Генри Саттон - Детские шалости Страница 13

Он взял ее в «Лебедь», который находился на другой стороне города от того места, где они жили, около эллинга, в котором одна маленькая компания давала лодки напрокат. В тот день было холодно, потому что он помнит, как проверял, что Лили хорошо укутана, на ней был надет синий подбитый капюшон, который раньше принадлежал Сину, и зеленая шляпа с кисточкой. Они сидели на улице, потому что детей не пускали в паб, и скармливали уткам Hula Hoops [7], которые медленно и пугливо, вразвалку, шли вверх по эллингу, и когда утки подбирались близко к детскому стульчику или дрались между собой из-за еды, Лили истерично хихикала. Должно быть, он выпил пару пинт легкого и черного пива, а она безостановочно ела Hula Hoops и сделала несколько глотков из своей бутылочки, хотя молоко стало слишком холодным, и она не стала пить «Пепси-колу», которую он купил ей, а потом она начала ужасно шмыгать носом, хотя, казалось, ей, тем не менее, не надоело кормить уток. Они съели пять упаковок Hula Hoops и пакет чипсов, а потом он наконец-то решился взять ее с собой в галерею игровых автоматов — ему и в голову не пришло, что существуют другие места, где можно согреться.

К счастью, он обнаружил, что ей нравятся сверкающие огни и шум галереи — взрывы электронной рок-музыки, и стрельба из автоматов, и вспышки, и звуки визжащих машин, и мотоциклов, и несущихся грузовиков, и время от времени лязг вываливающихся денег — ей нравилось это почти так же, как ей нравилось кормить уток. Она была счастлива наблюдать за всем этим, сидя в своем детском стульчике, хотя когда он сам начал играть в автоматы, когда он сел за тот самый автомат, в котором ковбои стреляли в салуне лазерными пистолетами, и при каждом выстреле эти ковбои извергали странный вой, а он расстреливал бутылки на стойке бара, превращая их в фонтаны пьяного стекла, ей тоже захотелось поиграть, и она начала вертеться, пытаясь выбраться из своего детского стульчика. В конце концов ему пришлось отстегнуть ее и приподнять, и тогда он понял, что к тому моменту Лили уже много раз успела описаться, ее штанишки были тяжелы, а колготки промокли насквозь. Он не подумал о том, чтобы захватить сменную одежду, он в спешке убежал из дома — после очередной разборки с Ким. Марк вытащил Лили из стульчика, и теперь она определенно не хотела забираться в него снова, но больше он не собирался никуда ее вести, не хотел рисковать, ведь она снова могла описаться или еще чего похуже, он натягивал куртку и даже не хотел об этом думать. С помощью подкупов и уговоров ему удалось усадить ее обратно в стульчик и пристегнуть, и он знал, что больше он не может там оставаться, что он должен отвести ее домой, чтобы мама отмыла ее. Но ярче всего Марк помнит, что каждый раз, когда он брал с собой Лили, она была всегда счастлива, она хотела быть частью всего происходящего, участвовать во всем. Он помнит, что, казалось, на нее даже не действовали их ссоры с Ким, все эти их крики и ругань — они ругались, не обращая внимания, видят ли их дети, они не могли этого контролировать. Но его мать видела все в другом свете. Ее беспокоило то, что Лили в свои три года так и не научилась самостоятельно ходить на горшок. Она сказала, что с девочкой явно не все в порядке. Это классический признак. А он и понятия об этом не имел. Все равно ему пришлось оставить Ким разбираться со всем этим.

Глава 9

Николь сидит рядом с ним, а Лили — на заднем сиденье, не обращая внимания на собственную мамашу, которая пыталась помахать ей с лестницы, и как только Марк выруливает из тупика, Лили вытаскивает пачку сигарет из своей грязной, линялой, затягивающейся на шнурок сумки — все это он видит в зеркало заднего вида — и спокойно прикуривает. Не произнеся ни слова.

— Не у меня в машине, — говорит он.

Хотя Лили так и не сняла наушники, он знает, что она его слышит, потому что в зеркале заднего вида он видит, как она избегает встречаться с ним взглядом, она просто уставилась в пассажирское окно и выдыхает дым прямо в стекло, и дым разбивается о стекло и бьет ей в лицо, и в машине стоит вонь.

— Я сказал, не в моей машине! — орет он, оборачивается, готовый вырвать сигарету у нее изо рта, но ему нужно быстро отвернуться и смотреть вперед, потому что дорога узкая, на обочинах полно припаркованных машин, и вот еще одна машина пересекает его путь, даже не попытавшись сбросить газ или свернуть в сторону, что, по идее, нужно было сделать пару секунд назад, и он показывает водителю средний палец.

