Александр Любинский - Виноградники ночи Страница 10

Марк шагнул вправо и оказался во дворике. Белые стены дома были покрыты диким виноградом. Чугунная, с витыми перилами лестница круто вздымалась вверх, где, полускрытая листьями, виднелась дверь. Рядом, под распахнутым настежь окном, на веревке сушилось белье. Поравнявшись со входом во двор, преследователь остановился… Схватив за руку, Марк резко дернул его на себя, но тот неожиданно ловко увернулся и, подняв палку, двинулся на Марка. На конце ее сверкнул узкий клинок. Противник сделал выпад, словно это была не палка, а рапира, но Марк успел отскочить. Клинок с силой врезался в стену, осыпав плечи Марка белой штукатуркой. Марк ударил преследователя в лицо. Тот осел на землю, выронив из рук палку. Еще один мощный короткий удар — и он распластался на земле. Очки соскочили. Блеклое лицо с веснушками задрано вверх. Тяжелое дыханье. Марк склонился над ним В карманах, наверняка, ничего нет, но проверить все же надо. Что-то мешало, словно давило на затылок. Марк обернулся — перегнувшись через подоконник второго этажа, на него смотрел человек… Лицо, заросшее неопрятной щетиной, растрепанные седые волосы… Марк перешагнул через распластанного противника, вышел в проулок и снова оказался на Агриппас.

Он торопливо шел, едва не натыкаясь на прохожих, пока не достиг перекрестка Кинг-Джордж, остановился перед полуоткрытой дверью, из которой наплывал сизый кофейный дымок, и коротким тычком распахнув дверь, вошел внутрь. Он оказался в темном и узком помещении, в дальнем конце которого, возле жаровни с раскаленными углями сидел араб в грязном переднике, плотно облегавшем его огромный живот. На жаровне медно посверкивали кофейники разных размеров. Комната была пуста.

— Я назначил здесь встречу, — сказал Марк, подойдя к арабу, — по-видимому, человек не дождался меня.

Араб молчал.

— Ты слышишь? Был ли здесь кто-нибудь? Возможно, он ушел всего несколько минут назад!

Араб взял чашку и, опрокинув в нее из кофейника дымящееся пахучее варево, протянул ее Марку.

— Выпей, — проговорил он.

Тонкий свистящий шепот, казалось, едва пробивался наверх из его утробы.

Марк сделал большой глоток, поставил чашку на прилавок. Достав из кармана пиджака монетку, бросил на жестяной поднос. Дробный этот звук оказал живительное воздействие на толстяка. Живот его колыхнулся, он громко вздохнул, словно ныряльщик перед погружением набирающий в легкие побольше воздуха:

— Здесь была женщина, — проговорил он и ткнул пухлым пальцем в направлении стола у двери (он единственный был с тяжелой мраморной крышкой). — Сидела вон там. Долго сидела. Потом ушла.

— Женщина?… Как она выглядела?

Хозяин молчал, слегка посапывая.

— Женщина как женщина, — проговорил он, наконец.

— Молодая? Старая?

— Не молодая и не старая. Она шла не с базара.

— Почему ты так думаешь?

— Сумочка в руках. Маленькая… — вытянув вперед волосатые руки, хозяин слегка раздвинул их. — Такие женщины на базар не ходят.

Достав из кармана еще одну монетку, Марк бросил ее на поднос, прошел к двери. Поравнявшись со столом, нагнулся, словно что-то подбирая с пола… И, уже открывая дверь, услышал за спиной глубокий вздох: ныряльщик выплыл на поверхность.

Женщина… Не молодая и не старая… Не дождалась и даже не оставила записки… Что-что случилось. Но что? Вдруг навалилась усталость. Надо передохнуть, постоять в тени дома, прикрыв глаза. Тело стало бесплотным, скользит по воздуху, никого не задевая. Кружит ветер по улице, вздымает сор, мелькают тени, ветер рвет их в клочья, и не тени это, а облака.

Распрямился, поправил шляпу. Здесь он стоял на углу Кинг-Джордж и Агриппас августовским полднем 194… года… Отлепился от стены, медленно побрел по Кинг-Джордж. Поворот на улицу рава Кука, подъем вверх до Невиим, снова поворот, и мимо особняка за каменной оградой — к подъезду соседнего дома.

После солнца на улице — ослепительная тьма, но вот уже она рассеивается, и различима вязь букв, выгравированных на бронзовой, подернутой зеленой патиной табличке… Постоял, прислушиваясь. Позвякивала посуда, плескала вода. В полумраке, водя ладнью по стене, нащупал гладкую кнопку, осторожно надавил…

…Глухая тишина и дверь — она надвигается на него, давит своей непомерной тяжестью! Яков закричал — проснулся… Утро, визгливые голоса, дальний гуд рыночной Агриппас. И комната, которую нужно всякий раз, просыпаясь, обживать заново. Вот так, лежа на смятой тревожными снами простыне, вот так, медленно поворачивая голову — дощатая дверь с облупившейся белой краской, совсем нестрашная (он никогда ее не закрывал), примус, грязный стакан — вчера на ночь пил чай, не допил — полураскрытый платяной шкаф, рядом — стул с книгами. Они лежат и на полу, и на другом стуле вперемежку с одеждой. А дальше… да-да вспомнил, проход в другую комнатку, где стол у окна, и из окна — свет. Вспомнил, поверил уже, не поворачивая головы. Или взглянуть, чтобы до конца убедиться в неотменяемой как вид собственного тела, распростертого на простыне, вещественной как вещдок, беспросветно-вязкой реальности мира.

