Анна Мосьпанов - Круглые кубики Страница 12

Глаза ребенка наполнились слезами. С перепугу он начал ковырять в носу и переминаться с ноги на ногу как страус. Пакет с покупками был для него слишком тяжел, но он упрямо держал его на весу, в результате и без того тощенькая фигурка его перекосилась в сторону двери. Время от времени он поддергивал пакет повыше, отчего его еще больше перекашивало, и молчал как партизан.

Подошла кассирша.

– А я видела, мальчик за покупки расплатился. Я еще его похвалила – какой, мол, молодец! Маме с папой помогаешь! И сдачи ему дала. Что-то около пяти евро, по-моему. Что же он не купил себе сладостей на сдачу? – И уже обращаясь к мальчику: – Как же тебе не стыдно?

Короткий горловой всхлип и гробовое молчание.

Расплатившись в другой кассе, я поравнялась с выходом как раз в тот момент, когда охранник, так ничего внятного и не добившись, отпустил пацаненка восвояси.

Мы вместе с мальчиком вышли на улицу. И тут его прорвало. Слезы градом полились по хорошенькому личику. Он прислонился к стеклянной стене магазина, чтобы перехватить пакет.

– Что же, у тебя денег не было заплатить за чупа-чупс? Тебе мама с папой не покупают? – спрашиваю просто потому, что уйти и оставить плачущего ребенка, пусть и воришку, как-то не того… Не знаю. Кошки бы у меня на душе скребли потом.

Мальчик повернул ко мне заплаканную мордочку, улыбнулся.

– Были деньги. Вот! – Сует руку в карман достаточно заношенных, но при этом чистеньких джинсов. На смуглой ладошке – сдача. Пять евро монетами, и еще какое-то количество центов. – И вот еще чек. Смотрите, все точно. Сам не знаю, что на меня нашло. Если бы я потратил деньги, попало бы от папы сильно. Он всегда сдачу пересчитывает всю-всю. И чек всегда проверяет! И никогда не разрешает тратить просто так, без списка.

Снова улыбнулся, очень виновато и как-то не по-детски грустно. Бывают такие детки-старички. И улыбки у них старческие, затертые слегка. Не грустные, нет. Мудрые.

– А сколько у тебя братьев и сестер?

– Еще четыре. Пятеро нас всего. Я второй по старшинству. Вы только папе не говорите, ладно? А то… – замялся, – …влетит мне очень.

С перепугу даже не подумал, бедолага, что я понятия не имею, кто его папа, где он живет и даже как его зовут.

– Не буду, конечно. Пошли, я тебе куплю конфеты и жвачку.

Ребенок смотрел на меня недоверчиво. На мордашке отразилась вся гамма незамысловатых детских эмоций. Странная тетя предлагает купить конфет… Не ругает… Конфеты хочется. Папа убьет, если узнает… В этот магазин я больше заходить не буду…

– Спасибо большое. Но я туда не пойду! Спасибо. Сам не знаю, как это я… Я в школе хорошо учусь. Правда…

– Ну, ладно. Стой тогда тут. Я сейчас.

Зашла снова в магазин. Охранник, поймавший мальчика, наблюдал за нами через стекло. Когда я уже расплатилась на кассе, взяв побольше всяких конфет, он, видимо, сообразил в чем дело.

– У меня тоже была такая мысль. Жалко его. Хороший вроде мальчишка по виду. Но я же на службе. Я все понимаю. У меня у самого дети. Только взрослые уже. – Помолчал, выглянул на улицу. Мальчик послушно стоял там, где я его и оставила. В руках – все та же сдача. – Идиоты! Посылают такого ребенка за покупками, дают целый список и не разрешают купить сладости. Эх, да что там говорить… А потом они удивляются, откуда у нас такой уровень преступности…

Я вышла на улицу. Протянула мальчику пакетик с конфетами. Ребенок смутился, через смуглую кожу пробился очаровательный румянец, губы предательски задрожали. Того и гляди снова заплачет. Но потом вдруг широко улыбнулся и… протянул мне деньги.

– Ты что, с ума сошел? Убери немедленно! А папе мы ничего не скажем. Только не делай так больше, договорились?

– Спасибо вам. Мне очень стыдно. Спасибо.

И, поддавшись, видимо, внезапному порыву, оставил на улице свой необъятный пакет, заскочил в магазин и громко сказал охраннику:

– Простите еще раз. Извините.

Не дожидаясь ответа, выбежал вон. Тут же распечатал чупа-чупс. Снова виновато улыбнулся.

– Помочь тебе дотащить твою поклажу? У меня есть еще минут десять. – Мне почему-то очень хотелось поболтать с ним. Узнать побольше про сурового отца, про братьев и сестер. Про то, какую пищу готовит мама по субботам, и ходят ли они в мечеть.

