Юрий Слепухин - У черты заката. Ступи за ограду Страница 74

— Что вам мешает вернуться домой? — резко спросил он.

— Мисс Пэйдж, я же вам сказала…

— Ну и что мисс Пэйдж? В конце концов, она не ваша мать. Вы что, живете без матери?

— Мои родители разошлись… Уже давно…

— Возвращайтесь без разговоров. Отца все равно нет, а мисс…

— Вы не понимаете, Джерри, — умоляюще заговорила Беатрис, — если бы папа был дома, это совсем другое дело… А то ведь она наговорит ему такое… Что я вернулась домой совершенно пьяная, ночью, и вообще… Он вообразит себе какую-то ужасную картину…

— Картина и так ужасна, не стройте себе иллюзий. Дочь известного ученого — в восемнадцать лет — вдруг напивается в баре, как… Каким дьяволом вам вообще могла явиться в голову мысль идти одной в «Гэйлордс»?

— На… на пари, Джерри, — удерживая слезы, прошептала она.

— «На пари»! Перестаньте хныкать, я вам сказал! Ну? Энрике! Приготовьте барышне черного кофе и дайте мне еще коньяку.

— Я не хочу кофе, не хочу!

— Потрудитесь молчать! Вас не спрашивают, чего вы хотите и чего нет. Может, вам еще парочку коктейлей? — Он с отвращением покосился на нее и фыркнул. — Хороши, нечего сказать. Сказочная принцесса! И вам не стыдно?

— Мне… мне очень стыдно, Джерри, — еле выговорила она.

— Правда? Ну ничего, посмотрим, как вам будет стыдно завтра! Бар закрывают в два часа ночи, а на улице вас сразу же заберет полицейский и отправит в комиссарию. У вас спросят удостоверение личности, и через четверть часа туда сбегутся корреспонденты… Что? Почему сбегутся, вы спрашиваете? Да потому, что им сообщат о задержании в нетрезвом виде дочери известного оппозиционера, понятно? И в утренних газетах появится ваш снимок — в растерзанном платье и с растрепанной прической, полицейские умеют это делать. И под ним будет подпись: «Такова мораль тех, кто обвиняет в аморальности и коррупции партию генерала Перона».

Последние слова он произнес вполголоса, но на Беатрис они подействовали как пощечина. Она вздрогнула и уставилась на Жерара, бледнея на глазах.

— Теперь дошло? — резко спросил он.

Бармен поставил перед Беатрис чашечку дымящегося кофе и рюмку перед Жераром.

— Пейте! — приказал тот, залпом опрокинув коньяк и закусывая лимоном.

Беатрис, съежившись, маленькими глотками стала пить кофе, обжигаясь и морщась.

— Он без сахара, Джерри, — робко сказала она.

— Пейте, я вам сказал!

Попыхивая трубкой, он смотрел на нее, пока она не допила до дна и не опустила чашку, закусив губы.

— Вы поедете ночевать ко мне. Вот так.

Беатрис обернулась к нему, делая большие глаза:

— Ночевать к… — Она запнулась и воскликнула в ужасе: — Что вы, Джерри, как можно!

— Ах, нельзя? Отлично, отправляйтесь домой.

— Но я не могу домой в таком виде, — сказала она, чуть не плача. — Мисс Пэйдж сразу заметит…

— Хорошо, будем логичны, — терпеливо сказал Жерар. — Ночевать в полиции вы не хотите? Нет. Ехать ко мне тоже не хотите? Прекрасно. Не подумайте, что я на этом настаиваю. Что же остается?

Беатрис растерянно пожала плечами.

— Но это неприлично, Джерри, постарайтесь понять… В Аргентине — чтобы девушка ехала ночевать в незнакомый дом…

— Езжайте в знакомый, дело ваше.

Беатрис вздохнула, искоса взглянув на Жерара и быстро опустив глаза.

— Да нет, но как же так… Поймите, Джерри, от моей чести ничего не останется, если я к вам поеду…

— Нет у меня других забот — покушаться на вашу честь.

— Вы меня не поняли, — покраснела Беатрис, — я говорю о репутации…

— О своей репутации вам нужно было думать раньше, когда вы входили в «Гэйлордс»!

Беатрис молчала, опустив голову.

— Я не знаю, Джерри… — сказала она негромко. — Ни от одного мужчины я не приняла бы такого предложения… но вам я почему-то верю. Хорошо, я поеду с вами.

— Давно бы так. Поедем сейчас или еще посидим?

