Андрей Марченко - Наследство одной ведьмы Страница 13

Центральная площадь деревни, куда мы попали, одной стороной выходила на пустырь, где мирно паслись коровы. Вероятно, когда проектировали деревню, предполагали, что когда она дорастет до города, пустырь превратят в городской сад. Да только деревня так и осталась таковой, а садов в окрестностях и без того было в избытке.

На площади скучали старики. Василиса подошла к ним и спросила:

— Когда был последний автобус на Хмырово?… — спросила Василиса.

— На прошлой неделе был, доченька. — Успокоила сердобольная старушка, которой Василиса годилась скорей во внучки.

— Как на прошлой? А когда теперь будет?

— Дак когда шофер его отремонтирует, тогда и будет… Обломался он. Да ты не переживай — доедешь. Я и сама тудой еду к сыну и к снохе-то… Чичас грузовик приедет, на нем и поедем.

Сейчас случилось еще через полтора часа. Грузовик, надо думать, шел вне расписания и по личному почину шофера.

Как оказалось, старики не просто отдыхали на площади, а тоже куда-то ехали.

Место в кабине уже было занято, да и в кузове было изрядно живого груза. Ожидавшие начали закидывать свои сумки и узлы, и запрыгивать сами. Получалось у них это резво — даже дряхлые старики занимали места без посторонней помощи.

Затем появился шофер, собрал деньги. Обмолвился словом с каждым, конечно, исключая нас. Василису он смерил взглядом, который мне совсем не понравился.

Но плохо или хорошо мы тронулись. Скорей, конечно первое, потому что в кузове трясло, грузовик передними колесами подымал пяль, которую глотали сидящие в кузове. Еще дул жуткий ветер, но смущало это, наверное только нам.

Старики качались в такт рессорам грузовика, делясь своими бедами:

— А я вот в райцентр ездил, — рассказывал всем старик. — За пенсию хлопотать.

Отчего мне не плотють, шо я, почитай, всю войну проработал! С чепырнадцати лет в поле! А мне отвечают, мол ты эта… Не на тех хозяевов тогда работал. Мол, они уже далече, и стаж ваш подтвердить не могут, а если б и могли толку с того ноль, потому как не нашего это пенсионного фонду взносы. Во как! Дык ить земле все равно, под какой она властью!

Скоро Грузовик притормозил возле почтамта в Хмырово. Василиса спрыгнула на землю и помогла спуститься нашей знакомой. Кроме нас никто не стал сходить, зато на грузовик село четверо. Даже если считать меня за одного, баланс получался все равно не в пользу этой деревеньки.

— И я понимал почему — мне тоже здесь решительно не нравилось.

— А вы к кому сюда приехали? — спросила старуха.

— Ни к кому. Нам… Мне не сюда. Мне бы в Зверево…

— Ой, горюшко… Да на кой вам туда — дикие ведь места там вовсе.

Я осмотрелся по сторонам — если эти места собеседница считала не дикими, то что же по ее мнению глушь? Неужели бывает еще хуже.

— Надо мне туда. Вы нам только дорогу скажите.

— Дак нету туда дороги!

— Ну а как вы туда попадаете?

— А на кой нам тудой попадать? Чего мы там забыли? Тамотки только хозяин и живет… Лесник-то. Бывалоча, конечно, забредали за грибами-то, за брусникой опять же.

— Через лес, значит… В какую сторону идти? — не успокаивалась Василиса.

Старушка всплеснула руками:

— Да куда ж вы на ночь глядя — до сумерек вам туда не дойти. А если в темноте заблудитесь, так можешь и в трясину попасть. На кой мне грех на душу брать.

Оставайтесь здесь до утра. Глядишь, с утра найдем вам проводника, да и опять же, — она почему-то понизила голос до шепота, — утро вечера мудреней…

Участие нашей новой знакомой не распространялось так далеко, чтоб предлагать нам крышу над головой. Но ее сватья в местном колхозе была заведующей, иначе говоря, ключницей.

Под ночевку Василисе определили местное общежитие. В данное время, в данный исторический период оно пустовало. Кроме нас в нем не было никого.

Общежитие находилось почти в центре деревни. Представляло оно собой двухэтажное здание. Его двери были обиты металлическими полосами, а окна, даже на втором этаже — забраны решетками.

Строили его в старые времена, когда институты отправляли студентов помочь колхозам бороться с урожаем. Здание по идее было не таким уж и плохим — с большими комнатами, высокими потолками. Лампы дневного света безумно жужжали, но света давали более чем достаточно.

