Ноэми Норд - Бедные звери шизария Страница 12

— Чья она, эта Коршунова? Кто она? Пойди — разберись! — ворчит санитарка, связывая старуху, — Привезли, бросили, а мы тут в их моче — купайся! Видимо, знатные родственники у этой Коршуновой! Не каждый сюда сможет здоровую бабку пристроить! А эти умники — сумели! И хоть бы раз кто — нибудь из них показался! Уж я бы им пару ласковых сказала! Везут и везут! В доме престарелых, видите ли, пенсия не сохраняется, так они их к нам тащат, в больницу! От старости лечить! Ну вот, опять нассала! Да что ж это такое! По нескольку раз в день тебе простынь менять? — и она рывком вытянула из-под старухи мокрую простынь и втерла желтое пятно ей в лицо:

— На! На! Будешь ссать?! Видеть тебя не могу! У! Вытаращилась!

Коршунова постоянно в синяках и ссадинах. Ей немилосердно попадает и за то, что убегает, и за то, что мочится, и за то, что просто — нахлебница, подкидыш каких — то знатных родственничков, которые заживо при-говорили ее к мучительной смерти в психушке.

Кто — она? Правильные черты лица, светло — серые непокорные глаза, упрямый характер. От ударов бабка не морщится, не прикрывает лицо руками. Смотрит не мигая, но ни слова сказать уже не может. Закалывают до-ходягу почему — то наравне с буйными, словно боятся, что вдруг преодолеет она психотропный ступор и заговорит…

— Не подходи к ней! Схватит!

Действительно, схватила, впилась костяшками в халат, пальцы побелели, не разжать.

— Это же не Коршунова — настоящий коршун. Твое счастье, что за волосы она тебя не схватила! Пришлось бы с волосами выстригать! Стригли уже одну!…

— Перехватив голодный напряженный взгляд старухи, я намазала ей на хлеб гуманитарное повидло. С неимоверной жадностью старуха, не разжевав, проглотила кусок. Второй не удалось скормить, подлетела санитарка с криком:

— Не корми ее! Пронесет от повидла! Навалит под себя — не отмоешь!

Но и супом кормить старуху тоже было нельзя:

— Что ж ты ей суп суешь?! Мы ее супом не кормим!

Не разрешалось доходяге и чаю:

— Не давай чаю! Обмочится она! Целый день ссыт!

Господи, чем же они ее здесь кормят?

— А вот смотри, — и санитарка подсела к бабке на кровать и начала кормить ее кашей. Коршунова, как голодный птенец, широко раскрывала бездонный рот, и три — четыре отправленных туда ложки, завершили весь ее обед… А больше не полагается.

Что натворила Коршунова за пределами психушки, там, где был у нее свой дом, свой холодильник, близкие и друзья? Грозила переписать завещание? Путалась у кого — то под ногами в шикарной квартире? Тайны…и тайны…которых уже никто никогда не раскроет… Полуголодной брошенной старушке осталось немного осталось до конца. Хотя голодная диета существенно продлевает жизнь.

— 3 —

— И зачем ты только с милицией связалась! — тяжело вздохнула моя соседка справа Аполлинария Федоровна, — Сделают тебя инвалидом, как всех нас.

И она рассказала свою историю:

— Работала я тогда старшим бухгалтером. Под нашим окном находился пост ГАИ. Однажды на кухне открыла отдушину, чтобы проветрить, и вдруг услышала голоса: один кого — то вызывает по рации, другой от-вечает. Отчетливо так слышу, где авария, а где пьяный на дороге лежит. И стала слушать, а на работе рассказывала, где что случилось, и какие в нашей милиции грубияны работают. И вдруг смотрю, стала ездить за мной какая-то милицейская машина. Иду — они едут, медленно так едут, под мой шаг. Встану — и они стоят, ждут. Записала номер, пошла к их начальнику жаловаться, говорю ему: за что меня преследуют? Зачем пугают? Помогите, разберитесь! И что ты думаешь? Помог! Вызвал фургон — и вот я здесь, инвалид второй группы, шизофреничка с голосами.

К разговору подключилась еще одна жертва милицейского террора. Вот что рассказала она:

Все было хорошо, пока моя племянница не вышла замуж за милиционера. А я глупая, подписала для них завещание на квартиру. И что тут началось! Только схожу на рынок — все вещи в квартире перерыты, стулья на кухне переставлены. Потом стала замечать на одежде какие — то странные пятна, которые ничем невозможно было свести. Жалко мне стало еще неношенных вещей, пошла я жаловаться к начальнику милиции на мужа племянницы. Говорю, что ж он это себе позволяет? Зачем пугают, выживают из квартир? А еще милиционер! А еще форму носит! Начальник сразу меня отправил в психбольницу. Теперь я здесь, а они — там. При живой хозяйке отобрали квартиру! Бессовестные люди! Вернусь — перепишу завещание. Накажу.

