Бернард Вербер - Танатонавты Страница 14

Он вытащил из кармана пиджака записную книжку и карандаш.

— Можешь начертить круг и поставить точку в центре, не отрывая карандаша от бумаги?

Чтобы я лучше понял, Рауль сам нарисовал круг с точкой посередине.

— Вот так, но не отрывая карандаша, — велел он.

— Это невозможно, и ты сам это знаешь!

— Не сложнее, чем поставить яйцо. Или чем завоевать Континент Мертвых.

Разглядывая круг с точкой, я задумчиво спросил:

— Ты правда знаешь решение?

— Да, я тебе сейчас покажу.

Этот самый момент и выбрал мой дорогой братец Конрад, чтобы ввалиться ко мне в квартиру без предупреждения. Дверь была незаперта, а он, понятное дело, не потрудился даже постучать.

— Привет честной компании! — жизнерадостно объявил он.

Я не испытывал ни малейшего желания продолжать разговор в присутствии моего брата-кретина.

— Сожалею, Рауль, но твое предложение меня не интересует. А твою задачку без обмана решить нельзя.

— Маловерный! — воскликнул Рауль.

Бросив визитную карточку на столик, он добавил:

— Если передумаешь, позвони.

С этими словами он удрал, даже не попрощавшись.

— Я, кажется, знаю этого типа, — заметил мой брат.

— Здорово, Конрад, — начал я так, словно был жутко рад его видеть. — Как твои делишки?

Но фонтан моего красноречия тут же иссяк, и я начал отчаянно скучать. Пришлось во всех подробностях вникать в «делишки Конрада». Он занимался импортом и экспортом «всего, что можно запихнуть в контейнер». Разбогател. Женился. Двое детей. Купил отличную корейскую спортивную машину, просто супер. Играл в теннис. Посещал знаменитые салоны, а в любовницах у него была компаньонка по бизнесу.

Конрад с удовольствием разглагольствовал о последних событиях своего счастливого бытия. Он чуть ли не даром приобрел несколько полотен известного художника, купил коттедж на морском побережье в Бретани, и «добро пожаловать, когда мне захочется помочь ему с ремонтом». Его дети отлично учились.

На моем лице застыла улыбка, но еще пара таких замечательных новостей, и я не смогу больше сдерживаться и от души врежу ему кулаком по физиономии. Ничто так не раздражает, как везение других. Особенно на фоне собственных неудач.

Три-четыре раза в неделю мне названивала мать.

— Ну что, Мишель, когда же ты мне наконец скажешь что-нибудь хорошенькое? Пора обзаводиться семьей. Посмотри, как счастлив Конрад!

Но этого ей было мало. Она перешла к активным действиям. Однажды, к моему великому удивлению, она предложила мне дать в газету объявление о знакомстве: «Знаменитый врач, богатый, интеллигентный, элегантный и одухотворенный, ищет женщину с такими же качествами». Ну или что-то в этом роде. Я был вне себя от бешенства!

Я все думал о загадке Рауля, а Конрад продолжал излагать подробности своей счастливой жизни. Он описал каждую комнату своего бретонского поместья и рассказал, как обвел вокруг пальца местных жителей, чтобы заполучить его за четверть цены.

Ох уж эта его снисходительная улыбка! Чем дольше он болтал, тем отчетливее звучало в его голосе снисхождение. «Бедный Мишель, — видимо, думал он. — Столько учиться, чтобы влачить такую одинокую, печальную и жалкую жизнь».

Да, это правда. В ту пору жизнь моя была хуже некуда.

Я жил один, по-холостяцки, в крошечной квартирке на улице Реомюра. Больше всего меня тяготило одиночество, и работа уже не приносила мне удовлетворения. По утрам я приходил в больницу. Просматривал карты пациентов, которым предстояла операция, готовил растворы, втыкал шприцы, глядел на экраны мониторов.

Я все еще не стал знаменитым анестезиологом, верховным жрецом в белых одеждах, и мечты, которые когда-то — очень давно — появились у меня после посещения больницы Святого Людовика, были все так же далеки от исполнения. Медсестры носили одежду под халатами. Некоторые были свободны, но соглашались на секс исключительно в надежде выйти замуж за врача, чтобы больше не работать.

Моя профессия не принесла мне ничего, кроме обманутых надежд.

В глазах начальников и подчиненных у меня не было никакого авторитета, а равные меня игнорировали. Я был всего лишь полезной вещью, рабочим винтиком с одной-единственной функцией: тебе дают пациента, ты его усыпляешь, его оперируют, и все по новой. Ни здравствуйте, ни до свидания.

