Сергей Мирный - Живая сила. Дневник ликвидатора Страница 14

Электричества нет: горит свеча. Вход в палатку тщательно застегнут. Под приглушенные одобрительные возгласы откручивается золотая крышечка с темной бутыли из-под чешского ацетона…

Запах отличнейшего, чистейшего спирта-ректификата достигает ноздрей военнослужащих отдельного батальона радиационной, химической и бактериологической разведки, выполняющих правительственное задание по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС…

— Ну, не томи — разливай!

— Да не ори на весь лагерь!

— Конспиратор чертов!..

— Тс-с-с-с…

— Строго секретно…

— Выпить в одном экземпляре…

— И немедленно закусить! Давай, давай!

— Да тише!

— Ну, не томи ж!

И переходят на шепот.

Конспирация — строжайшая…

…А в это время снаружи на стене палатки, как на экране, на всю улицу палаточного лагеря — театр теней:

…Кружок яркого света с ореолом в центре (это свеча)…

…Громадная тень № 1 — кружку ко рту подносит, запрокидывает — рукав фуфайки к носу подносит — занюхивает — тянется за закуской…

…Тень № 2 — кружку запрокидывает — трясет головой, слепо машет в стороне рукой — тень № 3 вкладывает в эту руку маленькую бутылочку (газированная Фанта) — тень № 2 срочно запивает…

…Отдышавшись, тень № 2 крякает и шепотом прочувствованно хвалит алкоголь…

…Тени выпивают, закусывают, трепятся все громче…

…Ржут…

…Разливают снова…

…И — взрыв хохота на весь лагерь!..

Со-вер-шен-но секретно…

«Выпить в одном экземпляре…»

Вот так — памятно и, по счастью, совершенно безнаказанно (похоже, старшие офицеры в это время занимались тем же) — отметил я свои полных 27 лет…

Но что было, как теперь принято выражаться, «беспрецедентно» — мы, полдюжины здоровых мужиков, эти 0,7 литра спирта не допили! Немного захорошели — и поукладывались. Спать…

Оставшиеся граммов двести держать в палатке было нельзя, чуть не каждый день в новую переселяли, никогда не знаешь, где вечером свои вещи найдешь и где спать будешь, и поэтому я остаток спрятал в бронике: завернул бутыль в тряпку, и Коля запрятал ее под ветошь в металлический ящичек для мелких принадлежностей БРДМа…

И провозили мы эту бутылку с собой почти месяц!

И так и не допили.

Забыли.

Дядя Коля — брат отца, он всю войну, с 1941 по 1945 год, провоевал командиром взвода огневой разведки, — рассказывал:

«На передовой полагалось по 100 граммов в день водки на каждого. И когда водка раз в несколько дней попадала-таки в окопы, то выходило обычно сразу — по бутылке на живого… Вообще, как ни странно, на фронте выпивки было хоть залейся — то цистерна со спиртом трофейная, то вино откуда-то… Короче, во взводе всегда было. А вот желания, выпить не было. Разве что в гости соседний командир придет. Ну, тогда высунешься из блиндажа, своим скажешь: «Э, Петров-Сидоров, тут гостя надо угостить»… И что интересно: даже когда выпивал человек свои поллитра — пьянел ровно на пять минут. И все. А потом опять трезвый. Как стеклышко.

Передовая линия.

Напряжение тебя не отпускает».

Ambre

Приезжала автолавка.

Это такой грузовой автофургон: приезжает в армейскую часть, открывает широкую дверь сзади и начинает торговать: иголки-нитки, пирожки, ситро, подворотнички, мыло, пряники, крем для обуви, безопасные бритвы, зубные щетки, конверты, ручки, одеколон…

На следующий день старшина возмущается:

— Весь одеколон попили! После автолавки утром в сортир заходишь, а там ambre как в парикмахерской!

Сортир

Если б меня спросили, чем отличается армия от гражданки, я б сказал: «В первую очередь — отсутствием приватности».

Ты ни на миг не бываешь один.

Даже там, где это было б естественно.

Я не говорю о том, что сходить с приятелем за генеральскую линейку, на опушку помочиться под дубом (или сосной, как это было в чернобыле) — это праздник души. Это… ну не знаю… как, наверное, выпить где-нибудь в Париже чашечку кофе, глядя с приятелем на обтекающую столики на тротуаре разноцветную, пеструю толпу… Это элегия, вершины общения человека с человеком и природой…

И не говорю о том, что утром, после подъема, взводы строятся у палаток и строем следуют отправить накопившиеся за ночь естественные надобности к отхожему месту — по команде «Вольно! Разойдись!»… (Правда, в чернобыле этого не было — грубое нарушение Устава внутренней службы Вооруженных сил Советского Союза.)

