Анастасия Соболевская - Грета за стеной Страница 10

— Да ну, прекрати, — успокаивала ее Суннива, — Ты ему нравишься.

Легко сказать. У Греты сердце заходилось от стука, когда он начинал комментировать ее полотна. Как если бы красной ручкой исправлял ошибки в перспективе и пропорциях прямо на холсте. И хоть он весьма скупо высказался о каждой из них, придравшись к скучным мазкам масла, но сам факт, что Адлер забрал все, буквально кричало о том, что ругал он ее для проформы, чтобы Грета не расслаблялась и не витала в облаках, чем находил реальные поводы для придирок. Когда до конца занятия оставалось еще полчаса, а все зачеты были проставлены, Тео Адлер сменил гнев на милость и устроил первокурсникам небольшой банкет в виде угощения шоколадными конфетами и вишневым соком, припасенными заранее. Так он хотел дать студентам повод немного расслабиться перед предстоящими экзаменами. И таким он нравился Грете больше всего.

После зачета даже июньское солнце будто засияло для нее чуть ярче, а ветер стал дуть теплее. Она собрала вещи в сумку и водрузила широкоформатную папку и неудобный тубус на плечо. Как же ей не хотелось идти со всем этим громоздким добром на остановку ждать душный автобус, чтобы поехать к отцу — он позвонил ей около часа назад и сказал, что его срочно вызвали, и он не сможет приехать за ней сам. В этом весь папа. Суннива и Пауль сразу после зачета направились в общежитие праздновать, но Грета с ними не пошла — она пока не могла расслабиться, к первому экзамену она совсем не готовилась — не хватало времени, а он обещал быть сложным — история искусства, как-никак. Спускаясь по ступенькам, она взглянула на то место, где обычно парковался отец, когда забирал ее. Сейчас там стояла совсем другая машина — чуда не произошло.

Когда она пригляделась, ее сердце гулко ухнуло о ребра — она узнала машину Мартина. Сам хозяин сидел в салоне. Но что он здесь делает?

Он вышел, когда Грета стала переходить улицу. Непривычно летний, в легкой хлопчатобумажной клетчатой рубашке с короткими рукавами, две верхние пуговицы расстегнуты, на запястье блестят тяжелые часы, а в глазах все то же угрюмое выражение. Он окликнул Грету. Она подошла.

— Маркус не смог приехать, — сказал он. — Попросил меня отвезти тебя домой.

Грета с достоинством уняла волнительную дрожь.

Он помог ей загрузить неудобные сумки в багажник.

В дороге они оба молчали. Тишину салона разбавляла только музыка, доносящаяся из магнитолы — едва различимая, тихая.

— Ты долго меня ждал? — девушка решилась нарушить молчание, хотя на языке у нее крутился совсем другой вопрос. Мартин посмотрел на нее сквозь солнцезащитные очки.

— Нет.

И снова молчание. Так они выехали на главную городскую магистраль — улицу Линделан, рассекающую пополам центральный район.

— Спасибо за книгу. Я ее прочла.

— Не за что.

И снова из него слова клещами не вытянешь! С отцом он вел себя совсем по-другому — если хотел что-то сказать, его было не заткнуть. Так может, он молчал, потому что не хотел говорить? Грета тут же обиделась на выдуманную проблему. Мартин с шумом выдохнул и провел свободной рукой по волосам. Грета интуитивно почувствовала, как он собирается с силами.

— Извини за открытку, глупая была идея.

Грета залилась краской:

— Нет-нет! — ей будто почудилось, что он знает, что она всюду носит ее с собой, — Она мне понравилась. Правда. Это было мило.

— Да?

— Да. Но я не ожидала…

— Я тоже.

Их мысли будто прозвучали в унисон.

— Я тебя смущаю? — неожиданно для себя самой спросила Грета, — Ты из-за этого меня избегаешь? — и сразу пожалела, что вообще открыла рот.

— Избегаю?

— Мне так показалось, — попыталась она оправдаться.

— Я тебя не избегаю.

— Тогда в моей комнате… Я тебя испугала.

Не надо было говорить ему этого слова.

Мартин резко пошел на обгон машины впереди.

— Извини, мне не нужно было этого говорить, — Грета кожей почувствовала вспышку его эмоций.

— Я ошибся.

— Я не считаю этот поцелуй ошибкой.

Впереди загорелся красный сигнал светофора. Они остановились. Мартин резким движением снял очки и протер глаза.

— Грета…

— Не считаю его ошибкой и считать не буду, — настырно продолжала она настаивать на своем.

Мартин как-то странно посмотрел на нее и выдохнул.

— Боже.

Его рука застыла на шее.

— Если я тебе не нравлюсь, лучше так и скажи, — сама Грета едва не тряслась от волнения.

— Тебе семнадцать.

— И что?

Мартин покосился на нее.

— Раз мне семнадцать, меня и целовать нельзя? Моей подруге Сунниве тоже семнадцать, она уже три месяца живет со своим молодым человеком.

