Эдуард Лимонов - Последние дни супермена Страница 13

«Специально вырядилась… Для меня… — пораженно понял Генрих. — У сестры, наверное, выкрала все это парадное великолепие, праздничный гардероб, миддл-класс обольстительницы… Где же еще. Сейчас только одиннадцатый час утра, приобрести все эти прелести в магазине Алис никак не успела бы…» Однако на девчонке, на ее теле, массового производства вульгарности of seduction, которые любая домашняя хозяйка может выбрать в каталогах и выписать по почте, странным образом на девчонке эти вульгарности выглядели действительно соблазнительно. Возможно, эффект происходил от несоответствия не совсем развитого еще тела девчонки и стандартности оборудования?

Понимая, как для девчонки серьезно все, что сейчас произойдет, опустился на колени и стал целовать ее незакрытые бижутерией и нейлоном бедра и часть ног и живота. Целовать медленно-медленно. Девчонка вздрагивала и дергала ногами, переступая на месте, как лошадка…

И когда Генрих, следуя киностандартам soap-опер и мечтам девочек-подростков, рассчитанно медленно взял Алиску на руки и, не переставая целовать ее в крепко закрытые глаза, понес будущую панк-звезду в спальню, он все же не мог не улыбаться помимо своей воли, ибо от девчонки подозрительно резко пахло шанелью номер пять, очевидно, уровень духов в бутыли сестрички Магги понизился, по меньшей мере, на два пальца…

— И по наследственности и по психологическому типу своему я принадлежу касте воинов. Я — кшатрий, — сказал Генрих Алис на мосту Святого Луи. — Четыре поколения моих предков, по меньшей мере четыре, были военными. Но даже если бы они занимались иным ремеслом, я родился с психологией воина. Я люблю процесс войны, борьбы. Я солдат.

English girl[74] серьезно смотрела на Генриха. Они остановились на мосту, и теперь оба поглядели вниз, где под ними, гудя, проходила угольная баржа. Впрочем, даже две, скрепленные вместе, на второй лежали аккуратные кучи песка.

— А я, — задумалась Алис, — ты знаешь, Генрих, я думаю, я — авантюристка.

Генрих улыбнулся и, протянув руку, взъерошил желто-зеленую гривку на девице-авантюристке.

— Не улыбайся, — сказала девчонка с вызовом. — Мне даже диагноз такой поставили, в mental-hospital.[75]

— Как это тебя угораздило попасть в психбольницу? — заинтересовался Генрих. — В то, что ты crazy, я верю, иначе бы не шлялась сейчас по Парижу с middle-age типом, а сидела бы с панк-бой-френдом твоего возраста на пляс Сен-Оппортюн…

— Fuck you, Генри, — равнодушно сказала девчонка. — Это мой бизнес — с кем шляться. — Потом, подумав, добавила: — У тебя комплекс возраста, ты все время говоришь об этом… Как я попала в больницу? Смотри! — Девчонка быстро подняла рукав мундирчика и показала Генри: на месте локтевого сгиба руку девчонки пересекали несколько параллельных тонких шрамов. Белых шрамов…

— Да, — покачал головой Генрих. — Попытка самоубийства. Чувствительные подростки склонны к подобного рода экспериментам… Твой бой-френд оставил тебя, и ты решила умереть.

— Нет! — с вызовом сказала Алис. — Ничего подобного. У меня в то время был этот парень, музыкант, я о нем тебе говорила, и я была совершенно счастлива, — с торжеством она посмотрела на Генриха…

— Насколько мне известно, большинство людей кончают с собой не оттого, что они несчастны, — осторожно позволил заметить Генрих. Он боялся обидеть чувствительную особу и потому предпочел заткнуться и послушать, что она скажет, если захочет.

— Я вначале сама не могла понять, зачем я это сделала. Только недавно, наконец, поняла, что от восторга перед жизнью… Понимаешь, Генри, вдруг я увидела, что жизнь очень exciting,[76] и секс exciting, и музыка возбудительна, очень здорово жить… Я шла в тот вечер домой одна, я сказала: «Дэйв, не провожай меня». Его звали Дэйвид, бой-френда… И воздух так пах, и была весна, и пахли деревья, и даже моча, — Алис засмеялась, — моча вдоль тротуара на моей улице так пахла резко… Жизнью, Генри. Ну, я пришла домой и… сделала это. — Она вздохнула…

Генрих слушал. Он не хотел вставлять ничего. И что тут можно было вставить? Он молча снял пиджак, закатал рукав тельняшки и показал девчонке такие же шрамы, на том же месте, только грубее и старее. Рваные. Мужские. Мужской почерк.

— Bay! — Глаза дитя выражали в первый раз за все их знакомство настоящее изумление… — И ты, Генри! Я думала, шпионы родятся уравновешенными и уверенными в себе.

— Чтобы стать Суперменом, нужно обязательно пройти через это, — сказал спокойно Генрих. — Обязательно. Часть обучения.

