Герман Гессе - Книга россказней Страница 12

В тот же самый день, когда душа моя металась как подбитая птица, мы получили приглашение посетить соседа. Я не хотел идти, но отец заставил меня. И я провел еще одну ночь без сна и в мучениях. Наутро мы сели на коней и не торопясь доехали до имения, через ворота мы попали в сад, в котором я так часто бывал тайком. Тогда как на душе у меня было невыносимо боязно и

тоскливо, Альвизе смотрел на садовую беседку и лавровые кусты с ухмылкой, приводившей меня

в ярость.

Хотя и в этот раз за столом мои глаза не отрывались от донны Изабеллы, однако каждый взгляд доставлял мне адскую муку, потому что напротив нее за столом сидел ненавистный Альвизе и я не мог видеть красавицу, не представляя себе со всей ясностью того, что случилось вчера. И все же мой взгляд был прикован к ее очаровательным губам. На столе было множество великолепных блюд и напитков, беседа текла весело и оживленно, однако мне кусок в горло не лез, и я не отваживался вставить и словечка в общий разговор. Обед прошел для меня, тогда как все были так веселы, словно Страстная неделя.

Во время ужина слуга сообщил, что во дворе находится посыльный, желающий переговорить с хозяином. Тот извинился и вышел, пообещав вскоре вернуться. Мой кузен и в этот раз направлял течение беседы. Однако отец, как мне кажется, раскусил его и Изабеллу и забавлялся тем, что поддразнивал их намеками и странными вопросами. Как ни в чем не бывало, он спросил Изабеллу: «Скажите, донна, кого из нас троих вы больше всего хотели бы поцеловать?»

На это красавица громко расхохоталась и воскликнула с жаром: «Больше всего вот этого прелестного мальчика!» И она тут же встала с кресла, привлекла меня к себе и поцеловала – но поцелуй этот был не долгим и жгучим, как тот вчерашний, а беглым и прохладным.

И я думаю, что это и был поцелуй, доставивший мне более наслаждения и боли, чем все другие, подаренные мне любимыми женщинами.

Пьеро осушил свой кубок, встал и ответил на благодарный поклон венецианцев; затем он взял один из подсвечников, пожелал настоятелю спокойной ночи и вышел. Было уже довольно поздно, и оба гостя также отправились спать.

– Понравился он тебе? – спросил Луиджи, когда они уже лежали в темноте.

– Жалко, он стареет, – ответил Джамбаттиста и зевнул. – Я правда разочарован. Вместо хорошей новеллы вытащил на Божий свет какие-то детские истории!

– Да, со стариками всегда так, – согласился Луиджи, потягиваясь под простыней. – А все же говорит он блестяще, и потом удивительно, какая у него память.

В это же время старик Пьеро укладывался спать. Он устал. К тому же теперь он раскаивался, что не позабавил слушателей чем-нибудь другим, что не составило бы ему труда.

И все же одна вещь порадовала и сердечно повеселила его – что его дар импровизатора не утратил своей силы. Потому что вся эта история с виллой, кузеном, служанкой, донной Изабеллой, лавровыми кустами и двумя поцелуями была не более как выдумкой, сочиненной в минуту для минутного же удовольствия.

РАССКАЗЧИК

DER ERZAHLER

Рассказ написан в 1903 г., впервые опубликован в 1904 г., вошел в сб. «Fabulierbuch».

…сборник новеллино… – имеется в виду сборник рассказов «Новеллино», возник в середине XIII в. и стал своего рода прелюдией к литературе итальянского Возрождения.

…in artibus vivendi et amandi… - в житейских и любовных искусствах (лат.).

ХАННЕС

Жил в одном городке зажиточный ремесленник, женатый во второй раз. От первого брака у него был сын, сильный и задиристый; его второй сын, Ханнес, был существом нежным и считался с малых лет немного придурковатым.

После смерти матери для Ханнеса наступили плохие времена, брат его презирал и издевался над ним, а отец всегда становился на сторону брата, потому что стыдился, что сын у него такой дурачок. Дело в том, что за Ханнесом все больше закреплялась слава очень недалекого ребенка, потому что он избегал игр и забав других мальчишек, говорил мало и на все соглашался. С тех пор как он лишился материнской защиты, Ханнес взял за обыкновение бродить за городскими воротами среди пастбищ и садов, как только ему удавалось ускользнуть из отчего дома.

Там он порой полдня рассматривал травы, цветы и камни, пытался распознать виды птиц, жуков и прочей живности, пребывая со всем этим в добром согласии. При этом чаще всего – совершенно один, однако не всегда. Нередко за ним увязывались малыши, и оказывалось, что Ханнес, не находивший общего языка со сверстниками, легко заводил дружбу с младшими. Он показывал

им, где растут какие цветы, играл с ними и рассказывал разные истории; он брал их на руки, когда они уставали, и мирил, если они ссорились. Поначалу людям не нравилось, что малыши гуляют с Ханнесом. Но потом к этому привыкли, и матери были рады, что могут отдать своих детей на попечение мальчику.