Конрад трещал как сорока, а я думал: должно быть что-то еще. Не такое, как моя нынешняя жизнь и Конрадово благополучие. Определенно есть что-то еще.

Как же нарисовать круг и обозначить его центр, не отрывая карандаша от бумаги? Невозможно, решительно невозможно.

Я был несчастен, а Рауль ушел, забрав с собой свою одержимость, страсть, приключение, оставив меня в объятиях одиночества и отвращения к самому себе.

На столике, словно мираж, белела его визитная карточка.

Круг и точка в центре… Невозможно!

43. Буддистская философия

Как вы думаете, ученики, чего больше:

воды в огромном океане или слез, которые вы проливаете, совершая это долгое паломничество, мчась от нового рождения к новой смерти, вновь встречаясь с теми, кого ненавидите, и расставаясь с теми, кого любите;

страдая долгие века от боли, горестей, болезней и гнета кладбищенской земли;

достаточно долго, чтобы устать от существования;

достаточно долго, чтобы захотеть от всего этого избавиться?

44. Дозрел

Потребовалось еще несколько недель разочарований, унижений и растущего раздражения, чтобы я решил наконец выбрать Рауля и его сумасбродство.

Немалую роль в этом сыграли беспрестанные звонки матери и неожиданные визиты моего брата. Добавьте сюда неудачу на любовном фронте (коллега променяла меня на дебила-стоматолога) и отсутствие хороших книг, которые могли бы хоть как-то подбодрить меня, — и вы поймете, что я созрел для Флери-Мерожи.

Однако к окончательному решению меня подтолкнула не тоскливая череда мелких неприятностей, а одна старушка, ожидавшая серьезной операции.

Я уже собирался сделать ей укол, когда ассистент предупредил, что хирург еще не готов. Я прекрасно понял, в чем дело. Этот придурок развлекался в раздевалке с медсестрой. Наркоз пациентке можно будет дать не раньше чем они закончат. Потом ей удалят опухоль, а шансы, что она выживет, один к двум.

Какой бред! Цивилизации пять тысяч лет, но нам все равно придется подождать, пока хирург не кончит трахать медсестру!

— Почему вы смеетесь? — спросила старушка.

— Да нет, ничего. Это нервное.

— Вы напомнили мне мужа. Я очень любила слушать, как он смеется. Он умер от разрыва аорты. Ему повезло, он этого даже не заметил. И ушел… в хорошем настроении.

Для нее самой смех мужа прозвучал похоронным колоколом.

— Эта операция поможет мне наконец встретиться с ним.

— Перестаньте сейчас же! Доктор Леви настоящий профи.

Старушка покачала головой:

— Нет, я хочу отдохнуть. Хватит мне уже доживать век одной. Я хочу к мужу. Туда. В рай.

— Вы верите, что есть рай?

— Конечно. Если жизнь просто кончается, и все — это очень страшно. Обязательно есть что-то после. Я опять встречусь с моим Андре — в раю или в другой жизни, мне все равно. Мы так сильно и так долго любили друг друга!

— Не говорите так. Доктор Леви вас вылечит.

Я возражал все более неуверенно, потому что уже не раз видел, как этот врач совершает ошибки.

Старушка смотрела на меня, как доверчивый щенок.

— Как же быть? Неужели я и дальше должна жить совсем одна в огромной квартире, наедине со своими воспоминаниями?.. Какой ужас!

— Но ведь жизнь…

— Невеселая штука, правда? Жизнь без любви — это переход через долину слез.

— В жизни есть не только любовь, есть еще…

— Что? Цветы, птички? Глупости! У меня в жизни не было ничего, кроме Андре, и я жила только для него. А теперь эта опухоль… Мне повезло.

— У вас есть дети? — спросил я.

— Конечно. Ждут не дождутся наследства. После операции они будут вам звонить, чтобы узнать, можно ли немедленно завладеть новой машиной или придется немного подождать.

Наши глаза встретились. С моих губ сами собой сорвались слова:

— А вы знаете, как нарисовать круг и поставить в центре точку, не отрывая карандаша от бумаги?

Старушка рассмеялась:

— Ну и вопрос! Это в детском саду уже знают.

Взяв носовой платок вместо листа бумаги, она показала мне, как это делается. Я пришел в восторг. Решение было таким простым!

Старушка весело подмигнула. Она оказалась из тех, кто понимает, почему иногда ерунде уделяют столько внимания.

— Достаточно как следует подумать, и все получится, — сказала она.