Ирина Лобановская - Жена из России Страница 13

У него был какой-то скомканный, смятый рот.

— Тебя не касается, стилист! — весело отпарировала вслед отцу мать. — Как всегда, выпалил три с половиной дурацких афоризма — и смылся! Я понимаю, что ты меня так рано вовсе не ждал. В следующий раз постараюсь задержаться подольше.

Маша долго ломала голову над загадкой. Ответ пришел значительно позже, когда она сама выросла и поняла, наконец, всю правду отношений мужчины и женщины.

Впрочем, ничего она толком так и не поняла, кроме одного: спать нужно только с любимыми. Иначе ничего путного не получится. Подумаешь, новость… Это проще веника… Антон ее не волновал и не пробуждал ничего удивительного, страстного, эротического, о чем писали в книгах, показывали на экране и о чем толковала умная и все знающая Элечка. Машка вообще ничего не смыслила в любви.

Я фригидная женщина, думала Маня, и звонила подруге поделиться тоской.

— Живу, как пуговица! — сообщала Маня. — Проснулась — и в петлю!

Элечка всерьез этой грусти не принимала и не желала даже над ней задумываться.

— Не дует — и ладно! — заявляла она свое привычное. — Что тебе еще надо? Ёклмнрбабай! Муж, ребенок, квартира, родители, бабушка жива… Тебе свезло! Не грузись! Секс — дело десятое. Хотя симпатичное. Ну, найди себе еще кого-нибудь. Это же нынче запросто! Вокруг полно мужиков. А ты — нормальная лялька. Мне бы твои проблемы! Не кисни, сегодня опять магнитная буря. Этим все объясняется.

Маше становилось стыдно.

У эльфика была комната в коммуналке, где Эля жила вдвоем со старой матерью, продолжавшей трудиться уборщицей. Ночами мать страшно храпела, гудел холодильник, который в кухню ставить боялись: пьяница-сосед воровал продукты. В окно комнаты первого этажа сочился мерзкий едкий свет тусклых фонарей, рядом с домом без конца скрипели тормоза нервных машин… Элечка не высыпалась и часто приходила на работу с тяжелой головой. Замуж эльфик так и не вышел, детей без мужа рожать не решался — он не тупее паровоза. А недавно мужчина, с которым Элечка жила два последние года, усвистал к другой, мордоворот эдакий… Все не в лом.

Маня замолкала. Но ее продолжали мучить воспоминания: тихая подмосковная станция, почерневшие листья на мокрых рельсах, две квартиры на одной площадке…

Антошка много болел и плохо спал. Свои бурные протесты, оформленные в виде крика, он стремился донести до родных как можно громче и целенаправленнее. Против чего он так отчаянно протестовал?

Маша быстро привязалась к своему толстому, здоровому крикуну и плаксе. Несмотря на постоянные вопли, Антошка никаких претензий Маше по поводу ее внешности, туалетов и характера не выражал и даже не собирался это делать в будущем, научившись говорить. Его мама вполне устраивала со всеми ее недостатками и особенностями, ему в маме все казалось "то", "то, что надо", как и должно быть. И именно это особенно примагнитило Маню к малышу.

Она часто укладывала его маленькую ладошку себе на щеку и замирала в какой-то животной, безмысленной, природной благодати. Казалось, что кроме этой ладошки нет ничего на Земле. Да и не нужно теперь больше ничего Маше.

Антошка смеялся, трогал маму за нос и дергал за волосы.

При каждом его новом недомогании Инна Иванна, тоже явно по-своему прикипевшая к внуку, заявляла Мане с трагической интонацией:

— Я говорила, что нужно было сделать аборт!

И с готовностью бросалась помогать дочке: сидела с малышом, бегала по аптекам и магазинам, искала врачей. И при этом обнаруживала недюжинное мужество и отвагу, настоящую стойкость и способность к выживанию в самых тяжелых и непредсказуемых ситуациях.

Однажды летом годовалый Антошка сильно отравился. Маня в отчаянии неумело молилась Богу и рыдала, понимая, что вызвать "скорую" — значит, отправить сына в инфекционную больницу.

Инна Иванна тотчас взялась за дело: поила малыша водой, меняла постоянно загаженные пеленки, поддерживала голову при рвоте, утешала, баюкала, носила на руках, пела песни… К утру понос и рвота стали притихать, и Антошка заснул. И Маша с благодарностью, может быть, впервые в ее жизни, подумала свое привычное: мама, почему ты меня так не любишь?!. Но это теперь, в сущности, все равно, если она так любит маленького Антошку. И вспоминала о библейских Марии и Марфе. Только было как-то очень стыдно считать себя Марией.

Устав от бесконечных заявлений о необходимости аборта, Маня спросила мать:

— А ты что, сделала много абортов?

