Пол Остер - Музыка случая Страница 12

Примерно через час Поцци снова разговорился. Они как раз в тот момент попали в грозу (где-то посередине между Нью-Брунсвиком и Принстоном), и наконец Поцци, впервые за три дня с начала их знакомства, решил проявить некоторое любопытство по отношению к своему спасителю. Не готовый к такому, Нэш не успел принять боевую стойку и невольно принялся отвечать на бесцеремонные вопросы откровеннее, чем того хотел и что позволил бы себе в обычном своем состоянии, и разговорился, облегчая душу. Вдруг это заметив, он было замолчал, но тут же решил, что это не имеет значения. Завтра Поцци исчезнет из его жизни, и почему бы не выговориться с человеком, которого ты больше никогда не увидишь.

— Ну, Профессор, — сказал Поцци, — а ты на что будешь тратить деньги, когда вдруг бац и разбогатеешь?

— Еще не решил, — сказал Нэш. — Утром уеду, несколько дней проведу с дочерью. Потом сяду, что-нибудь придумаю.

— Так ты что, папаша, что ли? Вот никогда бы не подумал, что ты семейный.

— Семьи у меня и нет. Но дочь в Миннесоте есть. Через пару месяцев ей уже четыре.

— А жены, что ли, нет?

— Была и жена, теперь нет жены.

— Она, что ли, живет в Мичигане с ребенком?

— В Миннесоте. Нет, девочка живет у сестры. У сестры и у зятя. Он когда-то играл защитником в «Викингах».

— Шутишь? Как зовут?

— Рэй Швайкерт.

— Не слышал о таком.

— Он играл всего пару сезонов. Потом в тренировочном лагере повредил колено, лопух несчастный, на том его карьера и закончилась.

— Жена-то куда подевалась? Отдала концы или как?

— Никак. Вполне возможно, она и сейчас живет где-нибудь в полном здравии.

— Значит, растворилась в пространстве?

— Вроде того.

— Хочешь сказать, она что, сбежала и бросила ребенка? Это же какой нужно быть стервой, чтобы так сделать?

— Я сам задаю себе тот же вопрос, и довольно часто. Но зато она оставила мне записку.

— Очень мило с ее стороны.

— Да, и я преисполнился бесконечной признательности. Беда только в том, что оставила она ее на кухонной мойке. А поскольку вытереть ее после завтрака моей бывшей жене было лень, мойка оказалась мокрая. И к вечеру, когда я пришел домой, записка тоже промокла. Сложновато прочесть письмо, где расплылись чернила. Жена моя там написала даже, с кем сбежала, только я не смог разобрать. То ли Горман, то ли Торман — так до сих пор и не знаю.

— Значит, она у тебя была симпатичная. Что-то же в ней было, если ты на ней женился.

— Да, она была симпатичная. Когда я увидел ее в первый раз, то подумал, что такой красивой женщины в жизни не видел. Оторваться не мог от нее.

— Значит, задница, но шикарная.

— Можно сказать и так. Мне потребовалось много времени, чтобы понять, что мозги у нее все именно там и находятся.

— Старая песня, приятель. Сам-то чем думал? Вот оно так все и вышло. Но только если бы это была моя жена, я бы ее за волосы приволок и вколотил бы ума.

— Можно подумать, это что-то меняет. Кроме того, мне нужно было ходить на работу. Я не мог все бросить и ехать ее разыскивать.

— На работу? Хочешь сказать, у тебя есть работа?

— Теперь нет. Я ушел с работы примерно год назад.

— Чем занимался?

— Ликвидировал пожары.

— Значит, ты у нас специалист по устранению неприятностей? Тебе звонят, когда у фирмы проблемы, и ты ходишь вокруг да около, ищешь им лазейку. Топ-менеджер, значит. Ты, должно быть, неплохо тогда зарабатывал.

— Нет, я ликвидировал настоящие пожары. Обыкновенные — рукава, вода, лестницы. Топоры, горящие здания, люди прыгают из окон. Те самые, о которых пишут в газетах.

— Да иди ты!

— Честное слово. Я семь лет отработал пожарником в Бостоне.

— Ты этим будто гордишься.

— Не «будто», а горжусь. Я был хорошим пожарником.

— Если это тебе так нравилось, так зачем ты ушел?

— Свалилось счастье. Большому кораблю большое плавание.

— Выиграл по билету в Ирландскую лотерею?

— Нет, скорее, как у тебя к выпускному.

— Только тебе перепало побольше.

— Вроде того.

— А сейчас? Сейчас ты чем занимаешься?

— Именно сейчас я занимаюсь тем, что везу тебя к двум миллионерам в надежде, что тебе повезет.

— Настоящий солдат удачи.

— Вот именно. В основном занимаюсь тем, что держу нос по ветру и жду, чего принесет.

— Добро пожаловать в нашу команду.

— В какую вашу команду? Ты о чем?

— Во «Всемирное братство бродячих собак». Какая ж у меня еще может быть команда? Берем тебя действительным членом, с именной, личной карточкой. Серийный номер — ноль-ноль-ноль-ноль.

— Надо же, я было подумал, что это твой личный номер.

— Мой тоже. И твой тоже. Это одно из наших преимуществ. У нас все под одним номером.

