Андрей Башаримов - Пуговка Страница 10

Мама поправила на голове шапку.

– Мигрень. Мигрень замучала. Замучила. Мигрень. Мигрень. – Она закричала: – А вот уеду в Миргород! Уеду! Оставлю вас с бабкой! Сидите здесь! Оставайтеся! Оставайтеся одни-одинешеньки! Никто вас ни кормить, ни поить не будет! Еще попомните! Еще вспомните обо мне! Припомните мой голос! Голос первым забудется! Забудется и все! Все! Слезами горькими умоетесь! А потом и лицо! И лицо мое родненькое забудете! Черточки сольются воедино, кружочки и крестики из золотых в глиняные превратятся, – Мама взялась за ручку двери. – А я потом на вас милицию вызову! Всех вас сдам! – Она широко развернулась, махнув пришитым к юбке хвостом, и изо всей силы захлопнула дверь.

Из-за двери послышались приглушенные рыдания.

Пуговка огорченно покачала головой. Прошла на кухню. Налила себе стакан холодного молока, залпом выпила и грохнула пустым граненым стаканом по кухонному столу. Она подняла к потолку глаза: "Доколе, Господи?"

Алеша повесил куртку на вешалку и выключил в коридоре свет.

– Алеша! – позвала из гостиной мама. – Да сделай ты тише, господи! – закричала мама бабушке, стараясь перекричать громкий звук телевизора.

– Чего? – оторвалась от экрана бабушка.

– Тише! Тише сделай! – по слогам проговорила мама.

– Тише?

– Тише! Тише! Тише!

Алеша зашел в гостиную.

Бабушка обидчиво поджала губы.

– Так бы сразу и сказала, бесстыдница, – она вытерла морщинистой рукой рот. – А то сразу в крик, сразу в крик. – Она покачала головой, повернулась и крутанула ручку громкости на передней панеле телевизора.

Звук стал еще громче. Послышался звон хрустальных бокалов.

– Боже! Боже! – завопила мама. – Боже! Тише! – Мама бросилась к телевизору и выключила его. – Ты совсем меня с ума сведешь, мама! Совсем!

Бабушка положила руки на колени и посмотрела снизу на маму.

– Ты, Наденька, совсем уже сумашедща стала! – Медленно покачала головой. – Ай, ай, ай… Уже телевизор не дает посмотреть… Везде меня гонит, нигде места мне уже нет в этой квартире! Нигде! – Она тяжело поднялась и встала, держась за спинку стула, стоящего возле стола. – Разве тебе не стыдно, Наденька? Чи ж я думала, что ты такая у мене вырастешь? Чи ж я знала?.. Ох, ох…

Бабушка медленно прошла через комнату мимо Алеши и остановилась в дверях. Она повернулась и беснула на маму глазами.

– Коли б я ведала… Лучше б тебе не родится, лучше б ты маленькой померла, коли так…

Мама изменилась в лице.

– Побойся бога, мама! Что ты такое говоришь? Разве тебе не стыдно? Разве я о тебе не забочусь? Как же ты можешь такое говорить?

Бабушка стояла, схватившись за дверной косяк, по морщинистому лицу текли слезы.

– Чи ж так можно? – говорила она, блестя железными зубами. – Чи ж так по-человечески? Чи ж так кто с родителями обходится? Ты уже кушать мне даже не даешь! Кушать! Я на кухоньке стою, так к окну отворачиваюсь, чтобы видно не было, что кушаю!

– Мама! Что ты такое говоришь? Это где же я тебе кушать не даю? Стыдись! Наговариваешь на родную дочь!

– Ты мене стыдишь! Ты мене стыдишь! Ты мене кушать не даешь! – дыхание бабушки стало прерывистым. – К телевизору не пускаешь! Ах, ты, гадюка! Ах, ты гадюка! – завизжала она. Сжав кулаки, она бросилась к сидящей на диване маме. – Гадина! Гадина!

– Боже! Убивают! – закричала мама и закрылась сверху руками.

– Ну, я вже щас тебе дам, – бабушка замолотила маму кулачками по спине. – Ну, я вже щас тебе покажу, как надо родину любить, – с придыхом приговаривала она.

Алеша, удивленно наблюдавший за происходящим, вдруг гаркнул:

– Хва-тит! Хва-тит! Хва-тит! – он весело посмотрел на застывших родителей. – От-ста-вить! Ров-няйсь! Смирр-на! Ррравнение на серрредину! Шагом арш! – Он задирижировал руками, и запел "прощанье славянки" – Та-ра-рарара ра-рарара-ра-рарам тарара-тарара-та-рарам…

Мама поднялась с дивана.

– А это что еще за командир нашелся? – она подбоченилась. – Что это еще такое? Ты почему нам мешаешь? Мы тут с бабушкой разговариваем… Ты чего не в свои дела вмешиваешься?

– Ага, – улыбнулся мальчик. – Вижу я, как вы разговариваете… – Алеша выпрямил спину и сомкнул ноги, выпрямив их в коленях. Он застучал воображаемыми палочками и затянул: – Бабусенькин носик, смотри сдалека! Бабусенькин носик, бей в ба-ра-бан! Бабу…

Мама шагнула к нему и откинула руки в стороны.

