Амадо Эрнандес - Хищные птицы Страница 12

— Чаще всего они только того и ждут, — подтвердил Мандо.

— Вот почему, — заключил Магат, — мы должны распознавать врагов не по цвету кожи. Ведь и среди филиппинцев есть выродки.

Потом Мандо рассказал о задании, которое ему дал штаб в Инфанте прошлым летом. Предстояла организация тесного взаимодействия между различными партизанскими отрядами. Ведь цель у них одна — изгнать японцев со своей земли. Он сообщил также о событиях в Сампитане, которые как раз и объясняются отсутствием взаимодействия отдельных партизанских отрядов в Сьерра-Мадре и других районах.

— Нынешнее положение в партизанском движении может нам всем дорого обойтись, — признал Магат, нисколько не скрывая от собеседников своих тяжелых предчувствий. — Но как можно смешать воду с маслом, соединить овец с волками? Есть группы, которые только маскируются под борцов за свободу родины, на самом же деле они палец о палец не стукнут и тем самым наносят стране колоссальный вред.

— Волки, стерегущие овечье стадо, — прошептал Карьо.

— Японцы все еще достаточно сильны, — продолжал Магат. — Как и вначале, они сеют ужас всюду, где появляются. Они беспардонно распоряжаются всем — чужой жизнью, имуществом, чужими женами. Только благодаря силе и жестокости им удается пока сохранять власть в нашей стране. Поэтому жестокость японцев понятна — они враги, но когда эти мнимые партизаны, выдающие себя за защитников народа, не уступают японцам в жестокости, а порой и превосходят их, то становится ясно, в каких условиях приходится вести борьбу настоящим патриотам родины.

Мандо и все остальные внимательно слушали Магата, и он продолжал:

— Разве мы не пошли в партизаны, когда американцы капитулировали перед японцами? Пошли, потому что мы не могли равнодушно глядеть на зверства наших врагов. Разве японцы враги нам потому, что они японцы? Конечно, нет. Они стали нашими врагами потому, что пришли на нашу землю и начали здесь хозяйничать. А коль так, не вправе ли мы считать нашими врагами и врагами наших братьев тех своих соотечественников, которые вступили в сговор с врагом и стремятся превзойти его в жестокости? Со времен Каина до нынешних преступлений Гитлера и Ямаситы такие преступления всегда требовали отмщения. А теперь скажите мне, — снова спросил Магат, не пытаясь — сдерживать рвущуюся наружу ярость, — как можно пойти на соглашение, не говоря уже о том, чтобы объединиться с подобными бандами? С ними следует поступать так, как поступал архангел Гавриил с дьяволом.

— Мы об этом тоже часто спорили в Сампитане, — сказал ему Мандо. — Партизан партизану рознь. Есть настоящие партизаны — такие, как ты, которые сделали свой выбор еще до того, как пал Батаан. Наша цель ясна — отстоять свободу Филиппин, бороться с иноземными угнетателями до полной победы. Но есть среди партизан и такие, кто, с одной стороны, борется с врагом, а с другой — грабит тех, кого защищает. Они коварнее злейших врагов и напоминают мне лекаря, избавляющего больного от страданий с помощью яда. Иные стремятся любой ценой спасти свою шкуру, а встречаются и отъявленные реакционеры, охотно поддерживающие американцев и больше всего на свете опасающиеся каких-либо перемен. И наконец, находится немало людей, которые затаились, решили переждать, посмотреть, чем кончится эта война; они готовы сотрудничать с кем угодно, лишь бы оказаться после войны вместе с победителями.

Мандо остановился, помолчал немного, словно давая время Магату и другим осмыслить все сказанное, а потом вновь заговорил:

— Последних как раз большинство. Но в тяжелые времена нам не приходится быть слишком разборчивыми и выбирать себе в попутчики только самых лучших. Война требует более категоричного решения: либо «за», либо «против». В такой сложной обстановке мы должны повести за собой всех, кто готов за нами пойти; и единым фронтом выступить против японцев, и только против японцев. А уж потом мы будем чистить наши ряды и перестраиваться.

— Не забывай, друг Мандо, — возразил Магат, — что во время пожара летят искры, от которых может возникнуть еще больший пожар. Разве можно не учитывать эту опасность?

— Хороший пожарник должен погасить тот пожар, на который его вызвали, а искрами займется потом, если их без него не погасят оказавшиеся там добровольцы, — ответил Мандо.

Пока Магат и Мандо обсуждали эти вопросы, Мартин и Карьо ввязались в разговор с остальными партизанами, собравшимися в комнате. В целом они со всем были согласны, но не сходились в частностях.

Магат под конец не без гордости упомянул о том, как помогают друг другу горожане и партизаны в их районе.