Под Флемингтоном гроза прошла. Сквозь разошедшиеся тучи выглянуло солнце, и влажная земля вдруг засверкала, и все стало на редкость, почти неестественно ясным. Очертания деревьев на фоне неба приобрели необыкновенную четкость, и даже их темные, узорные тени теперь будто бы врезались в землю, как вычерченные скальпелем. Нэш все время, даже в грозу, ехал не сбавляя скорости, потому во Флемингтоне они оказались немного раньше, чем нужно. Они решили остановиться, выпить по чашке кофе, заодно, пока в городе, облегчиться с комфортом и купить сигарет. Просто так он не курит, пояснил свою просьбу Поцци, но за игрой любит, чтобы была сигарета. Сигарета полезная штука, помогает укрыться от взглядов партнеров, будто в табачном облаке можно и впрямь спрятать мысли. Самое главное — не раскрыться, выстроить вокруг себя стену и никого туда не впускать. За игрой занят не столько ставками, сколько изучением противника, когда по случайным жестам обнаруживаешь их слабости и просчеты. Как только ты начинаешь понимать, с кем имеешь дело, сразу же получаешь огромное преимущество. По этой причине хороший игрок всегда делает все возможное, чтобы установить защиту.

Нэш купил «Мальборо», расплатился, отдал блок Поцци, и тот сунул его под мышку. Они вышли из магазина и пошли прогуляться по главной улице, где по случаю хорошей погоды снова было полно туристов. Пройдя пару кварталов, они увидели здание старой гостиницы, на котором красовался большой плакат, сообщавший, что именно здесь в 1930 году во время процесса над похитителем сына Линдберга останавливались журналисты. Нэш принялся рассказывать Поцци про Бруно Хауптмана, про то, что тот был, похоже, не виноват, так как новые доказательства свидетельствуют в его пользу. Потом начал рассуждать о Линдберге, этом их национальном герое, который во время войны стал фашистом, однако для Поцци все это было, кажется, неинтересно, и Нэш прервал свою лекцию, и они повернули назад.

Мост во Френчтауне они нашли быстро, но за Делаваром, в Пенсильвании оказалось не так-то легко разобраться в указателях. Нэш делал сложные развороты, меняя дороги, настолько извилистые и узкие, что ехать по ним приходилось едва не ползком, и в результате они добирались до Окэма, оказавшегося от моста всего в пятнадцати милях, почти сорок минут. Возможно, если бы не гроза, они добрались бы быстрее, но сейчас на спусках мешала намытая ливнем глина, валялись упавшие ветки, и раза два им пришлось останавливаться, чтобы убрать их с дороги. Поцци без конца заглядывал в бумажку, где записал указания Флауэра, и, когда видел очередную примету, вслух возглашал: крытый мостик, синий почтовый ящик, серый большой валун с нарисованным черным кругом. Через некоторое время обоим им стало казаться, будто они попали в лабиринт, и когда наконец из него выбрались за последним поворотом, то оба сознались, что вряд ли нашли бы дорогу назад.

Поцци был здесь впервые, однако знал по рассказам, что у миллионеров здесь большой, роскошный особняк в двадцать шесть комнат и триста акров земли. Однако никакой роскоши, которая, возможно, и существовала где-то там, в глубине за деревьями, от шоссе не было видно. На обочине грунтовой въездной дороги, которая шла в глубину заросшего леса, стоял обыкновенный серебристый почтовый ящик с надписью «Флауэр и Стоун». Вид у дороги был такой, будто она ведет к старой, разваленной ферме и по ней давно никто не ездил. Нэш свернул, и «сааб» затрясло на ухабах, корнях и кочках, так что те пятьсот или шестьсот ярдов показались им бесконечными. Поцци молчал, однако Нэш почувствовал и без слов, как тот помрачнел, словно его стали одолевать нехорошие предчувствия. Наконец лесная дорога пошла наверх, «сааб» вынырнул из низины, и через несколько минут перед ними, всего в полусотне ярдов, появились высокие железные ворота. Они подъехали и увидели от ворот сквозь железные прутья верхнюю часть стоявшего в глубине дома: огромного кирпичного здания, с двускатной шиферной крышей, ярко блестевшей на солнце, с четырьмя высокими трубами.

Ворота оказались закрыты. Поцци выскочил из машины открыть их, но подергал за ручку и повернулся к Нэшу, отрицательно покачав головой, показывая, что они заперты. Нэш включил нейтральную передачу, поставил «сааб» на ручник и тоже вышел сам посмотреть, что там можно сделать. Воздух оказался неожиданно прохладным, от вершины холма дул ветер, шелестя в кронах деревьев, уже отмеченных первыми признаками осени. Едва ноги ступили на землю, Нэша вдруг охватило ощущение бесконечного счастья. Длилось оно мгновение, сменившись легкой, почти незаметной дурнотой, но, едва Нэш сделал первый шаг к Поцци, прошла и дурнота. Голова стала будто пустая, и впервые за много лет Нэш почувствовал состояние, близкое к трансу, которое иногда охватывало его в детстве: резкую, внезапную перемену восприятия, когда весь окружающий мир будто бы утратил реальность. Сам себе он казался тенью, будто бы вдруг уснул с открытыми глазами.