Олег Врайтов - Записки фельдшера Страница 13

Заявление было написано нервным, рваным почерком, очень непохожим на почерк всегда собранной и аккуратной Иры. Подписано было довольно быстро — главный врач, уже настроенный старшим фельдшером на нужный лад, совершенно спокойно воспринял увольнение опытного фельдшера, проработавшего десять лет. Сдавая форму и подписывая обходной лист, девушка видела лишь пустые, равнодушные глаза администраторов, которым было глубоко плевать на нее с пятнадцатого этажа — небольшое исключение лишь составила Костенко, довольно улыбнувшаяся, когда ставила подпись «Ознакомлена» на листе. Еще бы — получилось, сожрала. Можно выпятить груди и ходить колесом от радости.

А потом была бригадная комната, множество мелких вещей в шкафчике, на столе, в тумбочке — фотография с Воронцовым в перламутровой рамке на фоне новой тогда еще машины, чашка с веселой кошкой на боку, подаренная бригадой в честь ее трехлетней работы, подушка, одеяло, кипятильник… Горло давило, когда Ирочка забирала все эти маленькие подробности своей жизни на «малой реанимации», бесформенной кучей сваливая все без разбора в пакет. Смена, работавшая в тот день, молчала — словно уходил чужой человек; и врач, и фельдшер повернулись спинами, не высказав ни одного гневного слова в адрес администрации, водитель — так тот вообще, похохатывая, травил очередной плоский анекдот, шумно прихлебывая чай.

Уходила Ира, как в тумане, мутно глядя вперед и не видя ничего и никого. Родные и до боли знакомые стены подстанции казались чужими, враждебными, персонал, который она знала по именам — посторонними людьми, крылечко, на котором было проведено столько приятных часов, выкурено сигарет, рассказано случаев из практики — незнакомым, узким и грязным. Кто-то из медиков, видя ее, сочувственно качал головой, кто-то равнодушно отворачивался, но никто не залился слезами, что Ирочка Васнецова, жившая, в прямом смысле слова, «Скорой», внезапно решила уйти с работы, без которой не мыслила своего существования. Оно и понятно, зачем наживать себе проблемы, соболезнуя персоне нон-грата — еще аукнется…

Уже на выходе со станции Ира встретила высокого, стройного светловолосого, смутно знакомого мужчину в строгом костюме-тройке, с борсеткой под мышкой, приветливо ей кивнувшего.

— Здравствуйте.

— Здравствуйте, — машинально ответила девушка.

— Вы меня не помните?

— Нет… простите.

— Вы меня лечили как-то. Я вам еще тогда коньяк приносил, неужели забыли? Вы и врач у вас еще был — высокий мужик такой.

Это невинное «был», сказанное совершенно без задней мысли, внезапно больно резануло душу. Ира, совершенно от себя не ожидая, покачнулась и схватилась, чтобы не упасть, за руку мужчины.

— Что с вами? — встревожился тот, придерживая ее за плечи. — Вам плохо?

Она нашла в себе силы лишь кивнуть — говорить мешал колючий ком в горле.

— Я уволена… С сего… дняшнего дня.

В глазах мужчины что-то мелькнуло. Он слегка наклонился, посмотрел в глаза — неожиданно понимающим, искренне сочувствующим взглядом:

— Больно?

— Больно… — прошептала Ира. И неожиданно обнаружила, что рыдает в голос, прижавшись к этому, незнакомому, по сути, человеку, судорожно, как ребенок, всхлипывая. Вся обида, вся горечь, все осознание несправедливости и подлости происходящего внезапно вылились с этими слезами.

Потом они оказались в кафе, она говорила, говорила, снова плакала, снова рассказывала, никак не успокаиваясь — он внимательно слушал, изредка поглаживая ее по руке. Потом отвез домой, проводил до квартиры, и уже стоя у двери, сказал:

— Не переживайте так сильно, Ирина. Я вам визитку оставлю — позвоните, как немножко успокоитесь, мы что-нибудь придумаем. Только позвоните, хорошо? Можно не завтра.

Собственно говоря, этой работой она и обязана Игорю — он терпеливо ждал звонка полторы недели. Встретил, познакомил с Иваном Филипповичем, поручился, посодействовал приему и акклиматизации на новом месте. Ухаживал ненавязчиво, спокойно, ни к чему не подталкивал — чувства родились и вызрели сами. Ныне Игорь — кандидат в мужья. Свадьбу решили играть через год, и непременно в Анталии — чем-то край турецкий Игорю глянулся. Ирина не возражала, поскольку за границей не была отродясь — зарплата не позволяла. Теперь же, когда на работу и домой она ездила на машине, ужинала раз в неделю в ресторане, косметику покупала в профильных магазинах, а не на лотках «блошиного» рынка — почему бы и нет? Хоть Анталия, хоть Италия, хоть Австралия — в конце концов, там точно будет не хуже, чем в местном загсе с его помпезными колоннами и тяжеленной многоярусной люстрой над головой, при виде которой хотелось немедля выбежать из зала, даже не обмениваясь кольцами.