И, к слову, это не так глупо, как кажется. Коллективное «мочение», как мало что еще, способствует «боевому слаживанию подразделения» (это военный термин), сидение на очке в коллективе себе подобных Homo sapiens воспитывает крепость характера, устойчивость психики и (это я без шуток! прочувствовал на собственном опыте) чувство слияния с массой: «и я», так сказать, «этой силы частица»[28].

А представьте себе командира, срущего в присутствии своих подчиненных — тоже, естественно, срущих? Или идущих с или на это дело мимо очка, на котором тужится их командир…

А командир — вижу перед собой картинку как живую — командир нашего разведбата сидит себе над очком, как и все его подчиненные, газетку «Советский воин» почитывает, перед тем как помять и задницу ею подтереть. Ничто его не колышет, сразу видно — настоящий солдат.

Я всегда ломал голову, проходя утром к свободному очку (чем дальше от входа, тем спокойнее), — как его приветствовать? По Уставу? «Здравия желаю!»? Глупо. Не приветствовать вообще? Неловко… Короче, получалось что-то вроде штатского «Доброе утро», на которое он отрывал взгляд от передовицы в уже промятом «Советском воине» и отечески кивал, приветствуя глазами.

Он был командир настоящий и толковый.

А вот после него прислали — ни рыба ни мясо, рыхлый какой-то — и телом, и, как оказалось, душой. И как командир — никакой. И в сортире вверенного ему нашего подразделения я его никогда не видел; ходил, наверно, в штаб бригады, чтоб «делать это» с равными по званию…

Ну да ладно, это я все не для того затеял, чтоб зубы поскалить, а для того, чтоб статистическую базу под свои выводы подвести.

Объясняю:

Сортир наш был — в чистом песчаном поле построенный сарай: длинный, обитый толью. Крыша двускатная, тоже толь. Вход (дверей никаких!) один, зато широкий, как ворота. Внутри по центру — ряд колонн из светлой обтесанной сосны (на них на вбитых гвоздях — свежие газеты). По обе стороны от колонн в деревянном настиле — два ряда дыр… Все просто.

И еще: было в нашем сортире непривычно — просто удивительно! — светло.

Так вот, пока дойдешь до свободного очкоместа, поневоле будешь знать, как сегодня батальон радиационной разведки гадит. И уже погадил — внизу, под настилом.

Жидковато гадит.

Жидковато гадит батальон радиационной разведки.

Гораздо жиже, чем на обычных военных сборах, не «специальных». Я, конечно, не имею в виду случаев, когда боеспособность части вконец подорвана дизентерией. А так — я уже говорил — от армейских беспрерывных каш обычно крепит. Но тут, в чернобыле…

Газеты

Чтоб сразу было понятно:

Газета в армии — это сортирное чтиво.

Не из каких-то там особых идеологических соображений, а просто по определению, потому что она на бумажном носителе; а бумага (любая, о туалетной я вообще молчу) — дефицит в армии.

Информация о чернобыле в газетах?

Она нас на самом деле не очень-то и интересовала.

Потому что она у нас была.

Ну разве так — похихикать над тем, что пишут и что передают.

А больше мир вне наших границ интересовал…

Вот поначалу — да, поначалу страшно интересно было

читать о чернобыле —

и быть в чернобыле

сравнивать: ты ж все это видишь… Я на будущее научился (кстати, очень полезный навык оказался)… как бы это сказать?.. восстанавливать, что на самом деле происходит, — по тому, что об этом в газетах пишут…

И какое это было сравнение?

Да, в общем, никакого… Как бы вам это объяснить… Ну вот.

Представьте.

Стоит перед тобой такой гер-ррой — в парадной военной форме, все начищено, блестит, строевая стойка, грудь колесом — такой красавец, богатырь — ну, ор-рел!

…Но ты находишься в такой позиции, что видишь его как бы сбоку — и видишь: задница-то у него голая (и к тому ж, похоже, извиняюсь, обосранная)…

Вот такое вот было сравнение, когда в чернобыле — «о Чернобыле» — в газетах читал.