Валерий Бочков - Медовый рай Страница 13

У подножья чертова колеса, рядом с кассой, притулился сарай, расписанный звездами и драконами. Над дверью висела табличка «Дирекция», на ступенях сидел чернявый паренек в драных джинсах и курил в кулак. Отец остановился и спросил насчет вакансий. Парень неопределенно пожал плечами, раскрыл дверь и кого-то позвал. На пороге появился лысоватый человек, похожий на школьного учителя, в мятых штанах, сандалиях и рубахе навыпуск.

Он снял очки, оглядел всех по очереди – отца, мать в голубом летнем платье, Анюту с третьей порцией ванильного мороженого с карамелью и тертым шоколадом, Белку – голенастую, в тугих джинсах цвета бирюзы. Отец повторил вопрос. Лысый виновато покачал головой, что-то буркнул про укомплектованность персонала, снова взглянул на Белку. Впрочем, – морща лицо и протирая очки краем клетчатой рубахи, – впрочем, нам могут понадобиться ассистентки на посадке. Он мотнул подбородком в сторону платформы у подножья колеса, где две длинноногие девицы в невероятно коротких и тесных шортах весело помогали пассажирам забираться в кабинки. Отец неодобрительно оглядел веселых девиц, сухо поблагодарил лысого. В этот момент над их головами оглушительно грохнула петарда и все вокруг окрасилось в густой малиновый цвет – трава, лица, руки, крыша сарая.

Белка вспомнила это леденцовое сиянье – тем майским вечером никто не мог знать, что через полтора месяца в этом самом сарае с вывеской «Дирекция» Белку изнасилуют, а еще через час полиция расстреляет тут ее отца. Никто не мог знать, что Белка дотянется до ружья и всадит заряд свинца в живот сержанту Энвигадо. Никто не мог знать, что сержант через несколько недель, не выходя из комы, умрет. И что завтра ее повезут в Феникс и там во Дворце Правосудия приговорят к смертной казни. Никто не мог знать.

– Никто? – громко спросила Белка. – Никто?

Соседки по столу снова замолчали, настороженно поглядывая на нее.

Никто, кроме Бога. Кроме всемогущего, всевидящего и вездесущего Господа нашего. Ведь говорил же пастор – без воли Господней и волос не упадет с головы нашей. Стало быть, была, была на то Его воля! И значит, Он уже тем вечером, под взрывы петард, под грохот каруселей, среди визга детей и воплей взрослых, в пороховой гари и сосисочной вони, с усердием маньяка скрупулезно планировал Свой бесовский спектакль. Распределял роли, прикидывал реплики, расставлял фигуры по доске. Решал, кому в каком акте суждено умереть.

Белка, не отрывая пристального взгляда от стены, медленно поднялась.

– Убийца! Будь ты проклят! Ненавижу! – Белка схватила миску с кашей и с силой швырнула ее в стену. – Сволочь! Мразь!

К ней подбежала охрана, повалила на пол. Белка кусалась и брыкалась, она продолжала кричать «убийца, убийца», пока ее волокли по коридору в карцер.

23

Утром ей выдали оранжевый комбинезон и новые ботинки. Белка, не стесняясь охранника, стянула через голову тюремное платье, скомкала, кинула в угол. Комбинезон оказался чуть велик, она закатала рукава, подвернула штанины. Новые ботинки надевать не стала, осталась в старых.

На запястьях и щиколотках замкнули стальные браслеты, соединенные цепью. Теперь Белка могла лишь семенить, переступая мелкими шагами, как гейша. Два охранника вывели ее из камеры, долго шли коридором, свернули за угол. Там, в темной нише, оказалась дверь.

Белка зажмурилась. Мокрый плац, только что политый из шланга, вовсю сиял солнечными зайчиками, вспыхивал, словно был усыпан битым стеклом. Или бриллиантами. У тюремного фургона, прислонясь спиной к двери, стоял Бес. Он щурился и улыбался, подставив лицо нежным лучам утреннего солнца. На ухе, приклеенная пластырем крест-накрест, белела повязка. Было около семи утра.

Тюремный фургон, бежевый и заурядный на вид, вполне мог сойти за машину какой-нибудь ремонтной конторы. Или повозку булочника. Бес лениво распахнул заднюю дверь, обе створки настежь. Отошел, наблюдая, как Белка семенит мелкими шагами к фургону. Над тюремным двором задорно носилась пара ласточек.

– Удачная прическа, – ухмыльнулся Бес. – Идет тебе. Красиво и практично. Главное – ток хорошо проводит.

Белка остановилась перед дверью фургона. Она была уверена – и рыжий клоунский комбинезон, и кандалы – все это для того, чтобы унизить. Она повернулась к Бесу.

– Подсади, – глядя ему в глаза, сказала она тихо. Не попросила, просто сказала.

Бес перестал улыбаться. Медленно вытер губы большим и указательным пальцами.

