Владимир Попов - Разорванный круг Страница 7

Глава шестая

Изобретательством Целин заболел давно, в первые дни своей работы в Ленинграде на заводе «Красный треугольник». Молодого инженера направили в технический отдел, но, к неудовольствию начальства, он не стал копаться в бумагах, а целыми днями находился в цехах.

Еще в ту пору, когда он проходил производственную практику, родилась у него одна смелая мысль, но он боялся ее высказать, чтобы не засмеяли. Теперь же эта мысль окрепла.

В начале тридцатых годов автомобильные шины собирали по слоям на надутой резиновой камере, укрепленной на вращающемся кронштейне — «журавлике». Тяжелый, трудоемкий и очень примитивный способ. Подбирали для этой работы «дядьков» покрупнее ростом, медвежьей силы, каждый делал за смену три, три с половиной покрышки. Через десяток лет такой силач получал искривление позвоночника и вынужден был переходить на легкую работу.

Мысль, родившаяся у Целина, была простой: собирать шину в виде широкого кольца на плоском барабане и, уже сняв со станка, придавать ей нужную форму. Эта простота и отпугивала специалистов, когда Целин заикался о таком методе сборки.

Он изложил свой способ на бумаге, набросал несколько эскизов и, набравшись смелости, пошел к начальнику отдела. Тот выслушал инженера и потом долго рассматривал его поверх очков, словно видел впервые.

— Я был лучшего мнения о ваших умственных способностях, — сказал он наконец, — может быть, потому, что вы их пока не проявляли. Заберите… свои прожекты на память. Я, естественно, могу поставить их на обсуждение, но не хочу подвергать вас нападкам.

Тогда Целин подал заявку в бюро изобретательства. Ее рассмотрели и вернули, подробно изложив мотивы отказа.

Нужно быть очень уверенным в себе, чтобы мнение нескольких человек, да еще выраженное в категорической форме, не сбило тебя с толку. Заколебался и Целин. Но прошло время. Еще и еще раз проверив мысленно свой проект, Целин снова пришел к убеждению, что он легко осуществим, и взбунтовался, написал резкое письмо в «Резинообъединение». Прождав ответа целый месяц, попросил отпуск и поехал в Москву.

Его предложение разбиралось в кабинете начальника «Резинообъединения» в присутствии трех десятков специалистов. Почти все они обрушились на Целина. Как посмел зеленый, еще не оперившийся инженер потревожить их покой, заставить зря терять столько времени! На всю жизнь запомнилось Целину выступление красивого импозантного человека, говорившего с великолепным пренебрежением:

— Во время мировой войны четырнадцатого года один англичанин предлагал защитить Лондон от неприятельских бомб, повесив над городом сетку. Это предложение было настолько же патриотичным, насколько и идиотичным. Точно такой случай патриотического идиотизма разбираем мы с вами сегодня. У нас нет оснований сомневаться ни в добрых порывах души этого молодого человека, ни в крайней нелепости его предложения…

Целин ушел с совещания уничтоженный. Он не мог собраться ни с мыслями, ни с чувствами, у него было такое ощущение, будто он стал аморфным, ватным.

Но вернулся в Ленинград, отдышался, — и творческий зуд снова овладел им.

Тогда беспартийный инженер пошел к секретарю партийного комитета. Старый рабочий долго слушал, еще дольше думал. Слесарь по специальности, он мало понимал в шинном производстве, но имел одно неоценимое качество: никогда не делал вид, что понимает, если не понимал. И он сказал честно:

— Я тебе верю. Но ты меня пойми: я слесарь. Касалось бы это механики — тут я кой-кому сто очков вперед дам. Но это дело не моей специальности. А вот посоветовать могу: обратись к Серго Орджоникидзе. А я препроводиловку напишу.

Целин написал письмо. Дал машинистке перепечатать. Получилось без малого тридцать шесть страниц.

Принес письмо секретарю парткома. Тот взвесил в руке стопку толстой бумаги и усмехнулся:

— Да ты что, Илья, как дитя малое. Не понимаешь, что нарком у нас на всю тяжелую промышленность один, а таких, как ты, писучих, много? Разве у него хватит времени каждое такое письмо читать? Нет, милый, ты напиши на одной странице, но так, чтобы сразу суть дела схватить можно было. А все остальное — в приложение. Серго письмо прочтет, а приложением другие займутся, у кого времени побольше.

Целин впервые познал всю сложность краткого изложения мыслей. Тридцать шесть страниц он писал три дня, а над злополучной страницей просидел неделю.

