Евгений Дубровин - Марсианка Страница 6

В детстве Олег любил бродить босиком по дорогам вокруг деревни. Пыль, горячая, обжигающая, обволакивала ноги, вздымалась из-под подошв маленькими вулканчиками. А по бокам две стены ржи с крупными белыми колосьями, на которых сидят крупные белые бабочки. Бредешь и бредешь, пока не устанешь. А устанешь – можешь опуститься прямо в пыль, словно в серую перину. Один раз Олег даже заснул посреди дороги, и никто его не потревожил до самого вечера. Завтра он обязательно будет бродить по полям, сходит к тому арыку… Завтра он будет пить молоко, починит на сарае крышу, а вечером принарядится и пойдет «на улицу» слушать девчат…

Сзади запахло папиросным дымом. Олег оглянулся. Рядом с ним стоял пожилой милиционер без фуражки. У мужчины было широкое усталое лицо, совсем не «милицейское». Форма запыленная, уже видавшая виды, на боку – полевая сумка.

– Ишь ты, как полынью-то пахнет, – сказал он ворчливо. – Лето…

– Да… скоро косить начнут.

– Сам-то деревенский?

– Городской. Мать проведать.

– Раз мать деревенская, значит, и сам. Как ни обтесывайся в городе, а все равно видно.

– Это вы напрасно.

– Чего напрасно? – спокойно переспросил милиционер, попыхивая дымом. – Не то обижаешься? Обижайся не обижайся, а как оно есть, так и будет. Я же вижу, как ты на поля смотришь.

– Профессиональная привычка?

– А чего ж…

Помолчали. Милиционер швырнул окурок на ветер и закурил опять.

– Ты не Анютки Куликухи сын будешь?

– Ее…

– Во какой вымахал. Сразу и не признаешь. Ты из зенитки бабахнул?

– Я. А вы наш участковый? Дядя Игнат?

– Точно. Давненько не виделись.

– Из отпуска возвращаетесь?

– Не. С совещания.

– С совещания? – почему-то удивился Олег. – Насчет преступлений?

– Насчет уборки.

– Уборки?

– А чего ж… В смысле помощи. Сам я, например, тракторист. Буду комбайн водить или чего там.

– Как же преступления?

– Какие в деревне преступления… Особливо во время жатвы. Самогонщики все в поле.

– Разрешите пройти?

Из соседнего купе просунулась девушка в цветастой юбке. Олег отстранился и мельком взглянул в ее лицо.

– Ежели какой парень забурит, так с ним сами товарищи справятся. Бурить сейчас некогда – жатва…

Чертовски знакомое лицо… Олег оглянулся. Девушка тоже оглянулась. Они встретились глазами, и Олег понял, что она узнала его. И он тоже узнал.

Марсианка быстро пошла по проходу к противоположному концу вагона. На ней была короткая юбка-колокол в красных розах, на плечах – косынка, в ушах – большие серьги. Волосы черные. До того черные, что отливали зеленым.

После того случая, когда она отказалась узнать его, Олег не искал встречи с марсианкой и не собирался заговаривать с ней. Но сейчас он был настолько поражен ее новым обликом и неожиданным появлением в вагоне, что машинально пошел следом.

У двери марсианка оглянулась. Она заметила преследование. Хлопнув дверью, скрылась в тамбуре. Олег рванул на себя ручку. В тамбуре ее не было. В соседнем вагоне – тоже. Перехватывая любопытные взгляды, Олег побежал по проходу. И следующий тамбур был пуст. Девушка исчезла. Стараясь успокоиться, Олег подошел к открытым настежь дверям вагона. Придется, видно, поверить в существование марсианки. Эти бесконечные превращения, наконец, сегодняшнее исчезновение…

И вдруг он увидел ее. Она шла, прихрамывая, вдоль насыпи. Ветер надувал яркую юбку, трепал косынку на плечах… Олег сильно оттолкнулся от поручней и прыгнул.

…Поезд уходил, покачиваясь. Дым от паровоза стлался по земле, заметал след за последним вагоном. На ступеньке висел милиционер и смотрел в Олегову сторону.

Олег упруго поднялся. В детстве ему много раз приходилось соскакивать на ходу с поезда во время поездок в соседний городок за солью и керосином, – он не получил ни единой царапины. Девушка шла вдоль насыпи. Она не оглядывалась. Ветер дул навстречу, и Олегу удалось настичь ее бесшумно.

– Здравствуйте, – сказал он, беря марсианку за локоть.

Он почувствовал, как вздрогнуло, напряглось, а потом сразу обмякло ее тело. Девушка повернула к нему лицо. Оно было тусклое, мертвенное.

– Вот вы и попались, – весело сказал Олег.

Марсианка молчала.

– Почему вы меня боитесь?

– Пустите! – Девушка крутнула локтем и побежала, сильно припадая. Олег настиг ее в три прыжка. Он не соображал, что делает.

– Что вам надо? – Ее голос сорвался на визг.

Теперь уже отступать было поздно. Теперь надо было идти напролом.

– Я знаю, кто вы, – сказал Олег первое, что пришло на ум.