На каждые четыре комнаты имелся туалет и душ. Но вот беда — ни водопровода, ни канализации в деревне не было. Вероятно, собирались потом построить коллектор и насосную, да так и не нашли времени.

Заведующая открыла каморку, выдала Василисе матрац и кипу одеял — ночь обещала быть прохладной.

Затем заведующая оставила нам ключ, сказала, что зайдет завтра, и ушла.

До ночи было еще далече, и мы немного прогулялись по деревне — Василиса зашла в магазин, купить хлеба.

Там на полках ровными рядами стояли банки с консервами и бутылки с плодовым вином только одной марки. Жидкость в бутылках была разлита неровно и уровень разнился, пожалуй, на пару пальцев. Спроса на вино не было — это было видно по слою пыли. Скорей всего местные обитатели пили продукт кустарного производства. То бишь самогон.

Еще был хлеб, того сорта, который медленно черствеет. С иной стороны, этот хлеб никогда не был мягким, даже сразу после выпечки.

В углу, довершая картину, валялась уйма резиновых сапог.

Мы вернулись в общежитие, и Василиса заперла за собой дверь. От нечего делать прошли по всем комнатам. Но там ничего не было — только пустые кровати. В каждой комнате была розетка для радиоточки, мы нашли даже одну тарелку громкоговорителя, но радиотрансляция, как и все остальное, в этом здании, не работала.

Еще нашли газету за 1985 год — ею, вероятно вместо скатерти накрывали стол. Больше никаких развлечений в том здании не было.

— Ложись спать, — сказал я Василисе, глядя в окно. За ним было почти темно.

— А ты?…

— А я пойду погуляю.

— Ты мало спишь. — сказала Василиса, укладываясь в кровать.

— Старые люди спят мало…

— Ты совсем не старый, Франц…

Я потушил в комнате свет и вышел.

Деревня отходила ко сну. Горели ока и фонари, но и тех и других было мало, и они почти не мешали свету звезд. Живя в городе я и забыл, что в небе может их столько поместиться. Горел Млечный путь, вдоль него летел какой-то мигающий огонек — вероятно самолет. Малая медведица показывала время около десяти.

По трассе, что была главной улицей деревни проносились машины. Они попали сюда из другого мира и спешили вернуться обратно.

Трасса шла по самой вершине длинного холма и, от нее в обе стороны спускались вниз деревенские кварталы. Слева за деревней начинались поля. Справа, внизу лежали черные зеркала прудов, за ними уже на иной холм карабкался лес.

По тракту я прошел возможно с пару километров. Добрел до местных рассадников культуры — друг напротив друга стояли деревенский клуб, в котором как всегда были танцы и обыкновенная забегаловка.

Я зашел и туда и туда, хотя нигде не задержался больше чем на пять минут. И там и там я был совершенно чужим. Не только потому что был призраком — в иные дни я сам ехал в центр города и до утра слушал чужие разговоры, музыку. Здесь было и то и другое — да вот беда, они были совсем иными нежели я любил…

И я пошел вниз, к прудам. Их было, наверное с полдюжины. Они соединялись каналами, через которые были перекинуты мостки и плотины. Надо думать, здесь разводили рыбу, а затем спускали воду и драли ее голыми руками.

Туман на прудах лежал так низко, будто он был второй кожей воды. Я сошел с берега и отправился гулять по воде. И странное дело — за мной на тумане оставались следы. Тогда я нагнулся и собрал туман в пригоршню. Он был мягким как вата, лепился будто снег, но совсем не холодил руки. Раскрошив, я подбросил его в воздух. Он взлетел и стал падать медленно. Что-то осело на мне — материя это тумана не проходила сквозь меня. Я сгреб еще немного этого марева, слепил из него комок и зашвырнул его прочь. Он полетел яркий словно метеор, теряя искры цвета лунного света.

Снова и снова я собирал туман, швырял его вверх. Мне казалось, что я опять маленький и играю со снегом на заднем двору школы. Я смеялся, пел детские песни — и удивительно, то ли из-за леса то ли из-за холмов мне отвечало эхо.

Я смотрел вверх, клочки падали, но мне казалось, что падают не они, а это я взлетаю.

Когда я наигрался, то оказалось, что я весь облеплен туманными снежинками. Я мог их струсить — но зачем, они мне совсем не мешали. И затем — это было красиво — в каждой отражался то ли лунный свет, то ли звезды.

Упав на воду, я начал сгребать туман в одну кучу, начал лепить из него комья, стал их катать и довольно скоро слепил будто снеговика. Затем стал отбрасывать от него лишний материал и время, сделав из бабы сперва женщину, а затем девушку.