Виктория Беломлинская - Когда вакханки безумны Страница 7

— Так ровно в девять, лапа, без опозданий, мы договорились, лапа?

Договорились.

Я пришла домой неправдоподобно энергичной и бодрой. За то время, что оставалось до встречи, вылизала квартиру, содрала с окон, выстирала, накрахмалила, выгладила и повесила занавески, сварила первое, второе, третье… Нет, я не собиралась приводить его домой, в том и нужды не было: у меня хранился ключ от пустой квартиры приятельницы, уехавшей на юг и просившей меня поливать её цветочки; но давно забытый восторг перед жизнью распирал и подгонял меня — всё ладилось легко и быстро. Я привела в порядок себя: пятки стали разовыми и сверкающими как щёки младенца; вдохновенно, продумав каждую деталь, создала свой туалет и напоследок, уже в пальто, коснулась тех самых французских духов, последняя капля которых суеверно береглась на дне флакончика нежным, неповторимым ароматом напоминая о чём–то, похожем на счастье…

На место свидания я прибыла немного загодя: хотела видеть, хотелось угадать его приближение. Из окна автомобиля к наблюдала сквозь кусты мелькавшие на шоссе огни. Но вот мигнул сигнал поворота, и тут же стоянка озарилась мощным светом всех четырех фар: две, положенные по госстандарту, и две галогенные вспыхнули разом, на миг ослепив меня и тут же погасли. Салют в мою честь. Он приехал точно минута в минуту. Встал рядом, опустил стекло позвал:

— Лапа, иди ко мне, лапа….

Наша машина смахивает на студенческое общежитие — аскетическое отсутствие всего лишнего и кое–чего необходимого: даже ремень только один болтается, а второго нет, нет даже чехлов, просто так, по нерадивости хозяев. У него же полный набор: фары, подголовники, магнитофон, накладки и наклейки — всё, призванное дружным хором утверждать: «Хозяин наш хорошо стоит!» Будуаром кокотки, тщательно небрежно набросившей на ложе свое мягкую леопардовую шкуру, была его машина.

— Иди же ко мне, лапа, — ещё раз позвал он и вышел сам, чтобы пересесть на заднее сидение. И я пошла.

И ласка его была простой и натуральной, и грубый напор её извинялся неподдельным желанием. И меня понесло–захолонуло, и нестерпимо жарко стало в машине от нашего загнанного дыхания, и нельзя было дух перевести, и нам нравилась сладкая мука этой погони…

Но я услышала: «Поедем в гараж, лапа…»

— Зачем в гараж, — я немного отстранилась от него — нам есть куда …

— Далеко? — и он закрыл мне рот поцелуем.

— Нет, совсем близко — выдохнула я.

Губы его коснулись моего уха, язык шелохнулся в самой раковине, и сквозь собственный стон, я услышала, как он прошептал:

— А машина?

— Что машина? — не поняла я.

— Где я оставлю её?

— Как где? — мелькнула догадка, но я не могла сразу поверить в неё — Во дворе…

— Нет, лапа — мы всё ещё сидели, тесно прижавшись друг к другу — Нет, я не могу, лапа: её же разденут вмиг…

Огромный вопросительный знак вырос во мне и, раздирая нутро, прошёл насквозь, зацепившись за уши … Я ничего не ответила на все его «что случилось?», «куда ты?», «подожди!» — молча вышла и пошла к своей машине. Путь в два шага показался мне переходом через Альпы.

Ещё какое–то время он не давал мне отъехать, в одной рубашке стоя под промозглым осенним ветром, в чем–то уговаривая меня. В общем–то, это был сплошной поток пошлости, кажется, он решил, что меня оскорбило его предложение заниматься любовью в машине. Он уверял меня в своём уважении к женщинам…

Проносились мимо огни встречных машин, езда рождала хорошие не одушевлённые мысли, и самой тёплой среди них была мысль о том, что надо бы завтра съездить на станцию обслуживания, проверить тормоза.

И тут же подумалось, что водить машину невероятно полезно людям не уравновешенным, склонным к депрессиям, потому, что само по себе нелепо нажимать на тормоза, глядеть вперед, предвидя ситуацию на дороге и предусмотрительно готовя себя к ней — словом, целиком находиться во власти инстинкта самосохранения — и при этом раскачивать в себе истерическую мысль: «ах, жить не хочется!..»

В загадочном кружении Крестовского острова вдруг возник и понемногу начал оживать сюжет рассказа о маленьком, хромом человеке, всю жизнь мечтавшем купить автомобиль, он копит, во всём себе отказывает, кое–как живёт с матерью в коммуналке, в одной комнате, безобразно одевается, не знает женщин… и только накопит, как она — уже столько раз во сне виденная, уже так реально принадлежавшая ему машина — по закону подлости именно она, дорожает чуть ли не в полтора раза, но он ни за что на согласится унизить свою мечту до ка кого–нибудь там «Запорожца» — нет, он лучше зимой в тапочках ходить будет — и ходит–таки, и вот наконец — он владелец машины и даже гараж есть — теперь, ему кажется, можно начать жить, не жалеть копеек на обед в столовке, можно купить индийские джинсы, курить сигареты с фильтром, наконец — женщина. Конечно, сигареты, тряпки — всё это не главное, главное — это женщина, но её некуда привести, зато у него есть машина и гараж, и в машине он откидывает сидения, он вытаскивает подсос, и заводит двигатель, и удушливое тепло заполняет со бой подлое их убежище…

Но это будет другой рассказ, а теперь — точка. Приехала.

Ленинград, ноябрь 1976