Andrew Лебедев - ТВари Страница 10

Но когда Латвия отделилась, когда там перестали почитать коммунистов, выяснилось, что ехать на иностранную родину ей с папой совершенно не след. Потому как папу местные новые латвийские власти вообще хотели теперь отдать чуть ли не под суд за так называемый коллаборационизм. Ирма пару раз наведалась в Гарциемс, но от поездок этих только пришла в расстройство и теперь предпочитала отдыхать на Мальдивах или в Таиланде.

К чему Ирма все это вспомнила?

А к тому, что даже во время папиной службы в ЦК партии на Старой площади Ирма дома бассейна не имела и в бассейн ездила на метро.

А теперь у ее гражданского мужа — члена правления «Алекс Групп Капитал» — и свой бассейн, и такой выводок автомобилей, что Ирма вообще напрочь забыла, как внутри выглядит московское метро. Спроси ее — сколько стоит жетон или в метро пускают по магнитным карточкам? — Ирма бы и не ответила.

Папу, кстати говоря, Игорь — так звали гражданского мужа Ирмы — папу Игорь взял к себе в банк советником в отдел внешних связей. У папы в Прибалтике такие обширные знакомства остались, что ими грех не пользоваться! Генрих Карлович жил все в той же цековской сталинской квартире на Кутузовском проспекте, где и раньше. Только ездил теперь на работу не в черной «Волге», а в темно-синей «Ауди» с номерами типа «флаг», за которые банк Игоря дал гаишникам такие деньги, на какие иной простой москвич из района Текстильщиков мог бы безбедно жить год, а то и два.

– Хорошо поплавала? — спросил Игорь, целуя жену.

– Отлично, — ответила Ирма, присаживаясь за стол.

– Как дела на телевидении?

Он вообще всегда живо интересуется ее делами. Зря говорят, будто финансисты — это зачерствелые сухари без сердца в груди.

– Зарайский обещает, что осенью запустит мое новое шоу, а пока так, реклама и немного эфира на радио «Москва-сити».

Она теперь иногда вдруг начинала говорить с сильным прибалтийским акцентом, хотя в школе и в университете всегда говорила на чистом московском диалекте с классическим «аканьем».

Послушалась совета директора программ одной радиостанции, что в таком акценте будет особый имиджевый блеск, стала говорить «под прибалтку», а потом и привыкла. И вот теперь дома с мужем с акцентом говорить вдруг начала. Папа на это усмехнулся бы и сказал: «майза да пиенс».

Звонил Зарайский. Игорь, умница и молодец, никогда — по крайней мере внешне — не проявляет и тени какой-либо ревности. Потому как настоящий, уверенный в себе мужчина не станет дергаться по поводу какихлибо сомнений в верности своей жены. Ирма это знает и позволяла мужчинам открыто звонить ей домой. Тем более что если Игорю понадобится, он все ее телефонные разговоры прослушает с легкостью. Зарайский сказал, что надо бы подъехать в Останкино, поговорить кое о чем и заодно засвидетельствовать главному.

– Я тебя могу подбросить до телевидения, — сказал Игорь, заканчивая завтрак.

– Не надо, я на своей доеду, мне потом еще по Москве надо будет туда-сюда в пару мест.

Игорь не стал уточнять, что это за места и к кому в гости она собирается после рандеву с Зарайским. «Совершенно не ревнует», — отметила про себя Ирма.

Они с Игорем познакомились пять лет назад, когда Ирма была на пике своей популярности с ее телешоу на НТА. Познакомились в «Балчуге».

Там пиарщики Игоря организовали годовщину его «Алекс Групп».

«Имениннику» Игорю сам Бог велел пригласить на танец самую-самую интересную даму вечеринки.

На ней было красное платье от Кардена, не претапорте, как на некоторых, а оригинальное, из Парижа, купленное ей ныне покойным Володей Мигуновым — продюсером ее шоу, после разгона правительством команды НТА перешедшего на канал Норма ТВ и трагически погибшего год назад. Ирма очень-очень переживала потерю.

Но тогда… Тогда, в тот вечер, она была изюминкой бала, а Игорь — принцем, который ну никак не мог миновать если не жестокого аргентинского танго, начавшего благодаря Шварценеггеру входить в столичную моду, как некогда вошел в нее ельцинский теннис, то уж обязательного топтания на месте обнявшись, которое в студенческие времена называли танцем-обжиманцем.

Гремел благородным мельхиором джазовый бигбэнд. Ее представили Игорю. Тот сказал ей пару дежурных комплиментов — видел вас по телевизору, восхищен и так далее. А она, посчитав, что в таком красивом платье ей многое в такой вечер дозволено, взяла пальчиками кисть Игоревой руки и потянула его танцевать.