— You are Fucking great![77] — заорала Алиска. — Fucking great. Даже первый раз, когда я тебя увидела, Генри, я сказала себе: «Этот мен кое-кто, у него такое самоуверенное и высокомерное лицо. Этот мен, he is so bloody arrogant![78]» — Алиска произнесла «аррогант» с таким смаком, что не было сомнений в том, что «аррогант» ей нравится.

— Когда у тебя в кармане пистолет, — чуть смущаясь, сказал Генрих, — то, естественно, ты презираешь толпу, тех, у кого нет в карманах пистолетов. — Генри как бы оправдывался перед Алис. Генрих впервые в жизни услышал от другого живого существа, что он выглядит высокомерным и самоуверенным. Генри стоял перед девчонкой, которая любовно смотрела на него. Так, наверное, поклонники Элвиса Пресли мусолили его взглядами. Даже нечто материнское светилось во взгляде девчонки.

— Cut it out![79] — разозлился Генрих. — Скажем «нет» культу личности. Не смотри на меня так, Алис.

— Не любишь быть хорошим, — захохотала Алис. Генрих с удовольствием понял, что ему досталась еще и очень неглупая девчонка, скорей даже very bright[80] девчонка. — Хочешь быть плохим. Хочешь быть бэд бой!

Они все еще стояли на мосту, и на них с удивлением глядели прохожие. В тельняшке и кроссовках, брюках-хаки и черном пиджаке с поднятым воротником Супермен не выглядел отцом девчонки, скорее панк постарше. Может быть, шпана, сохранившаяся с конца пятидесятых годов.

— Заткнись, ты, дырка! — сказал Генрих и добавил: — Ебаная авантюристка! И вспомни: кто же тебе поставил такой диагноз — авантюристка?

— Очень старый доктор. Специалист по криминальным сумасшедшим. Его попросили меня освидетельствовать, так как боялись, что, если они меня выпустят без лечения, может быть рецидив. Эта пизда, моя сестричка, настояла. Вообще-то он приехал в госпиталь освидетельствовать одного массового убийцу, ну, после массового убийцы втолкнули к нему в кабинет меня. — Алис улыбнулась. — Один из самых приличных и умнейших представителей рода человеческого, из тех, что мне пришлось встретить. Ты второй, — бросила она Генриху.

— Спасибо, — сказал Генрих. Серьезно сказал.

— Пожалуйста. Ну вот, the old man поговорил со мной минут двадцать. О том, о сем, о жизни… Что я люблю, какую еду… Какую музыку… Пожаловался мне, что у него болит печень… А потом сказал: «Я читал твою историю болезни, герл, там множество глупостей написано, все твои проделки перечислены, но с их выводом я не согласен и вот говорю тебе, что ты не crazy. Ты очень sensative kid,[81] ты необычный kid, у тебя просто иной темперамент, чем у большинства детей. Ты — супер, сказал старик, я хотел бы, чтобы у меня была такая внучка. Но, конечно, с тобой трудно управляться: ты авантюристка, сказал мне старик и хитро улыбнулся. Я напишу, что ты здорова, и они тебя выпустят. Только ты уж меня не подводи, пожалуйста, потому что они выпустят тебя под мою личную ответственность». И меня выписали на следующее утро, — сказала Алис. — Только потом я узнала, какое большое одолжение сделал мне old man. Эти бляди хотели подвергнуть меня электрошоковому лечению. — Алис замолчала. — Ты знаешь, они лечили электрошоком Лу Рида. Ты слышал, наверное, «Walking on the wild side»?

— Да, — кивнул Генрих.

— Он очень хороший рокер, но он crazy,[82] конечно. Он даже побил Дэйвида Боуи… Anyway,[83] — вздохнула Алис, — старик был супер! Он первый сказал мне, кто я такая на самом деле. А это очень важно, Генри, знать, кто ты такой на самом деле.

Генрих подумал, что Алис только что помогла ему узнать, кто он такой на самом деле.

Когда в два часа ночи, походив вокруг кафе вблизи бульвара Сен-Мишель, Генрих и Алис вернулись «домой», Генрих подарил Алис бельгийский «браунинг»… Точнее, вначале он наполнил горячей водой две большие бутыли из-под «Джонни Вокэр» и положил их в постель, а потом со всей возможной осторожностью положил туда же Алиску, раздев ее и дав ей свою футболку, рекламирующую на груди Общество франко-советской дружбы. Когда Генрих раздевал Алис, она хихикала, но, увидав футболку, полупьяная девчонка принялась хохотать.

— Я не хочу быть советским шпионом, — заявила она Генриху. — Ни в коем случае. Делать любовь с тобой я хочу и могу, но, пожалуйста, не вербуй меня в шпионы, — Алис со смехом болтала ногами, лежа на спине… — Нет! Я не хочу фотографировать военные объекты!