Andrew Лебедев - ТВари Страница 11

Иначе — она не сможет.

ГЛАВА 5

Дрессировка звезды

Наглость — второе счастье, говаривала бабушка Джона. А что есть наглость? И что такое талант? Один умный мужчина, с которым Джону как-то довелось общаться, говорил, что талантливость в русском понимании этого свойства личности — это и есть наглость.

Мужчину того звали Валерием Сергеевичем, вообще он был бухгалтером, но книжек очень много читал. Так вот, Валерий Сергеевич говорил Джону, что еще классик в XIX веке писал, де талантливость вообще присуща русскому человеку, что и отличает его от прочих народов.

Талантливость русского человека состоит в его необремененном знаниями бесстрашии перед любыми задачами. Прикажут быть «акушорами — будем акушорами», говорил театральный критик Кукольник, хоть несколько по иному поводу. Мы, русские, за все горазды браться по велению высокого начальства. Но в главном и Кукольник был прав. Обремененные знаниями академики Иоффе и Ландау с Семеновым и Капицей не брались за создание атомной бомбы. Скромничали. А не обремененный Лаврентий Берия — взялся. И сделал.

В общем, рассуждал Валерий Сергеевич, наглость, самоуверенное хамство по отношению к всеобщему духу сомнения, присущему людям образованным и культурным, — это и есть талантливость. Браться за любое дело — авось выйдет.

Но ведь и получалось. Особенно в русском бизнесе конца XX века, сколько откровенно отмороженных полуграмотных дураков тогда разбогатело.

И в культуре, и искусстве наглость, уверенное высокомерное ощущение собственного превосходства над скромными, неуверенными в себе, рефлексирующими интеллигентиками помогала достичь вершин.

Джон так понимал эти слова, что в его деле главное — уверенно убеждать всех коллег и партнеров, что ему, не закончившему вуза Джону Петрову, известно нечто такое, что неизвестно им, пусть и закончившим по два факультета, но лишенным некоего неуловимого флюида талантливости.

А в этом надо убеждать. Необходимо убеждать, что ты талантлив, и здесь без наглой смелости не обойтись.

Прочь скромность и неуверенность. Они — качества умных и неудачливых.

А Джон хочет быть удачливым. А поэтому иного пути, как убеждать всех в своей талантливости, у него нет. То есть убеждать всех, что у него есть наглость. А кроме нее — ничего, пустота.

И отсюда Джон делал напрашивающийся сам собою вывод: все вокруг дураки. Образованные дураки. И ими можно манипулировать. Только смелости надо чуть-чуть.

Розу Набиуллину Джон встретил год назад.

На какой-то помоечной дешевой вечеринке, куда заехал совершенно случайно, чтобы увидеть одного нужного ему человечка, занимавшегося криминальным автобизнесом. Такие отстойные вечеринки с даровыми девчонками как раз и по деньгам, и по вкусу того молодого угонщика, с которым связался Джон по поводу его тоже не слишком чистой тогдашней машины.

Розину внешность он отметил сразу — стильная. Не нарочито, не искусственно-стильная, а такая от природы. Тонкая, изящная.

Джон быстро переговорил с тем угонщиком, вернее, продавцом-перекупщиком. У Джона проблема была с его тогдашней тачкой. Купил, а как решил продавать, в милиции выяснилось, что машина с перебитыми номерами на двигателе. Надо было как-то решать вопрос, а то ни денег, ни машины у Джона не оставалось, потому как милиция номера у Джона поснимала и документы забрала. Ни покататься, ни продать. Вот Джон и прикатил туда на ту вечеринку в клуб «Ехал Грека». Там и Розу увидал. Оттуда ее и увез.

Правда, увозя, едва сам ноги унес, потому как на Розу уже несколько охотников на вечеринке было — целая очередь выстроилась. Но Джону всегда в таких делах везет. Он всегда умеет тонко себя повести и в самый подходящий момент незаметно выскользнуть.

С Розой они протрахались целых двое суток. Два дня из его съемной квартирки на Филях не выходили. Даже еду с выпивкой — и те по телефону «Бесплатная доставка пиццы от Папа-Джонс» заказывали.

Наговорил ей тогда, наобещал с три короба. Но Роза-то далеко не дура, все делила на четыре. А может, и на все шесть.

Но жаль, что тогда, год назад, у Джона не все складывалось с его телевизионными проектами, поэтому пристроить Розочку туда, куда обещал, когда в очередной раз домогался ее нежной и горячей близости, не выгорело, не получилось.

Они тем не менее держат друг дружку в поле зрения, не теряются на Москве.

