Генри Саттон - Детские шалости Страница 12

— Знай, что я решила связаться с тобой только из-за Лили. Сюрприз, сюрприз. — Она всегда говорила «сюрприз, сюрприз», вспомнил он. — Мы полагаем, настало время познакомить ее с отцом.

— Кто это мы? — спросил он.

— Я и Дэйв, мужчина, с которым я живу, — мы скоро поженимся.

— Я не понимаю этого, — сказал Марк. — Почему сейчас? Почему не десять ебаных лет назад?

— Я не хочу об этом всем говорить, не по телефону, — сказала она, — просто Лили спрашивала о тебе, и мы наконец обустроились. Нашли постоянный дом. До этого мы путешествовали.

— И это все? — спросил он. — Ты решила, что настало время, чтобы познакомить Лили со мной? Ты и этот парень Дэйв так решили?

— Да, — сказала она. — Больше я не собираюсь ничего объяснять.

— Еще как собираешься, — сказал он. — Ты много чего должна мне объяснить.

— Слушай, Марк, я не собираюсь сейчас с тобой ругаться. Я легко могу просто повесить трубку и никогда больше не перезванивать. Если ты хочешь видеть свою дочь, я предлагаю тебе быть более сговорчивым и успокоиться.

— Успокоиться? Да, точно, — сказал он. — Легко успокоиться, когда ты меня шантажируешь. Я не могу выиграть, не правда ли? Никогда не мог у тебя выиграть.

— Марк, предупреждаю тебя, я теряю терпение.

— Окей, говори, что хочешь. Всегда так было, правда?

— Так когда ты будешь готов с ней повидаться? — сказала она.

— Сегодня, — ответил он. — Сейчас.

— Ну что ж, такого не произойдет, да? — сказала она, а затем пустилась в объяснения, где именно она теперь живет с этим парнем Дэйвом и когда будет возможно, чтобы он приехал и повидался с Лили, потому что, сказала она, она будет настаивать, чтобы именно на первое свидание он приехал к ним сам. Он может забрать Лили на несколько часов, свозить на ланч или еще куда-нибудь, но это должно происходить в Ньюбери. Она не хочет, чтобы он слишком нервировал Лили. Она застенчивый, чувствительный ребенок, и общение с ним ей будет явно в новинку.

— Ну и чья это вина? — спросил он.

— Марк, — сказала она, — я тебя предупреждаю.

И он понял, что у него нет выбора, и перебрал несколько дат, чувствуя себя тотально обессиленным и выжатым, его снова охватило это знакомое чувство, оно фактически душило его, пока он держал, прижав плечом к уху, телефонную трубку и кричал Николь, чтобы та посмотрела на календарь, висевший у них на кухне, рядом с холодильником, и тогда он услышал, как Ким тоже что-то говорит кому-то, кто находится рядом с ней, Дэйву или, возможно, Лили, хотя за весь этот телефонный разговор ему не дали поговорить с дочерью, и они в конечном итоге остановились на субботе. Первое мая, банковский выходной день. По крайней мере, как сказала Ким, это была ближайшая приемлемая дата для встречи с Лили, но он не дал ей самой определиться с датой, потому что она знала, какие чудовищные в этот день будут пробки, и хотела доставить ему как можно больше неудобств — это было просчитано, в этом она была сильна, она всегда доставляла неудобства. Этого он и ждал, думал он, слыша по телефону ее голос, и этот голос был таким же резким, как и всегда, и таким же фальшивым — наверняка это не единственная причина, по которой она с ним связалась, и дело, конечно же, в деньгах.

И, понятное дело, Николь завела с ним об этом разговор, сказав, что новый ебарь Ким подстрекает ее выбить какие-то деньги из настоящего отца Лили. Может, сказала она, он вообще хочет избавиться от Лили и заставляет Ким отдать девочку на воспитание отцу. Особенно если принимать во внимание то, что они собираются пожениться. Марк пытался убедить Николь, что не в этом дело, что Ким не пойдет на такое, памятуя, как неуютно она себя чувствовала от этой мысли, не только из-за Джеммы, но и потому, что она беспокоилась, что Лили может оказаться неуправляемой или больной, а кроме того, у них все равно не было лишней комнаты. Хотя на самом деле он не знал, что способен выкинуть этот парень.

Но когда он видит перед собой Ким, и Лили, и то, в каком ужасном состоянии этот административный дом, в котором живет его дочь, к передней двери приколочена картонка, и этот убийственный запах затхлости, сигарет и котов, и в этом доме вообще нет мебели, на которую можно было бы присесть, и он понимает, что об этом никто и не подумал — только эти пакеты из-под фасоли и подвешенный в гостиной гамак, и это все, что он может разглядеть — и никаких знаков присутствия Дэйва и других детей Ким, и теперь он уже понятия не имеет, сколько им может быть лет, и когда он понимает, что это то самое место, в котором они решили обосноваться — после многих лет путешествий, как известила его Ким, бог знает где и как они путешествовали — он еще больше уверен, что Ким объявилась совсем не из-за Лили. Если она не хочет избавиться от Лили и спихнуть ее на него, то, по крайней мере, она захочет получить от него денег. Он не такой наивный, каким был раньше. Теперь уже не такой.

