Шань Са - Конспираторы Страница 10

Подходит официант.

— Желаете кофе или чай?

— У вас есть свежая вербена?

— Да, мадам. А для вас, мсье?

— Кофе.

Аямэй даже не ждет, пока официант удалится.

— Кто они?

Джонатан отвечает лаконично:

— Я расскажу тебе как-нибудь потом.

Он выдерживает паузу и улыбается. Веря в неотразимость своих голубых глаз и белых зубов, хочет показать ей, что и он в душе революционер.

— Почему это происходит? Кто в ответе за утрату души? Все эти продажные политики, с потрохами купленные промышленными группировками; все эти денежные мешки, опутавшие планету сетями мафии. Они извратили великие цели прошлого века, чтобы одурачить нас. Демократия стала их парадным облачением, права человека — карающей дланью для ослушников. Как вообще можно говорить о правах человека, если нас кормят трансгенами и мясом бешеных коров? Наши граждане верят, что они свободны, потому что им регулярно выдают избирательный бюллетень. На самом деле выборы — это только видимость борьбы! У политических партий одни и те же интересы: продажа оружия, наркотрафик, нефть…

Опершись подбородком на руку, она буравит его взглядом. Он понимает, что хочет ее. Залпом допивает кофе.

— Идем?

Лифт едет вниз с верхушки Эйфелевой башни. У их ног дышит Париж. Трокадеро, Триумфальная арка, купол Инвалидов покачиваются на волнах света. Длинной бархатной лентой в золотых звездах стелется Сена.

Джонатан делает шаг вперед и целует свою героиню, свой объект.

Он притискивает ее к стене. Она слабо отбивается. Ее горячий язык еще пахнет свежей вербеной. Прижимаясь к ней всем телом, он млеет от трепета ее груди. Удерживая левой рукой ее запястья, правой шарит по телу. За ужином он приметил брешь, скрытую под левой подмышкой. Теперь его рука на ощупь считает препятствия. Скроенное по косой платье застегнуто на двадцать одну пуговку; крошечные, обтянутые шелком, они расположены по вертикали от подмышки до середины бедра. Каждая как мина, которую надо осторожно обезвредить.

Сколько уже времени он ее целует? Он поднимает веки и встречает взгляд широко открытых глаз Аямэй в нескольких сантиметрах от своего лица. Ее зрачки блестят, как два черных агата.

— Идем в гостиную, — шепчет он ей в ухо.

Не дожидаясь ответа, поднимает ее. Она тяжелее, чем кажется с виду. Пошатнувшись, он все же не выпускает ее из рук. Оба падают на диван. Она сразу вскакивает. Он кидается за ней, настигает и опрокидывает на ковер. Нащупывает первую пуговку.

Он весь мокрый от пота, когда добирается до последней. Освобожденно вздрагивают две круглые груди. Под черным платьем скрывается тело атлета, все из мышц и выпуклостей. Он дает себе две секунды передышки, раскидывает по углам пиджак, галстук, рубашку, туфли, носки, брюки, трусы. Глубоко вдыхает, собираясь с силами. Есть женщины — пирожные с кремом, их хватает на один глоток. Есть другие — куницы, выдры, мышки, самки с острой мордочкой и блестящим мехом, те затевают игру, пуская в ход визг и коготки. Но китаянка, что сейчас под ним, принадлежит, увы, к третьей категории: она, с ее плоским животом, торчащими грудями, длинными ногами, мощными бедрами, тонкой талией и почти мужскими плечами, — гора, которую нужно штурмовать.

Он бросается на нее.

Долго ласкает, чтобы разогреться.

И решительным толчком бедер входит в ее лоно.

Она стонет, извивается. Ее лицо багровеет.

Его уже не остановить.

Он меняет позу.

Таранит ее до изнеможения.

Отдыхает, снова меняя позу.

Чувствует накатывающую волну.

Сдерживается.

Медленным шагом продолжает восхождение.

Думает о компьютерных программах своей компании, чтобы отвлечься от натянутых нервов мужского естества.

Снова пауза. Закинув одну ногу на спинку дивана — другая свисает на пол, — Аямэй смотрит на него со странной улыбкой. Когда она занималась любовью в последний раз? Кто были ее любовники? Какие игры ей нравятся? Вопросы теснятся в голове Джонатана.

Он вновь устремляется в бой, не утруждая себя предупреждением. Встреча мужчины и женщины — это война без перемирий. Армия Джонатана продвигается вперед по территории противника, и на всем пути ее встречают стонами, хрипами и содроганиями. Смешивается пот, сталкиваются губы, сплетаются и расплетаются ноги, воздеваются к небу и бессильно падают руки. Наконец долгий вздох вырывается из груди Аямэй. Ее руки вцепляются в плечи Джонатана, глубоко в его плоть впиваются ногти. Он замирает, чтобы полюбоваться своей победой. Глаза молодой женщины широко раскрыты. Исчезла гордость бунтарки с Тяньаньмынь. Она смотрит на него с мольбой.