– Так. Где ты пропадал? Чего глаза красные? Плакал? Что снова случилось? – засыпала она его вопросами.

– Ничего, – мальчик устало опустился на ручку кресла. – Ничего не случилось. А глаза красные оттого, что смешно стало.

– Смешно видите ли ему стало… Ах, ах, ах, вы только посмотрите на него! Какой герой! Смеется с собственных родителей! – Мама наклонилась к нему. – Ты лучше скажи, что ты с Филей сделал? Чего это он пугливый стал какой-то? Ты его бил?

Алеша вскочил.

– Ды ты что? – закричал он. – Я? Да как я мог?! Я никогда, никогда не бил и не буду бить Филю!

– Ну, ладно с Филей, а ты спроси его, Наденька, уроки он сделал чи нет? – заскрипела из-за спины бабушка.

– Да! Уроки ты сделал? – спросила мама. – Ведь уже вечер! А завтра, между прочим, в школу!

– Мам, мне завтра во вторую смену…

– Ты все равно утром плохо уроки делаешь. Садись сейчас же за уроки! – отрезала мама.

– Хорошо, мам.

Он прошел в детскую. Нащупал в темноте включатель настольной лампы, нажал. Открыл глаза. Темнота. "Лопнули глаза!" – пронеслось в голове. – "Лопнули глаза!" – запаниковал Алеша. Он судорожно зашарил руками по столу, вокруг была кромешная темнота, ничего не видно, снова нащупал выключатель и со всей силы вдавил кнопку. Загорелся свет. Мальчик облегченно вздохнул. "Уффф… Пронесло. Значит, по математике будет пятерка за четверть", – радостно подумал он. "Точно, должна быть, раз видеть только понарошку перестал", – мальчик вздохнул и улыбнулся, доставая из портфеля учебники и тетрадки.

Сзади послышался легкий шорох.

Он обернулся.

На ковре, возле шкафа стоял Филя. Он настороженно смотрел на Алешу.

"Филя, Филя!" – позвал мальчик.

Кот остался на месте, внимательно следя за ним.

Алеша осторожно опустился на колени и медленно подполз к коту. Филя поднял одну лапу и, чуть прижав уши, подался назад.

"Филенька, миленький – зашептал мальчик, – котенька мой, прости меня, пожалуйста. Теперь только ты, мама и бабушка у меня остались из всех… Даже с Аленкой, и то я поссорился. Прости меня, пожалуйста, если можешь…"

Мальчик заплакал.

Кот неуверенно сделал шаг вперед, потом еще один, потом, оттолкнувшись сильными лапами, запрыгнул к Алеше на колени, запустив коготки в вязаный свитер. Мальчик прижался к пушистому тельцу и погладил его.

"И почему Аленка подговаривала меня придушить Филю? Ведь он такой хороший и ласковый", – подумал мальчик.

Алеша вышел из подъезда и зажмурился от солнечных лучей.

Весь двор словно засиял, запереливался в лучах зимнего солнца. Белый снег засверкал, каждая снежинка, искрясь, норовила блеснуть прямо в глаза и побежать дальше, дальше, в поисках следующих мальчишечьих глаз, туда, в Лапландию, где живут Деды Морозы, где высокие сапоги с белыми пушистыми отворотами топчут нежный, упругий покров, а терпеливые олени, ждущие своего часа, сонно позвякивают колокольцами. И конечно же, мешки с подарками – красные, все в серебристых блестках, такие полные, такие выпуклые и тяжелые, в них полно всякой всячины, и Дедушка Мороз на следующий Новый Год улыбнется в ватную бороду и скажет голосом Анны Романовны: "А тебе, Алеша Шумовой, как забияке, мы дарим вот эту дудочку, чтобы ты получил в наступающем году хорошую оценку за поведение!"

Алеша улыбнулся, сморщив нос и скатился со скользких ступеней, ловко цепляясь за ребристые перила и быстро перебирая руками.

Он осмотрелся вокруг. Возле т-образных рам для выбивания ковров, под старой грушей, которая осталась еще с тех времен, когда на этом месте были старые дома, давно снесенные, на месте которых выросли многоэтажки и этот, родной для Алеши двор, играла ребятня. Оттуда доносились отрывистые детские крики, мелькали детские фигурки: одна часть оборонялась за снежной крепостью, а мальчишки постарше наступали, забрасывая отбивающуюся малышню снежками.

Алеша подбежал к ребятам и в нерешительности остановился за спинами старших парней. Они весело перебрасывались бранными словечками, прерывисто дыша, с румяными от мороза лицами и потными, слипшимися волосами, выглядывавшими из-за вязаных шапочек, хватали перчатками снег, сбивали его в большие снежки и швыряли в визжащую за снежной стеной крепости малышню.

Высокий парень обернулся и заметил стоящего возле замерзшей, в отметинах снежков, груши.

– Эй, малый! – крикнул он. – Давай в крепость!