— Ни одного! — с гордостью объявила Инна Иванна. — Я ведь никогда не любила твоего отца. Все подружки выходили замуж, ну, и я туда же… Думала, опоздаю… Куда торопилась? Разве у нас получилась семья? Стук гороха в стеклянной банке… Когда-то давно, ты была еще маленькая, Павел встретил другую женщину. Думаю, такое случалось не раз, просто мне известно об одном его романе. Но права на второй брак, как коммунист, он никакого не имел. Не может член партии полюбить во второй раз! А уж про третий вообще не заикайтесь! Что вообще коммунист может, кроме строительства светлого будущего? Паша боялся сломать себе карьеру… Поэтому не ушел. Жалко, что мы тогда не разошлись… Ну, что бывает на свете без любви?.. Без нее и дети не рождаются…

Неправда, подумала Маня, еще как рождаются. И я, и Антошка… Но спорить не стала.

— Зато твоя любимая бабушка, — продолжала мать, — сделала девять абортов. У нее было столько кавалеров и поклонников… многие жили у нас дома, я хорошо помню… Здесь партия помешать не могла. И бабушка, конечно, абсолютно права… Я не про аборты. Мерить в жизни нужно только на любовь. Почему я тебя не выучила этому?.. Да я вообще тебя ничему не учила… Надо как у Чернышевского: "Умри, но не давай поцелуя без любви!"

— Из него все обычно помнят одну эту фразу, — буркнула Маша.

— Хорошо, что хоть одну, — отрезала Инна Иванна. — У других, например, у твоего отца, нельзя запомнить ни полслова: сплошная белиберда и невнятица. А бабушка прожила всю жизнь в любви!.. Я хорошо помню, хотя была еще маленькая, как отец, твой дед, часто повторял, глядя на нее: "Люблю я тебя, Зинка!" Я просто выросла под эту фразу, она стала припевом нашего дома. И потом мечтала, чтобы мне тоже без конца повторяли: "Люблю я тебя, Инка!.." Никто никогда так и не сказал. Ни единого разочка! А тебе?

Мать вздохнула и неожиданно взглянула на Маню с неприятным любопытством, явно ожидая откровений, на которые Машку совсем не тянуло. Она ни с кем не собиралась откровенничать.

— Интересно, а почему же тогда они разошлись?

Инна Иванна нахмурилась.

— Папа не выдержал постоянных и бурных романов своей любимой Зинки… Она вечно куда-то отклонялась…

— Ну ладно! — прервала ее Маня. — Хотя мне все равно непонятно, зачем ты вышла замуж без любви? Знала, что не любишь, а вышла?

— А ты зачем? — отпарировала Инна Иванна и поморщилась. — Позже мы все всегда сваливаем на собственные ошибки. Я думала, он любит… Да и потом Павел был всегда так импозантен, так смотрелся на общем сереньком фоне, на людях, так много обещал… И, в общем, свои обещания почти выполнил: стал замом главного, завел нужные связи, немалого добился… — Мать помолчала и посмотрела в окно. — Его дребедень прекрасно печатали направо и налево, пока не случилась перестройка, и не начался сплошной бум детективной литературы и бум в головах. Ужас! Усредненный язык и полное отсутствие психологии. Да действительно, для чего она и кому нужна, когда теперь все мыслят только в долларах? И думать над книгой больше никто не собирается. Это ведь трудно. Но вот здесь Павел не сломался. Он просто не захотел участвовать во всеобщем сумасшествии и наотрез отказался сочинять десять трупов на семи страницах. А мог бы накатать тонны подобной ерунды. Что-то ему помешало: воспитание, гордость, эрудиция?.. Не знаю, но переступить через себя он не смог. Масяпа, а может, ты у нас сочинишь детективчик? И получишь хорошую денежку?

Мать просительно заглянула Мане в лицо. Значит, на детективчик ее способностей должно как раз хватить?.. Очень лестно… Она сочинила убийство… Бум, бум, бум — и романчик поспел к столу… Прямо с пылу с жару…

Маша пожала плечами.

— Ты неохотно даешь руку, — заметил когда-то Вовка. — Лошадка необъезженная… Автономная республика. Нельзя прожить жизнь застегнутой на все пуговицы. И спать со мной ты упорно отказываешься. А почему? С твоим характером будет трудно выйти замуж.

Он ошибся. Вот только для чего Маньке нужно это замужество? Может быть, действительно стоило остаться одной навсегда? И продолжать тщетно и отчаянно скрываться от непонятного ей далекого мира.

Иногда ей казалось, что до рождения Антошки она просто не жила, а пребывала в каком-то полусне. И потом словно родилась второй раз… Вместе с ним. А как и для чего прожила первую жизнь, почему умерла и для чего собирается прожить новую? И вообще это не по библейским законам: откуда это у нее такие бредовые, кощунственные мысли, что за фэнтази — две жизни, второе существование, второе рождение? Но каждый новый ребенок — это возможность прожить еще одну жизнь вместе с ним с самого начала, вторую, третью, четвертую… Пройти по Земле немного другим путем. Маша чувствовала правдивость своих домыслов.