к конторе участка, девушки-лаборантки увидели перед крыльцом Форда. Взнузданный и навьюченный мешками и плоскими ящиками с клеймом «взрыв», он спал и странно покачивался при этом на шатких ногах. Тут же лаборантки заметили кирзовый сапог и колено, которое уперлось в круглый живот Форда, покрытый зимним белым пухом. Серьезный мальчишка лет пятнадцати, с варежкой в зубах, яростно затягивал на коне подпругу. Просторная телогрейка, должно быть, пятидесятого размера, сидела на этом коннике немного боком. Брюки в мелкую полоску были приспущены на сапоги. Поперек спины висела стволом вниз берданка.

На крыльцо вышел начальник участка Прасолов.

— Клава, вот получи-ка формы…

Парнишка, щелкнув наконец ремнем и посмотрев на коня со стороны, подошел к крыльцу.

— Вот здесь распишись, что получила, — сказал Прасолов. — На, держи: учет прихода и расхода, форма три, форма пять…

— А форма четыре?

— Снарский взял три книжки. Дойдешь одна-то?

— А то не дойду!

— Смотри… Знаешь, к кому едешь-то? Чтобы все было четко и никаких жалоб на условия. Снарский просил прислать ему крепкого человека. Ну вот. Что еще? Весной, как только можно будет, подъеду. Спеши, снег пойдет — не доберешься.

И Клава стала опять мальчишкой в телогрейке, молча, гордо прошла перед незнакомыми девчатами и даже споткнулась. Тут же, осерчав, она замахнулась кулаком на коня, намотала повод на руку, и Форд, шевельнув хвостом, не спеша пошел за своей новой хозяйкой по широкой улице поселка к молчаливым туманно-лиловым горам.

Поднебесное зимовье взрывников к этому времени было уже засыпано снегом. Твердый, словно облитый стеклом белый пласт обрывался над трассой дороги, срезанный зимним ураганным ветром. Три сизых дымка прямо из снега поднимались к небу, к темно-синему небу, где в четыре часа дня уже появлялась звезда. Эти три белесые нити были видны издалека, они чуть виляли то вправо, то влево и, выйдя из-за укрытия, взыграв, бросались к обрыву, вниз, в полумрак, туда, где бегали одинокие облака, все еще не найдя себе зимнего пристанища.

В большой землянке в жарком тумане висели две керосиновые лампы. На высоких нарах, свесив босые ноги к гудящей железной печке, сидели взрывники. Гришука, оттопырив красные губы, торопливо резал бикфордов шнур на метровые куски. Рядом с ним неразлучные друзья: Тимоха — мускулистый, смугло-желтый, голый до пояса, и Саша — близорукий, с рыжими завитушками на лбу, похожий на девушку в очках.