У нее, естественно, были и еще какие-то покровители и взрослые друзья, но вот теперь, теперь настал момент. Момент, когда флюиды талантливости Джона вполне завязались в некую плодотворную завязь, и когда ему — талантливому наглецу — понадобилась храбрая помощница.

У нее и имя было такое подходящее — Роза. А он — а он, кинжал, что ли?

Роза и кинжал. Красота татарской Розы и острый кинжальный ум Джона Малковича.

– У нас с тобой обязательно все получится, — весело сказал Джон, галантно открывая Розе дверцу машины.

Делал это Джон двумя способами. Когда у него были достойные зрители — к примеру, он подсаживал или высаживал даму возле подъезда, где стояли людишки, на которых он желал произвести впечатление, или впечатление это надо было произвести на саму даму, он выскакивал из авто и, обежав его по кругу, раскрывал перед ней дверцу.

А если зрителей не было, он в лучшем случае просто нагибался к правой двери, не выходя наружу, и дергал за ручку, а то и предоставлял телке выбираться самой.

Но сегодня Джон вышел из машины и не только церемонно усадил Розу спереди, но даже глазками многозначительно так повел и пропел: погляди, что там на заднем сиденье для тебя?

А на заднем сиденье в упаковке из зеркального целлофана лежали семь ярко-красных розочек.

– Ух ты, рааастения! — почти в натуральном восхищении воскликнула Роза.

– Потому что ты сама как розочка, — улыбаясь, сказал Джон.

Изучив за год многие из Джоновых человеческих качеств, Роза могла теперь точно заключить, что, если Джон подлизывается, значит, ему надо что-то особенное — и наверняка не физическая близость, которую он и так, без подлизывания, получал почти столько, сколько хотел. Так уж между ними было заведено.

– Куда едем? — поинтересовалась Роза.

– На свадьбу к одному персонажу, — ответил Джон, выруливая из кармана в поток машин.

– На сваадьбу? На сваадьбу — это хорошо, — задумчиво сказала Роза. — И что мы там будем делать?

– Я поздравлять, а ты пить, танцевать и дарить ласками одного человека.

– Как это? — удивилась Роза.

– А так, что я тебя везу ему в подарок.

На последние деньги Агаша с трудом подыскала себе съемную комнату. Ей повезло: хозяйка квартиры на лето уехала, наказав поливать ее многочисленные цветы в кадках, заполонившие всю кухню. Агаше была предоставлена одна комната, другую хозяйка закрыла, но и этого было вполне предостаточно.

Здесь ее и нашел Дюрыгин. Беседа вышла деловая.

– Тебе надо будет взять несколько практических уроков у одного замечательного человека, — начал он с порога.

Агаша уже четко уяснила — если Дюрыгин что-то говорит, значит, именно так и надо делать. Как маленькая собачка, она безоговорочно приняла старшинство большой собаки — дяденьки Дюрыгина. Она и звать его теперь стала — дяденькой. Раньше в дворянской семье к малолетнему чаду для надзора да ухода приставляли дядьку, а она ласково переиначила: дяденька.

Дюрыгин удивился немного смелой Агашиной фантазии, но ругаться не стал, а усмехнулся, оценил шутку.

– Хорошо, дяденька, а кто этот человек и что за уроки?

– Тебе надо научиться элементам сценического мастерства, — объяснил Дюрыгин, усаживаясь на шаткую табуретку. — Ты должна будешь ходить перед публикой не со скованными зажатыми плечами, а свободно, расслабленно и раскрывшись, кроме того, ты должна научиться отчетливо и громко говорить. Пусть с провинциальным акцентом, но не шепелявить, не картавить, не заглатывать окончаний и суффиксов, говорить так, чтобы тебя понимали.

– А разве я говорю так, что меня не понимают? — удивилась Агаша.

– Это тебе только кажется, что ты умеешь говорить и ходить, а выпусти тебя на сцену или в студию перед камерами, и мы тут же опозоримся детской неожиданностью, как после огурцов с молоком.

Иногда Дюрыгин бывал груб, Агаша к этому уже привыкла.

– Ну уж и так!

– А мы на телевидении и пробовать не станем, мы сразу будем работать на успех.

– А кто уроки будет давать и где? — поинтересовалась Агаша.

– Великий человек, Абрам Моисеевич Гурвицкий, доцент института культуры по кафедре сценического мастерства.

– Я буду учиться в институте культуры? — удивилась Агаша.

Мечты о поступлении в Ипполитовича были давно забыты. Агаша даже не пошла повторно подавать документы.