Александра Бруштейн - Свет моих очей... Страница 7

Тут можно читать бесплатно Александра Бруштейн - Свет моих очей.... Жанр: Проза / Советская классическая проза, год -. Так же Вы можете читать полную версию (весь текст) онлайн без регистрации и SMS на сайте «WorldBooks (МирКниг)» или прочесть краткое содержание, предисловие (аннотацию), описание и ознакомиться с отзывами (комментариями) о произведении.
Александра Бруштейн - Свет моих очей...

Александра Бруштейн - Свет моих очей... краткое содержание

Прочтите описание перед тем, как прочитать онлайн книгу «Александра Бруштейн - Свет моих очей...» бесплатно полную версию:
«Вечерние огни» — книга советской писательницы Александры Яковлевны Бруштейн — по-существу продолжают серию ее повестей «Дорога уходит в даль», «В рассветный час» и «Весна». Так же как эти книги, завоевавшие широкую популярность у читателей всех возрастов, «Вечерние огни» носят в значительной степени автобиографический характер.Но, в отличие от трилогии «Дорога уходит в даль», куда вошли воспоминания о детстве и ранней юности писательницы, «Вечерние огни» вводят читателя в события и обстановку поры возмужалости и зрелого возраста. Здесь и революция 1905 года («И прочая, и прочая, и прочая»), и тяжелое безвременье между революцией побежденной и революцией-победительницей («Цветы Шлиссельбурга»), и бурное строительство новой культуры в первые годы советской власти («Суд идет!»). Действие последней части книги — «Свет моих очей…» — происходит в 1940 и 1960 годах.Александра Бруштейн прожила долгую жизнь, прошла большой жизненный путь. Самым важным, самым замечательным на этом пути были, по авторскому признанию, люди. О них, о тех многочисленных хороших людях, каких встретила в жизни Александра Бруштейн, с кем она делила жизнь, труды, радость и горе, и рассказывает книга «Вечерние огни».

Александра Бруштейн - Свет моих очей... читать онлайн бесплатно

Александра Бруштейн - Свет моих очей... - читать книгу онлайн бесплатно, автор Александра Бруштейн

Врач не послушался совета Филатова. Он оперировал Грушу, оперировал неудачно, и тот потерял последние 2–3 процента зрения. Груша был тихий, мягкий человек. Как у многих слепых, у него выработалась покорность судьбе. Он не жаловался, не упрекал врача. Но отчаяние его было так велико, что В.П. Филатов не мог остаться пассивным созерцателем.

Глаз, только что ослепший после операции, было уже невозможно лечить: тут все было кончено. Но ведь второй-то глаз Груши был с бельмом! И В.П. Филатов решил попытаться сделать на этом бельмастом глазу пересадку роговицы. Терять Груше было уже нечего, а в случае удачи он мог получить целый зримый глазом мир! И ведь было же несколько удачных случаев у врачей, применявших эту операцию (Цирм, Эльшниг)!

С волнением брался В.П. Филатов за тот трепан Гиппеля, который был категорически осужден всеми окулистами. С неостывшим волнением рассказывал он об этом случае много лет спустя. Отголосок этого волнения ощущается и в последней его книге «Мои пути в науке» (1955), где он пишет:

«Первый же случай выполнения мною пересадки роговицы при помощи инструмента Гиппеля оказался полным драматизма. На единственном глазу больного (другой был слеп) во время операции был ранен хрусталик, и вслед за его удалением произошло выпадение стекловидного тела. Уложить трансплантат в отверстие было очень трудно. Правда, это мне удалось, и результат получился хороший, но сколько переживаний было и у больного и у меня».

Результат в самом деле получился хороший. Слепой Груша прозрел и сохранил зрение до самой смерти. А операция, сделанная Филатовым, оказалась счастьем не для одного только Груши, но и для всех слепых с бельмами, для всего человечества: этот случай снова пробудил у Филатова — а за ним и у других — угаснувший было интерес к пересадке роговицы.