Но наступал день, и Ханнесу приходилось испытывать неприязнь своих подопечных. Как только они вырастали из-под его крыла и слышали со всех сторон, что Ханнес недоумок, то более учтивые начинали его избегать, а более грубые – насмехаться над ним.

Когда ему становилось слишком досадно и больно, он уходил один в поля или в лес, приманивал коз травами, а птиц хлебными крошками и радовался компании зверей и растений, от которых не ждал неверности или враждебности. Он видел, как на высоких облаках плывет над землей Господь, как дальними тропами блуждает по полям Спаситель, и, заметив Его, прятался в зарослях с бьющимся сердцем, пока Тот не пройдет мимо.

Когда пришло и ему время выбирать жизненный путь и ремесло, он не пошел, как брат, в отцовскую мастерскую, а отправился за город, где были скотные дворы, и поступил в пастухи. Он выгонял на пастбище овец и коз, свиней и коров и даже гусей. С его скотиной не случалось беды, животные его признали и полюбили, понимали и слушались лучше, чем других пастухов. Это быстро приметили и горожане, и крестьяне, а через несколько лет молодому пастуху доверяли самые большие и лучшие стада. Однако если ему приходилось идти в город на рынок, он становился смиренным и робким, подмастерья его поддразнивали, школяры обзывали обидными кличками, а брат презрительно отворачивался, не поздоровавшись. Когда отец умер от какой-то заразы, брат же и обманул Ханнеса, прибрав себе больше половины его наследства, а тот и не прекословил. Все, что у него оставалось от пастушьего жалованья, он раздавал детям и бедным, частенько покупал корове или козе, которую особенно любил, ленточку со звонким колокольчиком.

Так прошло несколько лет, и Ханнес уже перестал быть юным. О человеческой жизни он знал мало, зато в ветрах и грозах, в травах и видах на урожай, в скотине и собаках знал толк, знал всех своих многочисленных зверей наперечет, различая стать и силу, нрав и возраст, а кроме скотины знал он и птиц всякого вида, их повадки и отличия, а кроме того – ящериц, змей, жуков, пчел, мух, куниц и белок. Разбирался он и в деревьях, и травах, в почвах и водах, знал времена года и смену лун. Он улаживал ссоры и ревность среди своих животных, ухаживал за ними и лечил их, когда те заболевали, заботливо выращивал осиротевших сосунков и не помышлял о том, что когда-нибудь будет заниматься чем-нибудь другим, кроме своих пастушеских обязанностей.

Как-то лежал он в тени на опушке леса и наблюдал за стадом, как вдруг он увидел женщину, которая, не замечая его, бежала к лесу. Выглядела она возбужденной, и, проследив за ней, он понял, что она собирается наложить на себя руки, потому что привязала веревку к суку и уже готова была накинуть на шею петлю.

Ханнес осторожно подбежал к ней, положил ей руку на плечо и остановил ее. Женщина испуганно замерла и злобно взглянула на него. Он же заставил ее присесть и успокаивал ее, словно обиженного ребенка, пока она не рассказала ему о своем горе и обо всем, что с ней приключилось. Она говорила, что не может больше жить со своим мужем, но Ханнес чувствовал, что женщина любит своего мужа. Он дал ей излить душу, пока она немного не остыла. Тогда, чтобы утешить ее, он стал рассказывать о других вещах, о своих занятиях, о лесе и стадах, и наконец уговорил ее вернуться домой к своему мужу. Она ушла, тихо плача, и некоторое время он ее не видел и ничего не слышал о ней.

Однако как-то осенью эта женщина пришла еще раз, вместе с мужем и деверем. Она была весела и благодарила Ханнеса, рассказала, как помирилась с мужем, пригласила заходить к ней в гости и попросила, указывая на деверя, чтобы Ханнес и этого человека не обошел своим советом и утешением. Деверь поведал о своих бедах: у него сгорела мельница и при этом погиб один из сыновей; и в том, как пастух его слушал, как он на него смотрел и как утешал его, заключалась удивительная благость и сила. Не сознавая того, он поддержал несчастного и вдохнул в него жизненную силу. С благодарностью расстались горожане со своим утешителем.

Прошло немного времени, и вот уже деверь той женщины привел к нему друга, который тоже нуждался в поддержке, друг вернулся позднее со своим другом, и через несколько лет весь город знал о том, что пастух Ханнес знает, как исцелять душевные недуги, улаживать споры, помочь растерявшемуся советом, а отчаявшемуся – утешением.