Шань Са - Конспираторы Страница 11

— Я не кончила! У меня никогда не было оргазма!

— Что?

— Я притворялась… Я ничего не почувствовала!

Вот почему она так спешила уйти! Она фригидна, ему не почудилось!

Он обессиленно опускается на диван. Глубоко вздыхает, чтобы успокоиться.

— У тебя там было мокро. Ты покраснела. Ты отвечала на мои ласки в точности как женщина, которой нравится заниматься любовью. Ты вовсе не фригидна.

Эти слова вызывают бурю рыданий.

— Мне показалось, что на этот раз я смогу кончить. Но нет, не получилось. Я ничего не почувствовала. Я не женщина, а недоразумение. Мне никогда не узнать счастья быть женщиной.

— Не клевещи на себя!

Джонатан отчаянно ищет довод.

— Женщина — это не только вагина. В сексе участвуют и мозг, и кожа, и душа. Это целый комплекс тончайших механизмов. Как знать? Может, ты кончила, сама того не ведая.

— Я делала вид, будто мне хорошо. Прости!

Вздохнув, он привлекает ее к себе. Все объяснилось: порядок в квартире, маниакальная чистота, черное пальто. Монашка. А он получил задание: проникнуть в это ледяное одиночество.

— Ничего, — шепчет он ей, сам в это не веря. — Я тебя вылечу. Вот увидишь.

— Ты не сердишься?

— Сердиться на тебя? Люди причинили тебе зло. А я хочу тебе добра. Клянусь.

В ее глазах благодарность. Джонатан отводит взгляд.

— Идем спать, — говорит он и, увлекая Аямэй за руку, тяжелыми шагами направляется в спальню.

— Я кукла, марионетка, — всхлипывает она за его спиной. — Я играла, чтобы доставить тебе удовольствие… Кричала, содрогалась… Ты не сердишься, что я сказала правду? Прости меня…

— Все мы марионетки в мире иллюзий…

— …и кто-то невидимый дергает за ниточки, чтобы я плясала.

— В нашем мире все иллюзорно: страдание, наслаждение, ты, я, тот, кто дергает за ниточки, свобода, страх, одиночество… Я хочу спать. Сними платье. Ложись.

— Я никогда не спала с мужчиной.

— Я тоже давно не спал с женщиной. Будем привыкать друг к другу.

Темнота примиряет душу и тело. Темнота проливает бальзам, в котором растворяется ложь. Двуспальная кровать — глухой застенок, в котором два одиночества соединило ожидание прекрасных снов. Аямэй, свернувшись клубочком, отворачивается к стене. Джонатан изо всех сил прижимает ее к себе.

Он просыпается словно от толчка. Привстает на локтях. Ночь не такая темная, как он думал. Или уже утро. Часы у него на руке. Они показывают семь сорок две. В постели рядом с ним кто-то есть. Женщина! Он вспоминает все. Париж, площадь Эдмона Ростана, 21. Сегодня, 28 апреля 2005 года, Аямэй и Джонатан провели ночь вместе.

Она еще спит, голова лежит точно в середине подушки. Одеяло натянуто до подбородка. Щеки невинно-пастельного цвета, приоткрытый рот как спелая ягода. Ее гладкой коже неведомо страдание, ее сомкнутые веки скрывают глаза, которые, наверно, видят тысячу чудес сладкого сна. И эта женщина фригидна? Она лжет!

Джонатан, с восставшей плотью, тихонько придвигается к ней. Его рука скользит к ее груди. Нога касается лона. Не встречая сопротивления, он наваливается на нее. Она открывает глаза.

— Что ты делаешь?

— Пытаюсь тебя вылечить.

— Не трогай меня.

— Не упрямься. Тебе понравится.

Он целует ее. Она мотает головой.

— Я убила Миня, я и тебя могу убить.

— Там будет видно.

— Не надо, Джонатан, не надо! Ты пожалеешь.

— Никогда не боялся сожалений…

Он зажимает ей рот поцелуем. Ее лоно глубокое и теплое, почему же она уверяет, будто не знает наслаждения? Она кончит, иначе быть не может. Джонатан слышит протяжный гул — словно где-то рядом заработал мотор — и вдруг получает электрический разряд прямо в мужское естество. Боль пронзает все тело, от взрыва в голове он почти глохнет. Как сквозь туман до него доносится собственный голос:

— Ты убила меня!

Он просыпается от запаха кофе.

— Который час?

Она отвечает откуда-то издалека:

— Две минуты первого.

Он открывает глаза. Аямэй раздернула шторы. В сером небе зависли тяжелые, набухшие дождем тучи. Она идет к нему с двумя чашками кофе. Беззастенчиво демонстрирует свою наготу. Улыбается. Под глазами у нее залегли синие тени. Так лучиться жизнерадостностью может только женщина, довольная ночью любви с мужчиной, который ей нравится. Он ставит чашку на тумбочку и привлекает ее к себе.