В.П. Филатов ввел в операцию пересадки роговицы несколько новых моментов. Все они на первый взгляд просты, как колумбово яйцо. Кажется даже удивительным, почему они не были придуманы гораздо раньше, за два-три века до Филатова. Впрочем, столь же простыми кажутся многие гениальные открытия.

Прежде всего, В.П. Филатов предложил для операции новый трепан, придуманный им совместно с конструктором А.П. Марцинковским. Этот трепан сделал операцию неизмеримо более легкой, уже не требующей, как прежде, виртуозной техники. С этим трепаном пересадка роговицы стала доступна любому рядовому окулисту.

Далее, В.П. Филатов предложил применять для пересадки роговицу, взятую от трупов. Этим устранялась трудность, казавшаяся неодолимой, — материал перестал быть дефицитным. В то же время введение такой роговицы решало вопрос не только количественно, но, как потом оказалось, и качественно.

Роговицу трупов пробовали применять и до Филатова французский окулист Мажито, немец Фукс, русские Шимановский, Комарович, Савельев. Однако успеха они не добились: пересаженная роговица в дальнейшем мутнела. Был, однако, такой случай: Мажито как-то собирался пересадить в бельмастый глаз трупную роговицу, но операция в этот день не могла состояться.

Глаз, роговицей которого Мажито хотел воспользоваться, пришлось сохранять в течение 8 суток в холоде. Операция на этот раз удалась особенно хорошо. Это обстоятельство заинтересовало Филатова. Что было, думал Филатов, на этот раз в операции такого, чего не было в прежних случаях пересадки роговицы, произведенных ранее? Только одно: многодневное сохранение пересадочного материала в холоде. В.П. Филатов предположил: не вырабатываются ли в трупной роговице под влиянием холода особые свойства, какими она не обладает без этого?

Филатов стал применять для пересадок роговицу глаз, сохраненную несколько дней в холоде. Результат оказался отличным.

Наблюдая в ряде случаев, как пересаженная трупная роговица просветляет и близлежащие участки бельма, В.П. Филатов стал пользоваться ею также в тех случаях, когда бельмо еще не совсем созрело, когда оно еще только образовывалось. Этим путем он не только лечил уже имеющиеся бельма, но предупреждал их образование.

До 1955 года, то есть за 20 лет, академиком Филатовым и его сотрудниками было произведено свыше 3500 операций пересадки роговицы. Более тысячи из них осуществил сам Филатов.

Все это я, конечно, узнала позднее — услыхала от врачей, прочитала. Но людей — прозревших слепых — впервые увидела в тот день на третьем этаже.

Спускаясь по лестнице в наше отделение, я вдруг обнаруживаю, что в моей руке лежит холодный комок, словно я захватила горсть снега, чтобы запустить в кого-то снежком, но забыла это сделать. Смотрю — это лапа Сашка!

— Откуда ты взялся?

— Да я же с вами был. Там.

— Все время?

— Ага… А вы не заметили?

Я и вправду не заметила. Мне было не до того.

Сашок очень взволнован. Он тащит меня за собой в умывалку. Там он нагибает к себе мою голову, словно верхушку дерева, с которого хочет сорвать яблоко или сливу, и говорит мне в самое ухо:

— Бабушка! Пожалуйста, послушай…

Я не удивляюсь ни «бабушке», ни тому, что Сашок вдруг говорит мне «ты». Я сама очень взволнована.

— Бабушка! Когда Филатов сделает мне операцию, я тоже буду видеть? Как те — наверху? Да?

4. Слезы и слюна

Уже несколько дней Александра Артемьевна почти совсем не встает. Лежит неподвижная и — что особенно поражает! — словно бы равнодушная ко всему! Обычно она всегда окружена людьми. Все стремятся вроде как бы прислониться, притулиться к ней, такой миниатюрной, как к надежной опоре. К ней идут со всеми жалобами, со всеми малыми болячками и тяжкими страданиями. Для всех у Александры Артемьевны находится и сердечное слово, и материнская улыбка, и добрая рука, щедро протянутая для того, чтобы погладить растрепанные головы и растревоженные души. Да, душу тоже можно погладить, и те, что умеют это делать, счастливцы: к ним льнут люди.

