Татьяна Огородникова - Очаг вины, или Любовь, диагноз и ошибка одного нейрофизиолога Страница 12

Он воспринимал Арину как соратника и пытался донести до нее суть своих исследований простыми словами.

– Поймите, вы простудились не от того, что посидели на сквозняке. Причиной болезни, температуры и приема таблеток стала ваша уверенность, что сквозняк – ваш непреодолимый враг, – пояснял ученый. – То же самое могло бы случиться, знай вы, что, посмотрев на меня под углом в 35 градусов, получите обострение геморроя... Уверяю вас, он не заставил бы себя ждать...

Арина, слава Богу, наряду с твердостью, граничащей с упертостью, и рассудительностью, обладала отменным чувством юмора. На такие выпады она обыкновенно отвечала в стиле «согласна с вашей позицией и работаю над этим». Ее ответы моментально отбивали охоту «метать бисер перед свиньями».

– Я счастлива, что никогда не смотрю на вас именно под этим углом.

По крайней мере, такая позиция исключала обострение геморроя.

При всем этом лицо ее оставалось серьезным – Арина соблюдала субординацию по отношению к работодателю и кумиру. Может быть, именно по этой причине Генрих доверял ей все тайны и мечты. Из обыкновенных людей одна Арина была в курсе подробностей разработок НИИМа и персонально Генриха. Только Арина знала, как тяжело переживал ученый развал лаборатории и науки в целом. Но Арина также была уверена, что только смерть заставит Генриха отказаться от исследовательской работы. Генрих стал божеством для одинокой пожилой женщины. Хотя Арина была в курсе, что у него есть мать, она никогда не спрашивала о ней, полагая это недопустимым вмешательством в личную жизнь. Впрочем, определенным образом домработница все-таки вмешивалась в жизнь гения – у нее была тайна. Эта тайна хранилась в старой красной кожаной сумке.

Когда Арина только начала помогать по хозяйству замкнутому молодому ученому, она столкнулась с неожиданной проблемой. Дело в том, что одинокому гению регулярно приходили письма. Арина клала конверты, подписанные ровным женским почерком, на видное место и регулярно обнаруживала эти самые письма в помойном ведре. Генрих не просто не читал их, он даже не делал попытки открыть хоть одно послание. Загадочная Виктория Марковна, от которой приходили письма, отличалась завидным упорством. Безответные послания приходили каждую неделю, а то и два раза. Арина догадалась, что Виктория Марковна – мать Генриха, когда, нарушив законы благородства и невмешательства, наугад вытащила одно из посланий, решив ознакомиться с содержанием. Ничего особенного из письма она не узнала, кроме того, что Виктория Марковна полна безответной материнской любви и надеется, что сын когда-нибудь простит и поймет ее. Еще Виктория Марковна сообщала, что частенько ходит на вокзал в надежде увидеть Генриха. «Странно все это, да не мое это дело», – резюмировала женщина. Выбрасывать в помойку письма матери у Арины не поднималась рука. Она аккуратно складировала корреспонденцию, разгладив смятые конверты, перевязывала их ленточкой, сортируя по датам, и упаковывала в потертую красную кожаную сумку, о существовании которой Генрих давно забыл. Полученные письма по умолчанию летели сначала в помойку, а затем оказывались в тайнике домработницы. «Мало ли как в жизни бывает», – думала женщина, разглаживая очередной конверт, добытый из ведра. Пожалуй, эта тайна была единственным нарушением дисциплины и порядка. Арина была настолько предана гению, что готова была, если понадобится, отлавливать крыс для проведения опытов. Конечно, это в случае, если дела будут совсем плохи и лабораторию закроют вовсе. Между прочим, крыс Арина боялась больше всего на свете.

Слава Богу, позади то время, когда Арине казалось, что ловля серых хвостатых тварей не за горами. Генрих тогда приходил очень грустным и неразговорчивым. По отрывочным сведениям, собранным в минуты редких откровений, ситуация в научно-исследовательском мире была аховой. По крайней мере, большинство сотрудников лаборатории Генриха изъявили желание уволиться. Арина знала всех до одного: Марину Львовну, от которой не ожидала такой подлости; ее ухажера Виктора Палыча по кличке МПС; Виталика – ботана; Максима, Светочку... Впрочем, от нее-то можно было ожидать любого поступка. Что хорошего может сделать молодая вертихвостка, у которой мозг от рождения разместился в совершенно другой части тела... Не появись тогда в лаборатории этот парень, Борис, судьба гения могла сложиться совершенно по-другому. Ведь Генрих остался в лаборатории один.