— Ну что?

— Я сделала тосты. Будешь?

Высвободившись из его объятий, она уходит и возвращается с полной тарелкой поджаренного хлеба. От ее шагов, по-ребячьи резвых, дрожат половицы. С тайной гордостью Джонатан рассматривает это атлетическое тело, которым он обладал. Она держится очень прямо, но нет больше этакой военной несгибаемости в посадке головы. Такие губы бывают только у счастливой женщины, так улыбается девочка, открывшая для себя новые радости.

Обмакнув ломтик хлеба в кофе, он наконец спрашивает:

— Кто такой Минь?

Ее улыбка гаснет, взгляд устремляется в окно.

— Я никому не рассказывала про нас с ним.

— Не надо, не говори ничего. Я не хочу, чтобы тебе было больно.

— Нет, я сама хочу рассказать… Мне было четырнадцать лет, когда в моем классе появился Минь. Этот новенький был очень красив. Он писал стихи, но отставал по математике. Я помогала ему решать уравнения, и мы подружились. На вершине холма возле нашей школы была заброшенная хижина. Мы убегали с уроков физкультуры, чтобы побыть вместе. Я читала. Он рисовал. Вечером мы ехали домой на велосипедах. Наперегонки. Я крутила педали все быстрее, быстрее. Меня подхватывал ветер, я летела. Какое это было счастье — воспарить с Минем в небеса! Однажды кто-то донес на нас. Учитель, не сомневаясь, что дело тут любовное, сообщил обо всем нашим родителям, а потом и в дирекцию. В те времена в китайских школах «влюбляться» строго запрещалось. За это исключали, и Миня выгнали из школы. Мы были еще подростками. Наши тела не созрели для продолжения рода, нам были неведомы сексуальные желания, от которых взрослые теряют разум. Но для нас уже стало невыносимой мукой быть вдали друг от друга. Как ни следили за мной родители, я вылезала ночью в окно и бежала к нему на холм. Однажды я упала с дерева и сломала ногу. Тут обе семьи пришли в неописуемую ярость. Родители Миня переехали в провинцию, решив, что расстояние положит конец нашим «отношениям». Минь украл деньги и вернулся за мной. Чтобы больше не страдать и не расставаться, чтобы наказать наших мучителей… он убедил меня: мы должны умереть.

Аямэй умолкает. Берет в руки чашку с кофе, но не пьет.

— В часе езды от Пекина есть горная цепь. По крутизне, по опасной тропке мы забрались на самую высокую вершину. Скала отражалась в голубом озере. Мы шли вперед, держась за руки. И вот — игра света на воде затягивает меня, Минь увлекает за собой, я лечу! «Минь, я не хочу умирать. Я хочу жить. Минь, я хочу видеть, как встает солнце, как загораются звезды в небе. Я хочу снова дождаться осени, хочу кататься на коньках, когда придет зима!» Но было поздно. Я не удержала Миня. Он взмыл в небо, точно комета, и исчез, не оставив следа…

Она медленно пьет кофе. Закончив, вытирает губы.

— Минь в небесах, а я низвергнута в пропасть. Жизнь без него стала мукой, и чувство вины не давало мне покоя. Мертвый, он преследовал меня повсюду. Когда я одевалась, когда катила на велосипеде, когда сдавала экзамены, я чувствовала его присутствие рядом, читала страдание на его лице. Я замкнулась с ним в мире, принадлежавшем только нам двоим. Мне больше не хотелось никуда ходить, не хотелось «влюбляться». Я наводила красоту для него, побеждала в национальных конкурсах с его помощью. Я подросла и стала его невестой, его женой. Когда я впервые занималась любовью, со мной был он! События на Тяньаньмынь освободили меня от его власти. Он перестал шептать мне на ухо и целовать меня, когда я шла по улице. Я бежала из Пекина. Пересекла всю страну, и целая армия гналась за мной по пятам. Меня насиловали встречные мужчины. Я сама продавалась за кусок хлеба, за глоток воды. Минь покинул меня. Он оставил меня одну в этой грязи… Прости меня, я гадкая женщина!

Плечи Аямэй вздрагивают, согнувшись, она закрывает лицо ладонями и плачет. Джонатан молчит, зная — что бы он ни сказал, все будет ложью. Он долго сидит, будто оцепенев, потом вздыхает:

— Почему ты все время извиняешься? Это у тебя люди должны просить прощения. И я всего лишь самый обыкновенный человек и не заслуживаю того, что ты мне подарила. Мне так жаль, что я заставил тебя плакать.

Она утирает слезы.

— Я не понимаю, что произошло между нами… Джонатан, ты не такой, как все. Ты обижен жизнью, но ты простил. Ты сохранил веру в людей и примирился с судьбой. Ты исключительный человек! Меня потянуло к тебе, как бабочку к огню. Я пришла, чтобы украсть у тебя немного мужества и… тепла твоего тела.