Владимир Попов - Разорванный круг Страница 8

Семушкин вошел в кабинет и тотчас вернулся.

— Валяй, — сказал он и угрожающе шепнул вдогонку: — Смотри — пять минут.

Целин перешагнул порог и остановился. На него в упор смотрел человек, которого он хорошо знал по портретам. Орлиный взгляд, орлиный нос, гордая посадка головы.

— Проходи, проходи, — ободряюще произнес нарком.

И страх вдруг исчез. Целин подошел к столу, пожал протянутую руку, большую, крепкую, теплую.

— Прочитал твое письмо, — сказал Орджоникидзе. — Веришь в то, что пишешь?

— Верю.

— Ну вот и хорошо. Я, к сожалению, поговорить с тобой не смогу. Ты извини, очень мне некогда. Но в глаза твои посмотреть хотел. Вижу — веришь. А раз так — широкая тебе дорога. У изобретателя какое преимущество перед остальными? Он верит в свое дело и хочет его осуществить. Верит и хочет. Это великое дело.

Нарком взял со стола письмо и объяснительную записку Целина, написал несколько слов.

— Сейчас же поезжай с этим в «Резинообъединение», к начальнику.

— Я уже был там.

Серго снисходительно улыбнулся в усы:

— Так ты был один, а теперь мы с тобой вроде вместе поедем.

Пожав Целину руку, Серго пожелал ему успехов.

— Главное — не остывай! — заключил он.

Целин вышел в приемную, прочитал резолюцию наркома: «Если есть хоть один процент надежды на успех, пробуйте».

Вернулся он на завод с приказом незамедлительно изыскать средства и приступить к опытам.

Главный инженер завода с удовольствием назначил Целина ответственным за проведение опытов и освободил от всех прочих обязанностей. Этим он снимал с себя всякую ответственность за дальнейшее: если уж у самого изобретателя не получится, то никто не будет виноват.

Прошел месяц. С примитивного деревянного барабана, обитого луженой жестью, сошла первая покрышка, и вскоре сборщик стал собирать восемнадцать — двадцать покрышек за смену. Восемнадцать — двадцать вместо трех. Постепенно тянувшие жилы «журавлики» были заменены станками с целинским барабаном. С тех пор какие бы сборочные станки ни проектировали конструкторы, в основе их был заложен барабан, монолитный или разъемный, плоский или полуплоский, но всегда барабан.

Из этой истории Целин сделал для себя непреложный вывод: если убежден в своей правоте, воюй до конца, до тех пор, пока не победишь. И принял за правило: никакие заключения специалистов по изобретению не считать окончательными. Обосновывал он это очень просто: изобретатель тратит месяцы, иногда даже годы на разработку своего замысла. Он в этом узком вопросе становится более сведущ, чем другие. Эксперты же затрачивают на изучение изобретения часы, иногда даже минуты, и к тому же на их решение зачастую влияет множество причин. Сказывается и непринятие чужой идеи, если она противоречит твоим убеждениям, и безнаказанность отказа. Кого и когда привлекали к ответственности за шельмование того, что потом нашло широкое признание? Особенно трудно пробивать изобретения простые. В таких случаях, естественно, возникает мысль: если все так просто, до этого додумались бы раньше.

Со многими людьми случалось воевать Целину, когда рождалась очередная новаторская идея.

Однажды, уже в Сибирске, куда занесла его война, он занялся изучением шин в условиях эксплуатации. И ему бросилось в глаза, что очень уж быстро стареют покрышки, покрываются трещинками. Сначала мелкие, они делаются гуще, шире, глубже, наконец уже целая сеть трещин изрезает покрышку, как морщины стареющее лицо, только во сто крат быстрее. Бывало и так: лежит новехонькая покрышка на складе, не работает, а все равно трещины появляются. Резина становится твердой, жесткой, хрупкой. Поставишь такую покрышку на автомашину — она проходит только половину гарантийного срока, а то и меньше.

Целин знал, что предотвращает старение резины. Пчелиный воск. Удивительное он имеет свойство: выпотевая из резины, покрывает ее защитной пленкой, благодаря чему покрышка может храниться годы. Было время, когда русский завод «Треугольник» выпускал лучшие в мире шины и свято хранил свой производственный секрет. И «Красный треугольник» после революции тоже долгое время выпускал шины, которые почти не старели.

Так продолжалось до тех пор, пока шин было мало, а воска много. Со временем это соотношение изменилось, и стойкость шин снизилась.

Иностранные фирмы разведали секреты «Треугольника», но воспользоваться ими не смогли: пчелиный воск был дефицитен и дорог. Однако нашли ему заменители — кристаллические воска. «Красный треугольник» тоже нашел заменитель — парафин. Он был хуже, гораздо хуже, чем пчелиный воск, — кристаллы у парафина более крупные, — а все-таки стойкость шин опять возросла. Но и парафина не хватало.