Кровь вскипает в его жилах, сердечный ритм зашкаливает. Джонатан устремляется к пику экстаза. Ему вдруг не хватает воздуха, все кружится перед глазами. Он падает с головокружительной высоты. И отваливается, обмякнув, на ковер.

Мало-помалу он приходит в себя, удовлетворенно потягивается и спрашивает партнершу:

— Ну как?

Ответа нет. Он поднимает глаза. Длинные спутанные волосы прикрывают Аямэй до пупка. Он раздвигает пряди, заправляет их за уши. Вот и груди — две крепостные башни. Он берет одну в руку и легонько встряхивает.

— Ну как, тебе понравилось?

Голос — жесткий, такой он слышал в их первую встречу, — звучит в ответ:

— Мне надо идти.

Его пальцы, играющие с ее соском, замирают.

— Почему?

— Я опасная женщина.

— Я знаю.

— Мужчины и женщины умерли из-за меня.

— Это было пятнадцать лет назад.

— Мы не должны больше видеться.

— Что с тобой?

Она бросает на него недобрый взгляд:

— Я не та, что ты думаешь.

— Поздно. Я вошел во вкус опасности. Хочешь воды?

— Женщина, будь она старая или молодая, проститутка или королева, — самка, на которую бросается самец. Со всеми обращаются одинаково. Для всех те же поцелуи, те же ласки, то же обожание. Все ложь. У фаллоса нет глаз и чувств нет. Таковы мужчины. Я ухожу. Мы больше не увидимся.

Джонатан не верит своим ушам. Да она с ума сошла, эта женщина. Столько усилий — и без толку? Он протестует:

— Кто-то обидел тебя, поэтому ты так мрачно смотришь на мужчин? Думаешь, ты — лишь дыра? Зачем же ты пришла ко мне, если знала, что я негодяй и мне только одного надо — переспать с тобой? Зачем же ты притворялась? А теперь поворачиваешь дело так, будто я тебя изнасиловал? Если я лжец, то ты лицемерка.

— Я знаю, почему пришла к тебе. Но понятия не имею, зачем ты меня привел. Я не женственна, у меня темное прошлое и никакого будущего. Если тебе хотелось приключения, ты его получил. А теперь дай мне уйти.

Джонатана разбирает смех.

— Что правда, то правда, критериям красоты, которые навязывает телевидение, ты не соответствуешь, но ты женственна, твоя женственность — сила и глубина. Когда я впервые увидел тебя, в черном пальто, ты меня словно пронзила. — Выдержав паузу, он на ходу сочиняет пылкую речь: — Ты пережила страшное. Тебя преследовали. Париж встретил тебя неприветливо. Вот почему ты думаешь, будто не нравишься мужчинам. Быть может, я буду только прохожим в твоей жизни. Но я с радостью беру то, что ты мне даешь, и хочу дать тебе лучшее, что имею. Расслабься. Иди ко мне.

Он обнимает ее за плечи, заглядывает в глаза. Джонатан знает, как тронуть женское сердце. Знает, что ни одна не устоит против его мальчишеского взгляда, взыскующего нежности.

Он тянется ее поцеловать.

— Все было прекрасно. Спасибо!

Она отворачивает голову и, отстранив его, встает. Натягивает трусики, надевает платье, застегивает его на все пуговки от бедра до подмышки. Весь вечер он был начеку. Теперь его опасения оправдались: что-то пошло не так. Он украдкой смотрит на часы: час тридцать две. Он устал. Ему хочется спать.

Он ловит ее за край платья и говорит наобум:

— Я знаю, почему ты пришла ко мне, хоть ты и не желаешь в этом признаться.

Она, застыв, недоверчиво косится на него.

— Я сирота и ты сирота. Тебя тянет ко мне точно так же, как меня к тебе. Мы с тобой говорим на тайном языке, который другим жителям Земли не понять. Не уходи, Аямэй. Мы уже родные друг другу.

Она смотрит так сурово, что ему кажется, будто ее глаза вот-вот пробуравят дыры в его лице. Вдруг у нижних век набухают две капли. Перелившись через край, стекают по щекам. Она плачет!

Он ошеломлен, но рефлекс не изменяет ему, несмотря на поздний час. Порывистым движением он прижимает ее к себе.

— Я тебя обманула, — шепчет Аямэй, дав ему осушить ее слезы.

Он не смеет ни шевельнуться, ни заговорить, ни даже вздохнуть.

— Я не кончила! У меня никогда не было оргазма!

— Что?

— Я притворялась… Я ничего не почувствовала!

Вот почему она так спешила уйти! Она фригидна, ему не почудилось!

Он обессиленно опускается на диван. Глубоко вздыхает, чтобы успокоиться.