Сейчас Александра Артемьевна чувствует себя так явно плохо, что люди совестятся беспокоить ее. И сама она, через силу перемогаясь, никого к себе не подзывает. Даже такая, как у Александры Артемьевны, любовь к людям — казалось бы, ни края, ни берегов! — имеет, видно, свою емкость: когда человеку становится уже невмоготу пересиливать свои страдания и боль, он как бы отодвигается от окружающих.

Так лежит теперь и Александра Артемьевна, и все стараются ее не беспокоить. Не то чтоб отдалились от нее или охладели к ней, — нет, им, конечно, сиротливо без ее огромной доброты, — но все боятся хоть чем-нибудь потревожить Александру Артемьевну. Даже Кассандра — и та почти не каркает. Так и лежит Александра Артемьевна, словно отделенная от нас стеклянной стеной.

Проходит еще день-другой, и ее переводят в отдельную палату. Будут оперировать, а пока к ней никого не пускают.

Дети — Сашок, Аветик и Нюрочка — очень растеряны, огорчены. Черные глаза Аветика полны слез.

— Ана очин балной… — говорит он и всхлипывает с «перехватом», в два вздоха.

Хорошо Аветику — у него остался один зрячий глаз. Он видит Александру Артемьевну и понимает, что она «очин балной». А Сашок с Нюрочкой — в потемках. Они не ощущают больше руки Александры Артемьевны на своих головах и плечах, не слышат ее ласкового голоса. У них, наверное, такое чувство, словно кто-то ограбил их в темном лесу.

Я объясняю им, как могу, но ведь я и сама ничего не знаю. Александра Артемьевна и мне никогда не говорила о своей болезни.

И вдруг Сашок — он не плачет, как Аветик, а только мужественно и мрачно сопит — спрашивает:

— А Филатов что? Ничего не может придумать?

Меня приходят звать на осмотр в кабинет к заведующему нашим отделением, доктору Ершковичу.

— Исаак Григорьевич, — спрашиваю я у него, — какая болезнь у Александры Артемьевны?

— У нее паренхиматозный ксероз, — отвечает он.

— Спасибо… — киваю я. — Вы бы мне еще по ассиро-вавилонски ответили или еще как-нибудь… Совсем бы понятно было!

Исаак Григорьевич беспомощно разводит руками.

— Не сердитесь… Ну, как вам это объяснить? Паренхиматозный ксероз — очень тяжелое заболевание. Это когда человек не может плакать…

Еще того не легче! Что это за болезнь: «когда человек не может плакать»? Разве такое бывает? Человек может хотеть плакать или не хотеть плакать, он может давать волю слезам или подавлять их. Но «не может плакать» — это непонятно.

— Вы шутите, Исаак Григорьевич… — бормочу я растерянно.

Нет, Исаак Григорьевич не шутит. Такая болезнь бывает. Человек лишается возможности выделять слезы, глаза у него высыхают, и он слепнет.

— Как-нибудь в другой раз я расскажу вам об этом подробнее, — обещает Исаак Григорьевич.

Я понимаю: сейчас он занят, ему некогда читать мне лекции. Врачи вообще неохотно распространяются о больных и их болезнях здесь, в институте, где все могут их услышать. Но мне нужно не «как-нибудь в другой раз», а сегодня. И я добиваюсь этого очень просто.

Перейти на страницу:
Вы автор?
Жалоба
Все книги на сайте размещаются его пользователями. Приносим свои глубочайшие извинения, если Ваша книга была опубликована без Вашего на то согласия.
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии / Отзывы
    Ничего не найдено.