— Марк, с ней все в порядке, — говорит Николь. — Если она хочет курить, то пусть курит.

— Пусть курит? — говорит Марк. — В моей машине? Должно быть, ты шутишь.

— Да ладно, — говорит Николь. — Ей тоже нелегко.

— Кроме того, что она засирает мои окна и отравляет нас всех, — говорит он, — ей всего лишь тринадцать. Это незаконно.

— И с каких это пор тебя беспокоят законы? — говорит Николь.

— Кроме всего этого, она — моя дочь. Она будет делать то, что я скажу.

— А вот и нет, — говорит Лили, снимая наушники, но по-прежнему, как замечает Марк, продолжая неотрывно смотреть в окно и яростно затягиваться. — Ты мне не отец. Я никогда тебя раньше не видела. Ты просто какой-то проходимец, который думает, что имеет право говорить людям, что им делать, только потому, что у него прикольная машина. Так что отъебись.

Марк останавливает машину на середине дороги, полностью перекрыв ее. Он не выходит из машины и не оборачивается, чтобы посмотреть в глаза своей дочери и сказать что-нибудь еще. Он просто неотрывно смотрит вперед, на высыхающую, с пробоинами, дорогу, на все эти стриженые деревья, на все эти обрезанные верхушки, безнадежно уставившиеся в тяжелое небо. Он думает, что, должно быть, пойдет дождь.

— Марк, — говорит Николь, — не делай сцены. — Она оборачивается назад, к Лили. — Извини нас за это. Мы проделали долгий путь. Твоя мама сказала, куда нам следует отправиться на ланч?

— Я не голодная, — говорит Лили.

— Я в любом случае никуда не еду, — говорит Марк. — До тех пор, пока эта девчонка не выбросит сигарету.

— Ну вот и все, — говорит Лили, показывая окурок. — Видите?

— Куда ты стряхивала пепел? — спрашивает Марк. — Обо что ты его погасила? Только, я надеюсь, не об мой ебаный пол.

— На джинсы, если тебе действительно хочется знать. Не переживай, я не испачкала твою драгоценную машину. Если бы можно было, я бы даже не стала здесь дышать.

— Марк, может, я поведу? — говорит Николь. — Или ты все же придешь в себя и отвезешь нас в ближайший паб или куда-нибудь еще?

— Нет, я не пущу тебя за руль, — говорит он. — В незнакомом городе. Забудь об этом. Ты угробишь машину.

Он заводит мотор, он благодарен Николь за то, что она оставила ему предлог оставаться за рулем, и он едет непривычно медленно, с предельной, как ему кажется, осторожностью, как будто так он приносит свои извинения машине за то, что в ней нагадила Лили. За то, что Николь пришло в голову сесть за руль. Его драгоценная машина — да, в этом смысле Лили абсолютно права. Поворачивая на улицу с односторонним движением, которая, кажется, окольцовывает центр города, он проезжает магазин за магазином — череда магазинов, о каких-то он слышал, но по большей части эти магазины ему незнакомы, — и тротуары заполнены людьми, и детьми, и мускулистыми, коротко подстриженными собаками, но он по-прежнему не видит ничего похожего на кафе или паб.

— И что это за город? — спрашивает он.

— Свалка, — говорит Лили.

И он улыбается, он смеется, не может удержаться от этого, внезапно почувствовав непередаваемое облегчение. Он понимает, что, может быть, у него получится наладить контакт со своей дочерью. Что они могли бы найти точки соприкосновения. Что она — ребенок. И что иногда, конечно же, он ведет себя как последний мудак. Но только потому, что его провоцируют. Его всегда провоцируют.

Глава 10

Они уселись за столик, и Лили, несмотря на то что теперь ее наушники болтаются на шее и она не слышит своей музыки, тут же начинает двигаться, как будто в такт какой-то яростной барабанной дроби. Она резко вздергивает плечами вверх и вниз, размахивает руками, сцепляя и расцепляя пальцы, щелкает костяшками, неустанно скрещивает и разводит ноги. Как будто в одно мгновение превратилась в ножовщика — стучит рукояткой ножа по ложке, пытается согнуть вилку, — и когда она явно устает от всего этого, то начинает катать по столу солонку и перечницу, следит, насколько близко удастся подкатить их к краю до того, как они упадут на пол, и солонки и перечницы падают, и Николь услужливо и счастливо поднимает их с пола, как будто, думает Марк, она в сговоре с Лили. Как будто между ними уже есть какая-то связь, как будто они строят близкие отношения. И от этой мысли, к своему удивлению, он начинает ревновать.

Именно Николь заметила этот паб с огромной собственной парковкой. В этом помещении есть пара ярких баров и ресторан в консервативном стиле, в котором они и приземлились.