Марк успел подумать обо всем этом до того, как она набралась наглости задать ему вопрос прямо в лоб. И вот Ким говорит, и все это слышит Лили:

— Я тебя впущу, но у нас дома тотальный бардак, мы все еще не разобрали вещи, правда, Лил? Она только-только пошла в школу, Марк. Да, Лил? Кроме этого, мы не можем позволить себе потратиться на форму и все эти учебники, которые ей нужны, и всякие другие вещи. Полагаю, что ты сможешь помочь нам немного, правда? Я не планировала тебя просить, не сейчас, но я не хотела упустить своего шанса, я уверена, что ты потянешь эти расходы. У тебя дорогая машина, я видела, как ты подъезжал, и ты красиво и дорого одет, и на твоей жене этот прелестный розовый костюм, и все это говорит о том, что ты явно не нуждаешься в деньгах. Ты же не пускаешь нам пыль в глаза? Я одевала и кормила твою дочь за свой счет все последние десять лет. Я делала все это за свой счет, Марк.

Он хочет сказать, что ж, это был твой выбор, потому что именно ты съебалась, но он молчит. Он стоит на ее лестнице, рядом с Лили, и все уже зашло слишком далеко, и ему хорошо известно только одно — какой непредсказуемой, коварной и хитрой может быть Ким — он ничего не забыл, — ему хорошо известно, что он не похож на человека, у которого нет денег, он понимает, что если он хочет увидеть Лили вновь, то должен дать ей денег. Если, по крайней мере, он не хочет упустить шанс увидеться с ней снова, а он, как ни странно, хочет ее видеть — несмотря на то, что он едва перекинулся с ней парой слов, несмотря на то, что поначалу был шокирован ее внешностью, несмотря на ее поведение, несмотря на то, что на ней — истрепанная и неподходящая по размеру одежда, что у нее в носу серьга, что у нее татуировки, и выкрашенные волосы, и ярко-красные ногти на ногах. Видимо, думает он, доставая бумажник, их связывают некие естественные узы, и эти узы сильнее любой его предвзятости. А может, это все от расстройства кишечника.

И он раскрыл бумажник, потеребил его и протянул Ким 45 фунтов, сказав:

— Это вся наличность, которая была у меня с собой. Извини.

После чего Ким говорит:

— Ты всегда можешь прислать нам еще, по почте. Или можешь сделать постоянное поручение. У меня есть счет в банке. Давай-ка я оставлю тебе реквизиты.

И после этого он говорит:

— Конечно.

Но все это происходит до того, как они отправляются на ланч — Николь, Лили и он сам, они втроем, — и до него доходит, что Ким умудрилась вытянуть из него деньги еще до того, как он смог поговорить со своей дочерью не в присутствии ее матери, как будто она боится, что если он один раз проведет несколько часов с Лили, он не захочет больше иметь с ней дела. Что он не захочет больше ее видеть, даже на своей территории, что он вообще забудет обо всем этом и исчезнет. Что она может знать о его природных узах с Лили, о том, что он все больше и больше хочет дать ей шанс?

Марк кидает взгляд в сторону Лили, видит, как она пританцовывает на одном месте, дергая головой, склоняя ее сбоку набок, закрыв глаза и не замечая ничего, кроме грохочущей в наушниках музыки.

Глава 8

В последний раз, когда Марк брал с собой в паб Лили, помнится, ей было не больше двух с половиной, самое большее — три. Тогда, вспоминает он, она не была ни источником неприятностей, ни объектом для насмешек. Она была сказкой. Конечно же. Сияющим, любимым, маленьким воздушным шариком. Его забавные черты лица. Она была его ребенком, полностью его. Не гномом. Не каким-то несчастным посмешищем.

Он взял ее в «Лебедь», который находился на другой стороне города от того места, где они жили, около эллинга, в котором одна маленькая компания давала лодки напрокат. В тот день было холодно, потому что он помнит, как проверял, что Лили хорошо укутана, на ней был надет синий подбитый капюшон, который раньше принадлежал Сину, и зеленая шляпа с кисточкой. Они сидели на улице, потому что детей не пускали в паб, и скармливали уткам Hula Hoops [7], которые медленно и пугливо, вразвалку, шли вверх по эллингу, и когда утки подбирались близко к детскому стульчику или дрались между собой из-за еды, Лили истерично хихикала. Должно быть, он выпил пару пинт легкого и черного пива, а она безостановочно ела Hula Hoops и сделала несколько глотков из своей бутылочки, хотя молоко стало слишком холодным, и она не стала пить «Пепси-колу», которую он купил ей, а потом она начала ужасно шмыгать носом, хотя, казалось, ей, тем не менее, не надоело кормить уток. Они съели пять упаковок Hula Hoops и пакет чипсов, а потом он наконец-то решился взять ее с собой в галерею игровых автоматов — ему и в голову не пришло, что существуют другие места, где можно согреться.