Прочитал ее секретарь парткома, одобрительно кивнул головой и взялся за перо.

Плохо слушались пальцы, привыкшие к тискам и молотку, и буквы выходили такие, что машинистка через два слова на третье приходила спрашивать, что написано.

Корявое получилось письмо, но честное и прямое, как сам секретарь.

«Дорогой товарищ нарком Серго Орджоникидзе! Так собирать покрышки, как это мы сейчас делаем, нельзя. Целин предложил способ мотать покрышки на барабане. Человек он хороший, и партком ему верит. Хотя спецы говорят, что из этого ничего не будет, но попробовать надо. Американцы нам станков не продают, одна надежда на свои мозги.

Секретарь парткома Лобода».

Письмо ушло в Москву, и Целин надеялся получить ответ через месяц-полтора — представлял себе, какая почта у наркома.

Через неделю, когда он, по своему обыкновению, торчал на сборке покрышек, в цех прибежала запыхавшаяся курьерша.

— Главный инженер вас вызывает!

Целин похолодел. До этого дня он главного инженера и в глаза не видел. Слышал только, что человек строгий-престрогий. Решил: наверно, начальник отдела жаловался.

В приемной на очереди множество народу, но, когда в сопровождении курьерши вошел Целин, секретарь сразу открыл ему дверь.

Пожилой инженер с сухим лицом аскета, в пенсне, тотчас отпустил посетителя и предложил Целину расположиться в кресле. Целин сел в мягкое шагреневой кожи кресло и словно провалился. Одна голова видна.

— Напрасно вы ко мне никогда запросто не зайдете, — с задушевной интонацией сказал главный инженер. — Я понимаю, что молодым специалистам мы уделяем мало внимания, но, поверьте, не из злого умысла — руки не доходят. Текучка заедает. И вспомните добрую русскую пословицу: «Если дитя не плачет, мать не разумеет».

Не успел Целин прийти в себя от изумления, как вошел секретарь и торжественно доложил:

— Все в порядке, Виктор Сергеевич. Комната товарищу Целину выделена. — Положив на стол ордер, добавил: — На втором этаже, солнечная сторона, вид на Неву.

Главный инженер стал расспрашивать Целина, как ему живется, как работается, привык ли он к этому чудесному городу. А в душу облагодетельствованного человека невольно закрадывался страх: за того ли его принимают, какой фарс здесь разыгрывается и чем это кончится?

Кончилось все неожиданно. Главный инженер открыл папку, на которой золотом было вытиснено «Весьма срочно», достал из нее телеграмму.

— Сегодня поедете в Москву, Илья Михайлович. Вас вызывает народный комиссар тяжелой промышленности товарищ Орджоникидзе.

— Это, наверно, по поводу моего предложения о новом способе производства шин… — обрадовался Целин.

— А-а, — в свою очередь обрадовался главный инженер, полагавший, что Целин жаловался наркому на отношение к молодым специалистам. — Ну, вот и хорошо! — И снова вызвал секретаря: — Билет товарищу Целину готов?

— Мягкий вагон, нижняя полка.

Первый раз в своей жизни ехал Илья Михайлович в мягком вагоне. Долго сидел у окна, всматриваясь в непроглядную темень, с наслаждением ощущая плавное покачивание рессор. Заснул только под утро, но каждые полчаса тревожно просыпался, будто мог проехать Москву.

В приемной наркома — снова неожиданность. Вместо приторно-вежливого секретаря — крупный плечистый мужчина с рубленым лицом, в тельняшке, выглядывавшей из-под расстегнутого ворота рубахи, верный помощник Серго, матрос Семушкин. Он встретил приезжего грозно:

— Ты что тут разные фантазии пишешь? Думаешь, у наркома без тебя работы мало? — Увидев, что Целин растерялся. Семушкин улыбнулся: — Ну, ну, не привыкай робеть смолоду! Сейчас наркому доложу. Только уговор: Серго человек вежливый, так что ты смотри, больше пяти минут не сиди. Я ему уже машину вызвал, на «Серп и молот» поедет. Знаешь такой завод?

— Знаю, — выдавил из себя Целин. У него перехватило дыхание от одной мысли, что ему так вот сразу, без всякой подготовки придется разговаривать с Серго.

Семушкин вошел в кабинет и тотчас вернулся.

— Валяй, — сказал он и угрожающе шепнул вдогонку: — Смотри — пять минут.

Целин перешагнул порог и остановился. На него в упор смотрел человек, которого он хорошо знал по портретам. Орлиный взгляд, орлиный нос, гордая посадка головы.