Надежда

Зоны мозга, которые участвуют в обеспечении умственной деятельности, эмоций, телодвижений, могут также обеспечивать функционирование внутренних органов, таких, как сердце и кишечник.

Все. Генрих остался почти один. Его не покинули только Максим, в котором Генрих узнавал себя в молодости, и Арина. Максим совершенно бесплатно выполнял поручения босса по курьерской части, Арина теперь совмещала работу по дому и уборку в лаборатории. Финансирование прекратилось почти полностью. Исследования, которые требовали постоянных денежных вливаний, похоже, никого не интересовали. Народ будоражили только два вопроса: куда все катится и что с нами будет? Ответа не знал никто. Дни тянулись в бесконечном ожидании чуда. Впрочем, в чудеса Генрих не верил. Не мог себе этого позволить. Он тупо приходил в пустую лабораторию, сравнивая ее с агонизирующим животным. Давно начатые исследования не могли быть продолжены в полном объеме. Нужно было выбирать – или упразднить никому не нужную контору, на которую раз в квартал поступали мизерные дотации, либо активно делать вид, что внутри двухэтажного желтого здания кипит научная деятельность. Генрих не выбрал ни то, ни другое, он методично продолжал исследования, которые вел самостоятельно, даже не посвящая в это вышестоящее начальство. Начальству не было никакого дела до маньяка-одиночки и его лаборатории, устаревшей морально и физически. А может, бугры надеялись, что рано или поздно терпение Генриха иссякнет и он сам попросит об увольнении.

В таком скорбном режиме он протянул почти два года и уже всерьез подумывал заняться предпринимательской деятельностью, но...

Однажды дверь лаборатории тягуче-жалобно заскрипела, исполняя свою любимую песню о безответной любви к косяку, и в помещение протиснулся огромный симпатичный мужчина лет сорока. Он был лысоват, имел накачанный торс и невероятно голубые, почти прозрачные глаза. Он осторожно, как бы принюхиваясь, пробирался мимо законсервированного оборудования, письменных столов, закрытых и заклеенных лентой «опломбировано» дверей, пока не увидел единственное помещение, на котором не было клейма «посторонним В». Человек осторожно и робко постучал. Ответа не последовало. Тогда посетитель толкнул приоткрытую дверь и проник внутрь светлого, немного потрепанного, но все-таки руководительского, кабинета. Он был пуст. Гость неуверенно оглянулся, и на лице его отразилось сомнение. Губы подернула скептическая ухмылка. Кабинет был обставлен в лучших традициях советского начальственного института. Над потрепанным письменным столом висел выгоревший портрет Ельцина, который, вероятно, сменил портрет Горбачева, покрывавший невысокую стопку прочих портретов. До следующего портрета, очевидно, не дошли руки. Или нечем было заплатить за его водружение. Тем не менее, несмотря на задержку в погоне за сменой эпох, строев и властей, в помещении не было ощущения затхлости, вековой пыли и неприбранности. Казалось, уборка ведется регулярно и тщательно. Новомодная отжатая тряпка с ведром и шваброй подтверждали догадку. Более того, на столе отдыхала чашка с остатками ароматного кофе «Президент» и нарядной кузнецовской тарелкой, перегруженной датским печеньем и конфетами «Аленка». Пришелец нервно оглянулся. Живой дух предполагал наличие контурируемого существа, с которым можно было бы поговорить. Существа не было видно. Посетитель осторожно подошел к старомодному телефону, стоящему на столе, и поднял увесистую желтую трубку, надеясь извлечь хоть какой-нибудь звук из необитаемого пространства. Тщетно. Трубка молчала. Вдруг лысый как-то сжался. Лицо его сделалось жалким и беспросветно несчастным. Он безвольно опустился в потертое коричневое кресло и обхватил голову руками.

– Ну все, п-ц, – тихо сказал лысый. Это не была констатация факта – он вынес приговор. Было понятно, что через мгновение случится что-то непоправимое. Посетитель не заметил, что за ним пристально наблюдают. Доблестная уборщица и хранительница секретов гениального ученого внимательно присматривалась к действиям лысоватого гостя из укрытия. В конце концов Арина позволила себе потревожить неспокойное смятение посетителя лаборатории.

– Кто вы? Кого вы ищете? – спросила женщина, входя в кабинет. Она еще не совсем закончила уборку и по плану собиралась отбыть только через полтора часа.