Сон был из другой жизни, которая не отпускала, заставляя тревожно сжиматься сердце. В той жизни он сидел, согнувшись, на каменном выступе стены, и не было уже ни ночи, ни дня — лишь стены и стальная дверь… Но боже мой, теперь ведь можно встать, выглянуть в окно, увидеть синее, яростно сияющее небо и черепичные крыши домов, нисходящие к Старому городу — там издалека посверкивает, следит глаза ярко-желтая как солнце мечеть Кипат ха-Села. Можно спуститься во двор по шаткой чугунной лесенке, выйти на улицу и просто пойти, пойти, куда глаза глядят… Почему же они все глядят в стальную, страшную, немую дверь? Ее ведь нет! Сел на кровати, обхватил руками голову с седыми растрепанными волосами…

В этот момент в томной жаркой тишине раздалось торопливое шарканье, словно кто-то елозил по камням двора, потом — резкий стук в стену… Яков поднялся и, пройдя в соседнюю комнату, выглянул в окно: внизу, у лестницы, лежал, раскинув руки, некто в потертых, слишком коротких брюках, из-под которых торчали бледные худые ноги в сандалиях. Одна соскочила и валялась рядом с темными очками, поблескивавшими на солнце. Кто-то склонился над ним. Яков видел только широкополую шляпу. Вдруг — вскинул голову: глаза встретились; словно почувствовав невидимый удар, отшатнулся, вскочил, скрылся за углом… А тот по-прежнему лежал неподвижно, задрав к небу скуластое лицо. Остаться в комнате или спуститься? Человек нуждается в помощи. Да-да, нужно осмелиться, выйти за дверь, вдохнуть сухой пыльный воздух — и уцелеть…

Натянул штаны, сунул ноги в разношенные тапочки и осторожно, ступень за ступенью, прикрывая глаза от солнца, спустился по лестнице вниз. Там снова была тень, и он увидел, что никого уже нет на земле, и только палка, отброшенная к стене, напоминает о случившемся. Поднял ее, осмотрел, коснулся узкого клинка на ее конце, и вдруг — кольнуло в сердце, и еще раз. Медленно сполз по стене, палка выпала из рук. Он полулежал, прислонясь к стене, закрыв глаза, держась за сердце… Оно замирало, и он скользил куда-то вниз, в пустоту, и она не имела дна.

«Что с вами? Вам помочь?» — прозвучал над ним тревожный женский голос. «Пожалуйста, если можно…», — сказал он и взглянул вверх. У нее были большие внимательные глаза. Темные волосы, выбившиеся из-под шляпки, съехавшей на ухо, трочали в разные стороны. «Вы милая, — сказал он. — Спасибо». «Вам лучше?» Он хотел ответить, но сердце снова подпрыгнуло, замерло, рванулось, забилось… Смертельно усталое, оно хотело жить. «Погодите… — проговорил он. — Дайте, дайте же… Вот так». Одной рукой упираясь в стену, другой — в ее плечо, поднялся, ухватился за поручень лестницы, постоял, передохнул, стал медленно взбираться по ступеням… Сердце снова замерло. Пошатнулся. Неожиданно жесткие, не по-женски сильные руки обхватили его и, доверившись им, и уже не боясь, он поднялся по лестнице. «Сюда… Да, вот так».

Он сидел на кровати, а она стояла посреди комнаты, оглядываясь по сторонам… «Где вода?» Ткнул пальцем в сторону соседней комнаты. Схватила со стола стакан, исчезла, снова вернулась. Вода была теплая, пальцы дрожали, струйка пота стекала по виску. «Как вы себя чувствуете?» — снова услышал он высокий тревожный голос и увидел — совсем близко — карие, с золотистыми искорками, глаза. «Мне уже хорошо, — сказал он. — Побудьте еще… Не уходите. Как вас зовут?» «Мина, — проговорила она после паузы, показавшейся ему бесконечной. — А вас?» «Яков». «Господи, как можно так жить! В таком… — удивленно покачала головой. — Я вернусь!», — пошла к двери, обернулась: маленькая, полная, с тяжелой грудью стареющей женщины. И эти внимательные, молодые, устремленные ему навстречу, глаза.

В полумраке, водя ладонью по стене, нащупал гладкую кнопку, осторожно надавил… Не слышно уже плеска воды. Он представил, как она стоит по другую сторону, вслушиваясь… «Простите, — проговорил он как можно внятней и громче, — я ваш сосед с верхнего этажа. Не могли бы вы уделить мне несколько минут? Если вас не затруднит, конечно…» С вязким звуком, словно выдернутая пробка, приоткрылась дверь — он приподнял шляпу — дверь подалась еще, просвет увеличился, и он различил в полутьме очерк женской фигуры.