Вот и завертелись у Целина мозги в одном направлении: чем заменить пчелиный воск? Чем таким, чего много и что стоит дешево?

Илья Михайлович зарылся в книги.

Он не разделял точки зрения американских изобретателей, которые предпочитали эксперимент, иногда даже слепой, теоретическим поискам. Знаменитый Эдисон считал, что лучше провести тысячу опытов, чем искать определенную закономерность. Гудийр, пытаясь улучшить качество резины, подмешивал в нее все, что попадалось под руку: соль, сыр, орешник, чернила, негашеную известь.

Целин знал, что ищет, потому сфера его поисков была определенной. Прежде всего его внимание привлек горный воск — озокерит. Но опыты с этим веществом были лишены практического смысла, так как запасы его оказались очень ограниченными. В конце концов он остановился на церезине — продукте перегонки нефти. Церезин содержит в себе мелкокристаллический воск, и были все основания полагать, что в резине он поведет себя, как пчелиный.

Но теоретические домыслы остаются домыслами, пока они не проверены практикой. Охотников же тратить на это время и средства не находилось. Работал Целин заместителем начальника сборочного цеха и был на плохом счету. Организационная жилка у него отсутствовала, и все его требования помочь наладить опыты с церезином пропускались мимо ушей. Начальник цеха считал, что Целин, не справившись с одним делом, пытается выскочить на другом.

Оставалось писать в разные инстанции, чем и занимался Илья Михайлович в редкие свободные вечера, — в цехе он обычно находился с утра до ночи. Но куда он ни обращался, его письма пересылались в НИИРИК — единственную организацию, которая серьезно занималась вопросом старения резины, — и оттуда неизменно приходили отказы. На штампованность отказов пожаловаться было нельзя — мотивировки всегда разные. То «Ваши предложения противоречат современным научным представлениям», то «Опыты с предложенным церезином проводились и признаны бесперспективными». Было и «лирическое» заключение: «Горячо советуем вам направить вашу неуемную энергию на менее сложные проблемы». В слове «неуемная» машинистка, как назло, сделала опечатку, пропустила «е», и получилось «неумную», правда, отсутствующая буква была дописана чьей-то рукой. Отказы неизменно подписывала Чалышева. Менялись руководители института, а Чалышева оставалась. Сначала она подписывалась как «научный сотрудник», потом прибавилось слово «старший», — у Чалышевой появилось звание кандидата технических наук. Целин со страхом ждал того дня, когда кандидат станет доктором.

Тяжело воевать одному, а Илья Михайлович Целин долгое время оставался один. И не потому, что чуждался людей, нет, — не было на заводе человека, с которым он не делился бы своими замыслами. Просто не находил единомышленников и, может быть, опять-таки потому, что идея его была элементарно проста. Трудно было поверить, что рядовой заводской инженер, к тому же довольно незадачливый, неказистый с виду и печатью таланта не отмеченный, стоит на верном пути к решению сложнейшей проблемы.

В конце концов Целин не выдержал натиска начальника цеха и ушел в проектный институт, который занимался вопросами производства шин. Тему исследования церезина удалось вставить в план. Но когда план утверждали в Москве, снова появилась на сцене Чалышева, представила убедительные данные о бесперспективности темы, и ее закрыли. В довершение всех бед сменилось руководство проектного института. Директором стал тот самый начальник цеха, который невзлюбил Целина. Пришлось снова сбежать на завод. Его терпели из уважения к былым заслугам, из сочувствия. Целин по-прежнему работал с утра до ночи, по-прежнему писал во все инстанции и по-прежнему получал отказы за подписью Чалышевой. Из этого замкнутого круга ему так и не удавалось вырваться. 

Глава седьмая

Нелегко складывалась жизнь у Ксении Федотовны Чалышевой. Кончила школу — и заметалась: куда поступить учиться? Ни к чему особого призвания у нее не было. Четыре года подряд держала она экзамены в разные учебные заведения — и в гуманитарные и в технические, пока наконец не удалось поступить в химико-технологический институт. Ее одноклассники к этому времени уже заканчивали институты. Каждая встреча с ними оставляла царапину на сердце, и она избегала этих встреч. Ежегодно добрая треть из них приходила на выпускной вечер, на слет окончивших школу. Ксения тоже получала приглашения, но рвала их. Не пошла даже в тот год, когда защитила диплом и получила звание инженера. Трудно было встречаться с людьми, которые уже прочно стали на ноги, завоевали себе положение. Она и теперь ничего определенного о себе сказать не могла. Не знала, не решила, что делать дальше. На завод идти не хотелось: шумно, грязно, много людей вокруг. Людей она не любила, потому что завидовала им. И острее всего тем, кто обзавелся семьями и был счастлив. Даже смех на улице вызывал у нее вспышку гнева, словно весь мир должен был скорбеть о ее незадачливой судьбе. Вот если бы забиться в какую-нибудь комнату, одной, и корпеть над несложной работой — большего она не желала бы.