— 4 —

А кражи в коридоре продолжались. Каждый день кто — нибудь скандалил, бесновался, заводил ссоры, шмонал подозрительные постели. То и дело раздавались дикие вопли:

— Лифчик с батареи утащили!

— Убью — за колготы!

— Сволочи! Верните очки!

Вещи пропадали бесследно. Приходилось только удивляться, как при таком скоплении народа таинственным ворам удавалось проделывать злые штучки. Больные подозрительно косились друг на друга, и никого уже не волновало, когда какая — нибудь солидная дама заглядывала другой солидно даме под подол — проверить, что — там Страсти накалялись. Пострадавшие мысленно приговорили воровку, и даже банду воровок, к мучительной смерти. И вдруг однажды раздался победный рев Прони:

— Я ее нашла! Вот она, воровка! Эта бабка — воровка! А ну, снимай мои трусы!

Отделение рвануло на крик:

— Вот где мое полотенце!

Маленькая симпатичная старушечка в чистом белом платочке невинно хлопала ясными глазами небесной голубизны, а грубые руки жертв уже теребили, раздевали, выворачивали карманы, снимали с нее панталоны, колготки и трусы. Потом тетки рванулись к ее постели, перевернули матрас и выгребли из под него неимоверные запасы хлебных корок, полотенец, ложек и грязных лоскутков.

— Вот ведь старая воровка!

— Ты, чудо, скажи только, очки тебе мои — зачем?

— Я ей, все- таки, врежжу!

— Не надо, сама скоро помрет!

Старушка молчала, и казалось, была совершенно ни при чем. А на следующий день кражи повторились. Но теперь все знали, где искать пропавшие вещи.

Бабка — клептоманка тащила в безразмерный подматрасник все подряд, даже грязные тряпки и бумажки из туалета не избежали участи стать ее драгоценной добычей. Иногда ведра в клозете на пару с ней обшаривала Феня Богомолка. Она искала огрызки яблок, которые были здесь единственным лакомством. Феня издали примечала, как надкусывался сладкий плод, как летел потом драгоценный огрызок в дерьмо, и тогда она, почти налету хватала и, постанывая от наслаждения, насмерть впивалась в него.

V. ПРОБИРКИ С КРОВЬЮ

— 1 —

…Держу в руках горячие пробирки с кровью, словно живые лейкоциты-эритроциты ударяют по кончикам пальцев. Частицы пойманных душ, живые клетки… Через минуту остынут, свернутся, умрут…

Дежурство в наблюдательной отвлекало от монотонного ожидания окончания экспертизы, избавляло от придирок за плохо вымытый пол, отвлекало от страха впасть в немилость и навсегда остаться здесь. Сидеть в маленькой душной палате, следить за капельницей, кормить больных, слушать их истории отвлекало от мысли о беспросветной тюрьме.

После завтрака в наблюдательной начинался обход. Врач протискивалась между кроватей и выслушивала прибывших за ночь.

— Брат побрился, пошел на работу, хлопнул дверью, а я легла на диван послушать новости, вдруг вижу: снова брат идет в ванну бриться. Я ему и говорю: "Да ты же только что на работу ушел!" Испугались они с матерью, вызывали скорую…

— Мужа застала с любовницей. Устроила им скандал! А они меня сюда привезли! Доктор, за что мне ставят уколы? За измену мужа? Он изменил — а я лежу!

— Доктор! Помогите! Вода из меня выливается! Льется через кожу! Вся постель у меня мокрая! Умру я без воды! Высохну совсем!

Врач молчаливо слушала. Да и что на это сказать? Диагностика — шаблон и нудная работа. Она попыталась пройти, не заметив отчаянного нечленораздельного шипения изо рта Коршуновой, но старуха вцепилась в накрахмаленный край халата мертвой хваткой. Давненько не попадалась такая знатная добыча! Она силой всех атрофированных мышц тянула самое главное для нее существо, силилась что-то сказать, разевала беззубый рот, шипела, мычала! Санитарка бросилась на подмогу…

Когда старуху отодрали, врач приказала:

— Развяжите ее, отпустите в коридор, дайте ей халат…

И, о чудо! Коршунову одели, выпустили из наблюдательной. И вот она уже долетела до конца коридора, торжественно присела на край дивана и…замерла…

Девчонки обрадовались:

— Глядите! Коршунову отпустили!

— Ну что, Коршун, плохо в наблюдательной? — обняла ее за худые плечи Наркоманка. — Опять побили? Соскучилась? Споем!