— Партизанское движение на Филиппинах должно иметь корни в народе, — говорил Магат, — потому что без этого о победе нечего и думать. Здесь, в Калаяане, и горожане и партизаны едины. Поэтому, что бы ни делали партизаны, жители Калаяана всегда их поддерживают, а мы поддерживаем все, что предпринимает муниципалитет. Мы создали различные комитеты, в которые вошли представители трех сторон: городской администрации, жителей города и партизан. Поэтому тут не возникает проблем с едой, жильем, работой, обороной и прочее, которые нельзя было бы решить в интересах народа и борьбы с японцами.

— Вот если бы так было везде, — восхищенно проговорил Мандо.

— У нас здесь нет ни грабежей, ни конфискаций, — сообщил Магат. — Нет ни ростовщиков, ни эксплуататоров, нет ни японцев, ни их гнусных шпионов. Наша политика — один за всех и все за одного.

Магат подробно объяснил гостям, каким образом они осуществляли демократическую форму правления.

— Если бы так было везде, во всех частях страны, — невольно вновь вырвалось у Мандо, — то мы давно бы покончили с японцами и без помощи американцев. Правда, для этого нужно и оружие, но боевой дух бойцов нередко превосходит силу винтовки и пули.

В штабе партизан в Калаяане имелся целый склад, где хранились самые разнообразные трофеи, захваченные у противника, начиная от оружия и обмундирования и кончая часами и авторучками.

— Мы даже захватили несколько радиоприемников и велосипед, на котором теперь ездим, — не без гордости сообщил Магат.

Внимание Мандо привлекли несколько масок для ныряльщиков. Они были соединены с аквалангами, рядом лежали ласты. Мандо спросил у Магата, не нужны ли к этим аппаратам специальные костюмы.

— Я знаю только, что это аппараты для ныряния, а что еще к ним нужно, не могу тебе сказать. Японцы ведь опытные ныряльщики, у них первоклассные подводные охотники, ныряльщики за жемчугом и умелые водолазы.

— А вы ими пользуетесь? — поинтересовался Мандо.

— Зачем нам нырять здесь, на суше? — пошутил Магат. — Ту речку, что ты видел, мы запросто перепрыгиваем. А если тебе нужно, возьми, — с готовностью предложил он.

— Мы идем к тихоокеанскому побережью, — сказал Мандо. — Может быть, они там сгодятся нам или кому еще.

Мандо отобрал две маски, два акваланга и две пары ласт. Он стер с ник пыль и натянул одну из масок себе на голову. Карьо приладил ему за спиной баллоны с кислородом.

— В самый раз, — радостно проговорил Мартин.

— Да, действительно, — сказал Магат, — только, наверно, трудно научиться плавать под водой.

Мандо обнаружил, что дышать совсем не трудно.

— А сколько времени можно находиться под водой? — поинтересовался он у Магата.

— Кажется, кислорода хватает на час или даже немного больше, — ответил Магат. — Так говорил один водолаз. Во всяком случае, он считает эти аппараты получше тех, которыми он пользовался в свое время, и потом они легче и проще в обращении.

Отправляясь на следующее утро дальше, помимо аквалангов, трое партизан уносили с собой немного продуктов и лекарства, полученные от Магата.

— Когда-то мы теперь снова увидимся, — сказал Магат на прощанье.

— Наверняка после войны, — ответил Мандо. — Дни японского господства сочтены.

— Здесь-то им давно уже крышка, — захохотал Магат.

Мандо решил дальше не идти по равнине, поскольку им пришлось бы непременно оказаться в Сага-сага и Калумпанге, находившихся в руках отряда, соперничавшего с отрядом Магата. И они выбрали изведанный путь — лесом.

Глава шестая

Наступило рождество тысяча девятьсот сорок четвертого года. Но Манила, обычно шумная и веселая в это время, выглядела совсем не празднично, она казалась пустынной, осиротевшей и мрачной.

Днем на улицах почти не появлялись прохожие. Вечером и подавно. В городе было введено затемнение. Лишь изредка проезжал автомобиль, да японский патруль совершал регулярный обход. Витрины магазинов выглядели тускло, торговать было нечем. Большие магазины уже давно были закрыты. Рестораны и бары на Санта-Крус и Эскольте обслуживали только японцев. В городе возникло несколько черных рынков. Они мало чем отличались от довоенных толкучек, беспорядочная торговля шла прямо на улице с рук. Иногда, правда, торговец раскладывал свой товар на земле. Здесь продавалось бее, в том числе и съестное. Товар был, как правило, «немного подержанный». Зато никаких правил или ограничений не существовало, сторговались — и деньги на бочку.