– Нет, я сам. Мне тут недалеко. Спасибо вам еще раз. Я как-то и сам не знаю… почему так все… что-то я так…

И, не договорив, похоже, окончательно запутавшись, круто развернулся и посеменил в сторону перпендикулярной улицы. Здоровый пакет практически волочился по асфальту. На светофоре мальчишка обернулся и помахал мне рукой…

Через пару дней совсем в другом немецком магазине мне снова пришлось наблюдать бытовую сценку, связанную с воровством. С мнимым воровством, если уж быть совсем точной, и со стереотипами.

Народу в том магазине было не так чтобы очень много, но вполне достаточно. К кассе подошел мальчик лет одиннадцати-двенадцати – стройненький, хорошенький, черненький. Типичный турецкий подросток. Перед ним – тележка, в которую сложены продукты. Как водится, на большую семью. Много-много йогуртов, много-много овощей, несколько упаковок куриных ножек, салфетки, еще что-то. Прежде чем расплатиться, он выудил со дна тележки яркий сиреневый кошелек, расшитый блестящими камешками.

– Вот, я только что подобрал. Он завалился за ящик с капустой. Там много денег внутри. Возьмите, пожалуйста.

Кассирша, скорее всего привыкшая, что добропорядочные граждане чужого не берут, протянула руку, взяла кошелек, заглянула в него на предмет каких-то опознавательных знаков и ахнула:

– Господи, там 600 евро. Какой ты молодец! Ну, спасибо тебе! Наверное, сейчас кто-то вернется.

Очередь зашумела, народ восхищенно рассматривал мальчика. Тот расплылся было в улыбке, потом слегка стушевался и начал выкладывать на ленту свои продукты.

В этот момент со стороны полок к кассе подбежала женщина лет пятидесяти. Большая, бесформенная, в холщовых бежевых штанах, туго обтягивающих полные бедра, и ярко-оранжевой футболке со стразами. На шее – золотые цепочки в несколько рядов. В ушах – тоже золото. Подлетела и заверещала кассирше:

– Bitte, кошелек! Mein Geld… украли. Сумка… здесь. Bitte, Polizei[1]!

Кассирша, поняв из невнятного русско-немецкого потока, что речь идет о пропаже, улыбнулась, кивнула в сторону ребенка – что вот-де, мальчик только что нашел. А сколько денег в кошельке было? И какой он из себя, кошелек этот?

Одному богу известно, что поняла из вышеперечисленного бесформенная тетка. Никто даже опомниться не успел, как она накинулась на мальчика, схватила его за рукав и с криком: «Вор! Polizei! Scheβe[2]!» – попыталась пнуть его посильнее.

Народ как-то даже и не понял сразу, а может, просто не ожидал такой атаки. Ребенок отшатнулся и хотел было сбежать куда подальше, но, судя по всему, сообразил, что на ленте лежат его продукты и отступать некуда. Я вмешалась в ситуацию на долю секунды быстрее, чем обалдевшая кассирша.

– Алё, – говорю по-русски, – дама! Меньше темперамента немного. Обороты сбавьте, будьте так любезны. Ребенок НАШЕЛ ваш кошелек и вернул на кассу. Орать прекратите немедленно и не смейте трогать мальчика.

Тетка, все еще держа испуганного мальчонку за рукав, оскалилась золотыми зубами – вероятно, еще не успела сменить в иммиграции коронки – и, повернув ко мне голову, громко рявкнула:

– Чё! Ты с ним, что ли? Ворье турецкое! И эта туда же!

– Lassen Sie das Kind bitte endlich in Ruhe[3]! – достаточно агрессивно произнес парень, стоявший в самом конце очереди. Народ загомонил, зашумел, очередь зашевелилась и как-то сплотилась, что ли.

Кассирша, придя наконец в себя, обратилась ко мне:

– Что говорит эта женщина? Спросите ее на вашем языке, какого цвета был кошелек и сколько там было денег?

Пожилой мужчина с бледно-желтой дыней в вытянутых руках, не понимающий по-русски, но уловивший злобные интонации, пробормотал:

– Вот кого в полицию сдавать-то надо! Какая неблагодарность!

– Дама, – говорю, – возьмите уже себя в руки наконец, прекратите истерику и скажите, пожалуйста, положив правую руку на левую половину груди, сколько денег было в вашем кошельке. И как он выглядел. А то полицию сейчас вызову я. Эти люди вас просто не понимают. Уверяю вас, такое вот нападение на ребенка может кончиться для вас большими неприятностями. Я позабочусь об этом, если вы не остановите этот гнусный балаган.

Тетка же, так и не выпуская рукава мальчика, зыркнула на меня густо подведенным глазом, сообразила, видимо, что дело пахнет керосином, и сменила тактику.

Повернувшись к кассирше вполоборота и выпятив вперед мощный бюст, вкрадчиво проговорила:

– Кошелек Blau! Нет. Dunkelblau[4]. Нет… Как это… Фиолетовый! И там еще такие бусинки пришиты были. Скажи ей! – Выпяченный подбородок в мою сторону.

– Мадам, ребенка выпустите. Он чуть не плачет уже. Это раз. Тыкать мне не надо. Это два. Ссориться со мной очень не советую. Это три. Сколько денег в кошельке было?