С вечеринки они уехали вместе. И вот уже пять лет без двух месяцев.

Уже разогнали ту ее команду НТА и закрыли то ее шикарное телешоу. И нет уже ее продюсера Володи Мигунова. Но Ирму помнят. Зарайский уже нашел богатых спонсоров под новый проект. Зарайскому, конечно, далеко до Володи Мигунова. Но все же он пробивной, с ним можно работать.

– Может, мне вмешаться? — спросил Игорь. — Я могу Гресину слово замолвить, у меня с ним на этой неделе как раз встреча намечена.

– Ну зачем главного нервировать? — махнула рукой Ирма. — Через министров на главного нажимать можно тогда, когда дело не идет, а у нас с Зарайским все на мази.

– Ну дай вам бог, — вздохнув, сказал Игорь. — Но ты сама говорила, что Дюрыгин — конкурент и что ваш главный еще не решил.

– У Дюрыгина нет ведущей! Такой ведущей, как я! И вообще, хоть и велика Москва, а ведущих моего класса — раз-дав и обчелся, и все уже при деле, кто на первом канале, кто на втором…

– Ну, расхвасталась, — шутливо махнул рукой Игорь.

Он уже уходил. Внизу в холле его дожидались референт Юра Бронштейн и начальник охраны Дима.

– Так не поедешь со мной? — с лестницы крикнул Игорь.

– Нет, езжайте, я сама, — ответила Ирма.

– Понимаешь, — заглядывая Агаше в глаза, говорил Дюрыгин, — в Москве ведущих с ядерн-атомной харизмой раз-дав и обчелся. А без ведущей ни одно самое распрекрасно задуманное шоу не покатит.

Дюрыгин позвонил на следующий же день после фотосессии. Они сидели в кофейне на Чистых Прудах.

– Понимаю, — послушно кивала Агаша, машинально гладя длинными пальцами ободок чашки.

Но на самом деле она до конца не все понимала. Не понимала главного.

Этот сказочно богатый из иного мира, из иной цивилизации человек — он ее выбрал для чего? Неужели не для того, чтобы использовать по известному назначению, как это всегда было в том грязном мире, где она вертелась-крутилась свои девятнадцать с половиной лет?

Это непонимание — зачем и почему ее берут в иной блистательный мир — было сродни тому непониманию героев научно-фантастических романов, зачем пилоты летающих тарелок, например с Марса, похищают нас, землян? Затем, чтобы вживлять в мозг электроды? Чтобы пить нашу кровь? Чтобы инплантировать в матку земной девушке свои эмбрионы? Чтобы забирать донорские органы — печень, мозг?

Агаша не верила и не понимала. Или в другом порядке — не понимала и не верила. Зачем он подобрал ее на городской помойке — этот блистательный небожитель? Вот если бы ее позвал к себе в свою дорогую машину потный азербайджанец с полным ртом золотых зубов, она не понаслышке знает, Наташке приходится с таким народом общаться, — тогда Агаше было бы понятно, чего от нее хотят. А тут… Но Дюрыгин маленькими глотками пил минеральную воду из высокого стакана и терпеливо объяснял:

– Нет в Москве классных ведущих, это тебе понятно?

– Да.

– А новые шоу делать надо?

– Надо…

– Но ведь телеведущие откуда-то ведь берутся, верно ведь?

– Верно.

– Так почему не попробовать сделать новую из тебя?

– Не знаю…

Дюрыгин глядел ей в глаза, и она смущалась этого взгляда. А про себя вдруг вспомнила булгаковского пса Шарикова: ну, свезло мне, свезло… определенно бабка моя согрешила с водолазом… Почему он взял именно меня? Какая красивая женщина с ним была в кафе, которой дурно сделалось. И фигура, и лицо, и вкус…

– Для начала я тебя прокатаю в массовках на тех программах, где смогу договориться с продюсерами, — говорил Дюрыгин, — надо, чтобы ты пообвыклась с камерой, светом, понимаешь?

– Понимаю, — кивала Агаша.

А недоверчивое девичье сердечко противоречиво твердило: не понимаю, не понимаю. Не понимаю зачем.

Зачем все это? Если б он захотел ее — сказал бы просто, мол, давай, я так хочу. И она бы пошла с ним. Но он не предлагал. И это было странно.

А что в ней еще хорошего, кроме молодого тела? Чего в ней такого ценного, чтобы с ней возиться?

Но Дюрыгин не объяснял всего до конца, потому как сам, во первых, еще сомневался, а во вторых, не хотел смазать, сглазить, сбить самой Агаше прицел. Она не должна знать, что она Элиза Дулитл, а он ее Пигмалион.

Иначе — она не сможет.