– Кто? – прошептала девушка.

– Марсианка!

Она опешила. Спросила осторожно:

– Вы из ОБХСС?

– Я конструктор.

Они пошли рядом вдоль насыпи по сухой мягкой полыни. Она шла ниже и казалась ему ростом по пояс. Он рассматривал ее искоса. Она глядела прямо перед собой.

– До станции километров пять. Пойдем по путям? – спросил он.

– Этот… милиционер… ваш знакомый?

– Вы боитесь милиции?

– Да.

– Почему?

– Я действительно марсианка и не хочу, чтобы меня посадили в клетку. – И впервые посмотрела на Олега в упор. Глаза у нее были нагловато-веселые.

ПРЕДВАРИТЕЛЬНОЕ ДОНЕСЕНИЕ

«С 10.00 до 12.00 мы продолжали осмотр места происшествия, но ничего, кроме ранее доставленных вам вещей: ножа, сетки с консервами и пропуска – не нашли. По нашему мнению, преступник пошел в сторону леса, так как за лесом проходит железная дорога с большим подъемом. Поезда на этом участке идут медленно, и человек может вскочить на ходу.

В трехстах метрах от места происшествия мы обнаружили женскую капроновую косынку, а затем тело девушки, забросанное листьями. На теле мы насчитали шесть ножевых ран. Документов нет. Других вещей, указывающих на личность убитой, также нет.

Продолжаем осмотр местности. Овчарка помогает мало, так как ночью прошел сильный дождь и смыл все запахи.

«Завтра придешь?»

– Гусев, сколько будет дважды два?

– Четыре.

– Почему же вы пишете этот размер? – Шеф коснулся карандашом чертежа. – И вот здесь ошибка. Надо быть внимательней.

– Хорошо, Лев Евгеньевич.

– В нашем деле нельзя быть рассеянным. Каждая ошибка дорого обходится производству.

– Понятно, Лев Евгеньевич.

Олег взял рулон чертежей и пошел на свое место.

На кульман падал ослепительно белый квадрат света. Олег сел, и на приколотом ватмане возник контур его взлохмаченной головы. Точно такой, как ночью от фонаря, когда он шел домой.

Прощаясь, она спросила:

– Завтра придешь?

– Не знаю… – ответил Олег.

– Почему?

– Мне надо подумать.

– О чем? – удивилась она.

– О том, что произошло.

– Что же здесь думать? Разве я тебе не нравлюсь?

– Все как-то неожиданно.

– Ах, вот ты о чем. Ты, оказывается, с предрассудками. Терпеть не могу все эти ахи да вздохи, прогулки при луне, а кончается все равно одним. Зачем терять время на чепуху?

– Ты говоришь пошлости.

– Другой был бы счастлив на твоем месте, а ты рассуждаешь. Терпеть не могу тех, кто рассуждает.

У Глебыча выпала из рук логарифмическая линейка. Олег вздрогнул и заметил, что нарисовал на чертеже возле третьей проекции женскую головку. Он покраснел, оглянулся и быстро стер рисунок. Нет, все было не так, если вспомнить с интонациями и не лгать, не рисоваться перед самим собой.

– Завтра придешь? – спросила она, скорее для того, чтобы что-нибудь спросить. Она была уверена, что он придет.

– Не знаю, – ответил Олег. Он рисовался, набивал себе цену.

– Почему? – спросила Ида лениво, без интереса.

– Мне надо подумать, – эта фраза прозвучала напыщенно, театрально.

– Что же здесь думать? Разве я тебе не нравлюсь?

Нет, она сказала не так.

– Пожалуйста, можешь не приходить, если я тебе не нравлюсь. – Она была немного обижена.

Синеоков, у которого, по общему мнению, были самые точные на заводе часы (привез отец из Швейцарии), возвестил:

– Братцы, обед!

Конструкторы задвигались, зашумели. Олег пошел вслед за всеми в столовую. Стоя в очереди, он продолжал вспоминать.

…Когда она смотрела на закат, у нее было вдохновенное лицо.

– Вот единственное, что не обманет, – закат, – сказала она печально.

– Ты любишь природу?

Ида посмотрела на него с презрением.

– Не терплю, когда в такие минуты мне говорят банальности.

Олег глотнул из горлышка бутылки вина и стал молча жевать батон. На их ноги накатывались прохладные серебристые волны полыни. Со стуком, грохотом проносились поезда. Ида поднялась, расправила юбку.

– Мне завтра рано вставать, – сказала она. – Я и так потеряла день. – Лицо ее было тупым, грубым, плебейским.

Олег шел сзади и с ненавистью смотрел в узкую спину, на широкую покачивающуюся юбку. «Потеряла день!» Он для нее пел, дурачился, рассказывал в лицах про голубую девушку, водил купаться в родник, стоял целых полчаса отвернувшись, пока она там топталась, словно корова, а потом ему пришлось лезть в жидкую грязь. И за все это обозвала его дураком (ясное дело: банальный – значит дурак) и заявила, что потеряла день. Это он потерял день. Мать все глаза высмотрела, ожидая своего сыночка, а он протаскался с первой встречной дурой все воскресенье.