— Давайте посидим немного еще…

Опьянение, временно нейтрализованное страхом и черным кофе, постепенно снова начало овладевать Беатрис. Успокоившись насчет своей дальнейшей судьбы, она опять развеселилась и болтала без умолку. Этот носатый похож в профиль на тукана, а блондинка так мило причесана, — наверно, новая мода; а та пара танцует, будто оба накурились марихуаны — совершенно в трансе…

— Ой, Джерри, — шепнула она вдруг, сжав его руку, — смотрите, смотрите — вон за тем столиком, где пальма, видите — такая дама в золотом платье? Понимаете, я знаю эту материю — это французский брокат, я его недавно увидела на Санта-Фе и просто влюбилась. Два дня не могла думать ни о чем другом, потом наконец не выдержала и пошла спросить цену — думаю, без такого платья я на всю жизнь останусь несчастной! И знаете, почем оказался этот брокат? Четыреста песо метр, ха-ха-ха-ха, а я получаю пятьсот в месяц…

— Это мало, Трисс, — покачал головой Жерар. — Вам следовало бы поискать другое место.

— Нет, зачем же, у меня очень хороший шеф. Только скупой, как… Впрочем, он ведь шотландец, этим все сказано. Доктор Джозеф Мак-Миллан! Это человек, который не ест яиц, чтобы не выбрасывать скорлупу. Я его попросила купить машинку, которая затачивает карандаши, — знаете, есть такие, вы только вставляете карандаш, крутнете ручку — и готово. Так он мне знаете что заявил? «Трикси, — говорит, — первый шаг к разорению самой процветающей фирмы это покупка такого аппарата. Получив в руки эту машину, секретарша начинает развлекаться, перерабатывая карандаши на стружку, и вы тоже будете это делать, Трикси, и тогда всего моего скромного капитала не хватит, чтобы снабжать вас сырьем». Представляете? И мне приходится чинить карандаши бритвочкой, вот пожалуйста. — Она подняла заклеенный лейкопластом палец.

— Какое животное, — сочувственно сказал Жерар.

— Ну нет, он, конечно, не животное, просто он… Ой, у меня так кружится голова…

— Ах, уже? Я ведь вам это предсказывал, — кивнул Жерар. — И не только это. Посмотрим, как вы будете чувствовать себя завтра.

— Это не от коктейлей, Джерри, просто мне хочется есть. Я не ужинала. А как я буду чувствовать себя завтра?

— Увидите. Собирайтесь, Трисс, нам пора ехать.

— Еще рано, Джерри!

— Уже не рано, и вы голодны. Поужинаем у меня. Энрике!

В Линьерсе, где авеню Ривадавия проходит под мостом пересекающей ее автострады Хенераль Пас, их остановил затор. Беатрис проснулась и вдруг потребовала пустить ее к рулю.

— Я хорошо умею, Джерри, вот увидите! Ну пустите меня, хотя бы несколько кварталов…

— Ни нескольких метров. Спите уж лучше.

— Истинный кабальеро выполнял любую просьбу своей дамы, — пробурчала Беатрис. — А почему это мы стоим, уже приехали?

— Нет, путь занят. Сейчас поедем, спите.

— Я уже выспалась…

— Так скоро?

— Угу… Я очень люблю спать в машине… Похоже, будто плывешь. Я сейчас хотела бы очутиться на корабле…

— На межпланетном?

— Не-ет, что вы… Говорят, у марсиан вместо ушей антенны? На самом обыкновенном корабле… Например, на заколдованном корабле Тристана…

— «На обыкновенном заколдованном корабле Тристана», — усмехнулся Жерар. — Скромное желание, Трисс!

— А я и не говорю, что скромное… У меня все желания нескромные. Наверно, у меня необузданная натура.

— Это заметно.

— Наследственность, что вы хотите… — Беатрис зевнула. — Прошу прощения. Один из моих пра-пра-пра… дон Педро Мануэль… вырезал на перешейке население целой провинции. Потом индейцы убили его самого — бросили в яму с колючками. А еще одного Альварадо сожгли в Вальядолиде. Тоже, кстати, по заслугам.

— Его-то за что? — поинтересовался Жерар.

— О, черные мессы и тому подобное. Он продал душу, понимаете? Жуткий, наверное, был тип.

— Да, родственнички у вас…

— Не говорите! В сущности, мы совсем недавно вступили на стезю добродетели… каких-нибудь полтораста лет. Во время войны за независимость и позже, при Росасе, Альварадо уже вели себя по-джентльменски… Ой, я забыла — у нас еще был один пират! Этого повесили и засмолили англичане. Джерри, я так соскучилась по морю! За неимением Тристана, я не отказалась бы сейчас и от пиратского брига… Чтобы были раздутые ветром паруса, огромное море и летящие клочья пены… Почему я не живу в семнадцатом веке?

Стоящие впереди машины начали трогаться. Беатрис, лежа с откинутой на спинку сиденья головой, продекламировала вполголоса, не открывая глаз:

— «Как чудовищные крылья — белый парус корабельный… Небо сверху… Море снизу… Море с небом нераздельны…» Кто это?

— Не знаю…

— Дон Хосе де Эспронседа. Вам нравится испанская поэзия?

— К сожалению, Трисс, я ее не читал.