— И он тоже, видимо, офицер в команде ее отца-комиссара полиции, да? — одернул ее Мартин.

Его тон прозвучал так же резко, как во время споров с Маркусом, когда речь шла об убийстве. Это ее напугало.

— Значит, вот в чем дело? — обида подкатила к самому горлу.

— Извини.

Загорелся зеленый, они поехали дальше.

Грета вынуждена была проглотить свой гнев. Отчасти она еще в тот же день поняла, отчего Мартин так быстро сбежал от нее. Если отец узнает, что его подчиненный неравнодушен к его несовершеннолетней дочери, Мартина могут уволить. Буйное воображение в тот же момент дало пищу тревоге в виде замелькавших перед глазами заголовков газет о педофилии в полиции. Отчасти она и себя винила в том, что, не желая того, поставила Мартина в неудобное положение. Но если он так сильно переживает, значит ли это что-то?

До дома оставалось ехать меньше пятнадцати минут.

— Жаль, что я для тебя только дата рождения в паспорте, — обиженно заявила Грета, уставившись на дорогу Эта фраза его задела. Девушка почувствовала это по тому, как Мартин снова вдавил педаль газа в пол, и машина рванула быстрее. Грета пожалела о сказанном — поняла, как глупо она выглядит. В ее представлении эта фраза звучала намного тоньше и аккуратнее.

К дому они подъехали в молчании. Лучше обижаться друг на друга молча, чем громко выяснять отношения, которых, по сути, нет.

Грета вышла из салона, молча страдая от липкого чувства собственной неправоты. Мартин выгрузил ее тубусы и сумки и повесил на плечо. В гнетущей тишине они подошли к дому Грета достала запасные ключи и отворила входные двери. По ее спине бегали мурашки, как при ознобе. Едва дверь за ними захлопнулась, тубусы с грохотом повалились на пол и покатились в разные стороны. Грета не поняла, как оказалась прижатой к стене. Мартин одной рукой прижимал ее за талию к себе, а другой держал ее голову, путаясь пальцами в волосах. И целовал. Настойчивее, чем в первый раз, но так же нежно, будто сейчас она упорхнет, хотя Грета и не собиралась упархивать. Она обвила руками его шею и тянулась к его губам, боясь, что целует его в последний раз. Задыхаясь от переполняющего чувства, она обнаружила в себе умение целоваться по-взрослому. Мартин нежно укусил ее за мочку уха, и Грета застонала. Они еще несколько минут стояли, соприкоснувшись лбами, и не могли надышаться друг другом. Мартин по-прежнему крепко сжимал ее руками, Грета обнимала его за плечи и чувствовала, как мускулы играют под его рубашкой. Ее тело будто оживало в его руках.

Зазвонил его мобильный. Мартин взял трубку и долго слушал.

— Я скоро буду.

— Это отец?

— Это не по работе.

— Останься, — прошептала она, ощущая такое заманчивое тепло внизу живота.

— Нет, — прошептал Мартин в ответ.

— Пожалуйста, останься.

Слышал бы ее сейчас отец.

— Нет, — Мартин прижался горячими губами к ее виску.

Конечно, он никогда не останется. Грета знала это, глупо было даже надеяться. Все бы отдала, чтобы он остался.

Он прошептал ее имя ей в шею, поцеловал на прощание еще раз и ушел, оставив пылающую девушку одну.

Он не обещал ей позвонить, но несколько следующих дней Грета то и дело хваталась за телефон, в надежде увидеть пропущенный звонок или сообщение, но ничего не было. И эта тишина доводила Грету до отчаяния. Какие уж тут экзамены? Она места себе не находила, плохо спала, а когда не спала, то читала учебники, но это не очень-то помогало отвлечься. Она тайком выписала из отцовского телефона номер Мартина и записала в свой телефон. Она поставила на него отдельную мелодию — трели лесных птиц, чтобы каждый другой звонок не заставлял ее вспыхивать пустой надеждой. Но лесные птицы молчали. День, два, три — пока Грета не потеряла всякую надежду их услышать.

Экзамены подошли к концу и на доску объявлений у деканата вывесили результаты прошедших на второй курс студентов, Грета не увидела в списках имен троих своих одногруппников. Троих! После экзамена по истории искусства из ее группы отсеялось три человека! Ужасно много, если учесть, что их было всего двенадцать.

Начались каникулы. Дома на Ринге заниматься, по сути, было нечем. Все вечера Грета проводила в своей комнате на широком подоконнике, пока мать и отчим смотрели телевизор в гостиной, и наблюдала за засыпающим внизу городом, заливом и огнями Вантового моста, перекинутого, через пролив между большой землей и островом. Городские магистрали, подсвеченные фонарями, змеились желтыми полосками в черно-синей темноте. Грета делала какие-то зарисовки в блокноте, мыслями будучи где-то совсем далеко, когда в спальне тихо защебетали лесные птицы. Так тихо, что Грета не сразу поняла, что звук доносится не с наружи. И вдруг подскочила, опрометью метнулась к сумке и вытряхнула оттуда все содержимое.