– Это ведь я тебя повезу, – прошептал он, чуть подавшись к ней. – Я. Помнишь про праздник? Уже скоро…

Белка молча продолжала глядеть ему в глаза.

– Я… – повторил Бес. – А дорога неблизкая, часов пять. И все больше через пустыню…

Белка выслушала равнодушно, не меняя лица. И вдруг, ощерясь по-кошачьи, рванулась к Бесу. Тот отпрыгнул.

– Береги уши, – серьезно сказала Белка. – Сволочь.

Солнце выглянуло из-за башни, брызнуло сияющим серебром. Становилось жарче, ласточки поднялись выше и кружили, кружили в синем звонком небе. Бес зло двинул кулаком в дверь фургона.

– Кит! – рявкнул он. – Ко мне!

Из кабины неуклюже выбрался одноглазый охранник. В руке он держал надкусанное темно-красное яблоко.

– Эту, – Бес брезгливо кивнул в сторону Белки. – В кузов!

Одноглазый замялся – не знал, куда девать яблоко, потом сунул его в рот, вытер ладони о штаны, подошел к Белке. Нагнулся – он был выше ее на две головы.

– Осторожней. – Бес сплюнул. – Укусить может!

Одноглазый не обратил внимания, взял Белку под мышки и легко, словно ребенка, подсадил в фургон.

Внутри было темно, воняло грязью и железом, как в слесарной мастерской. Белка села на ржавый пол. Фыркнул мотор, снаружи кто-то засмеялся, что-то заскрежетало, заскрипело – ворота, догадалась она. Фургон мотнуло влево, потом тут же вправо, Белка покатилась, как куль, ударилась затылком – ухватиться тут было не за что, да и не могла она ухватиться скованными руками.

Кое-как перевернулась на живот, прижалась щекой к железу. Правая створка двери не доходила до пола, в щель была видна полоска дороги, узкий кусок пейзажа без неба. Пустыня, плоская как доска, казалась розовой. Из нее торчали гигантские кактусы, похожие на растопыренные клешни каких-то чудищ, которые пытались вырваться из-под земли.

Белка вспомнила легенду: мормоны, первыми попавшие в эти края, назвали эту пустыню Долиной Дьявола. Говорили, что прямо под ней находится спуск в преисподнюю – уверяли, что собственными ушами слышали стоны грешников и сатанинский хохот. Еще говорили, что с наступлением ночи руки оживают и горе несчастному путнику, застигнутому тьмой в Долине. Мормоны рассказывали, как на их глазах один из паломников был живьем утащен под землю – песок, словно жидкое тесто, засосал его. Два других мормона сошли с ума и отказались двигаться дальше.

Было бы здорово, если б их колымагу кто-нибудь утянул в ад! Вот прямо сейчас – вдруг один из этих кактусов ожил бы, растопырил клешни, заграбастал и утащил фургон в самую преисподнюю. Вот был бы номер! Все эти судьи с их законами и смертными приговорами, коменданты, палачи с их электрическими стульями – все остались бы в дураках! Да еще Беса и одноглазого урода по назначению доставили.

Только Белка не верила во всю эту белиберду. Не верила и не боялась. Тем более теперь, после «Медового рая».

На обочине мелькнул указатель, Белка разобрать не успела. До чего-то там было семьдесят пять миль. Да и какая разница? Бес сказал – пять часов, значит, еще часа четыре осталось.

Интересно, а если бы родители не уехали, если бы она так и жила бы в Москве, окончила бы там школу, наверное, поступила бы в институт. Или вышла бы замуж – русские там рано женятся. Может, у нее уже был бы и ребенок. Точно! У нее была бы страстная любовь с одноклассником… Нет, однокурсником… Нет, с профессором из университета. Точно, с молодым профессором! И у них бы родился…

Додумать она не успела – фургон резко вильнул, затормозил и встал. Хлопнула дверь, захрустел гравий под каблуками.

– Не укачало? – Бес грохнул кулаком в борт, засмеялся.

Белка вжалась в скользкий от ее пота пол. Она замерла, перестала дышать, вслушиваясь. Снаружи послышалось журчанье, потом свист – Бес мочился и насвистывал «Турецкий марш» Моцарта.

24

Действительно, как бы сложилась жизнь, если б они не уехали? Белка спрашивала – почему: мать уныло вздыхала, будто устала отвечать на один и тот же вопрос, а отец становился хмурым и начинал зло говорить короткими фразами, словно и не с Белкой разговаривал, а ругался с кем-то бестолковым.

– У них нет будущего! – глядя в окно на трубы кирпичного завода, мрачно заявлял отец. – Они разрушили все – культуру, науку, экономику. Посмотри, кто у них в друзьях – диктаторы, подонки и воры. Это ж не страна, а бензоколонка! Как только Европа найдет альтернативный источник энергии, цены рухнут и у них там все развалится. Это – вопрос времени!