Пискнул селектор, отвлекая Иру от размышлений.

— Да, Иван Филиппович?

— Ирина Сергеевна, зайдите ко мне, будьте добры. Вот так вот. На «вы» и шепотом. Так он ее вызывал всегда, потому как селектор настроен на громкую связь и упаси боже, если кто из посетителей услышит панибратство в обращении начальника к подчиненному. Серьезная фирма, и все в ней серьезно — как на заседании ученого совета в институте. Силен контраст с орущим хриплым радио на подстанции, где твоя фамилия звучала так, словно ты уже заранее в чем-то виноват… Ира легко поднялась, поправила слегка смявшуюся юбку, подхватила со стола красную папку с золотым витиеватым тиснением «На подпись» и толкнула массивную, из мореного дуба, дверь в кабинет.

Директор сидел в солидном — куда там Ириному роликовому — кожаном кресле, которое так и тянуло назвать троном, а помещавшемуся в нем Ивану Филипповичу вручить скипетр и державу в обе руки и склониться земно. Впрочем, и в серой «тройке» он выглядел внушительно — довольно крепкий еще мужчина, несмотря на шестой десяток лет, поредевшую и побелевшую по периметру шевелюру, крупный, плечистый, внушающий невольное уважение и уверенность. В руках он крутил поблескивающий золотом «Паркер», перебрасывая его с ладони на ладонь. Дорогая игрушка, подарок каких-то там зарубежных партнеров, которым Филиппович неимоверно гордился, берег и пользовался только в исключительных случаях.

— Звали, Иван Филиппович?

— Звал, Ириша, звал. У тебя там далеко прибор твой, что давление меряет?

— Нет, в столе. Вас что-то беспокоит?

Директор досадливо поморщился.

— Да черт его знает. Голова как чумная какая-то. Кашель с утра снова задрал…

— Реже курить вам следует, — непререкаемым тоном изрекла Ира, — не первый же уже раз говорю.

— А, перестань! — отмахнулся Филиппович. — То нельзя, это нельзя… Так и жить незачем будет, если вашими врачебными советами прибавляться. Давай, тащи свой давленометр.

Когда она вернулась, директор уже избавился от пиджака и закатывал рукав рубашки. Васнецова привычным движением перебросила фонендоскоп через шею, проворно обернула манжету вокруг плеча Филипповича, прицепив манометр на его нагрудный карман.

— С утра принимали что-то?

— Нет, только с вечера, — ухмыльнулся директор. — В сауне.

— Иван Филиппович!

— Знаю, уже знаю, что ты скажешь. Прекрати. Я там по делу парился, не от хорошей жизни.

— Ну, какая сауна может быть с вашим давлением и астмой? — сердито произнесла девушка. — Детский сад! И алкоголь, разумеется?

— Ирочка, так хорошие контракты просто так, без вреда для здоровья, не подписываются, — подмигнул директор, с намеком покрутив «Паркер» в пальцах свободной руки. — Ты что ж думаешь — Филиппыч совсем без понимания своего возраста, в баню к девкам потрусил?

— Ничего я не думаю, — слегка покраснев, ответила Ирина, прижимая мембрану фонендоскопа к локтевому сгибу директора. — Все, тихо сидите, мешаете.

После нескольких нажатий груши стрелка на манометре поползла в сторону убывания делений шкалы — и первый удар уверенно зафиксировала на уровне цифр «190».

— Чудесно!

— Что, высокое сильно?

— Высокое очень сильно, — гневно ответила девушка, выпуская воздух из манжеты. — Под потолок. Ну почему вы меня никогда не слушаете, а?

— Пойми, дитя, иногда надо идти на жертвы, — уже серьезнее ответил Иван Филиппович. — Зато теперь — контракт с итальянцами у нас в кармане, сегодня подписывать будем. Игорь их полгода уламывал, ты в курсе, надо понимать. А вчера уж и договорились — все чин-чинарем, под коньячок и осетринку.

— Коньячок! — Ира закатила глаза, нащупывая пульс на запястье директора. Напряженный пульс, просто до неприличия напряженный, и частый.

— Зато теперь, когда законтачим, работа у нас пойдет по-новому. Когда у вас там с Игорем намечено?

— Что намечено?

— То, что намечено, — усмехнулся директор. — А то я не знаю, чем мои подчиненные занимаются. Куда он там тебя тащит, на Кипр, что ли?

— В Анталию хотел…

— Дались ему эти мечети. Ладно, пусть вас турки развлекают, раз так захотели. Хотя я бы вам предложил что поинтереснее…