Вильям Козлов - Поцелуй сатаны Страница 14

Привлекло Уланова именно то обстоятельство, что ему предложили брать рукописи с собой и в деревне редактировать их, а в издательстве он может появляться лишь тогда, когда закончит работу. То есть, не нужно было каждый день ходить на Бассейную и просиживать там от и до. Да и оклад 400 рублей был как подарок судьбы, если учесть, что Николай несколько месяцев был на мели. Селезнев заверил его, что, дескать, когда дела кооператива пойдут в гору, а он в этом не сомневается, то и оплата членам кооператива значительно возрастет. «Нева» уже заключила с разными авторами 300 договоров, первые кооперативные издания выйдут к концу этого года. И срок прохождения рукописи здесь в несколько раз короче, чем в государственном издательстве. И у них в «Неве» нет таких типов, как Антон Беленький. Такие здесь просто не смогут существовать, они, как раковая опухоль, могут жить лишь за счет государства. Ведь Беленький не отвечает карманом за выпуск серой литературы — государство все спишет! Поэтому в мутной воде всеобщей неразберихи ему удобнее ловить жирную рыбку. Скорее всего, он берет взятки, но это трудно доказать: тот, кто дает взятку, не выдаст Беленького, потому что его книжка-то попадает в план и обязательно выйдет! В государственном издательстве больше половины выходит серой литературы благодаря таким дельцам, как Беленький. А вот «Нева» плохую книжку не имеет права выпустить: ее не раскупят, и кооператив понесет убыток, а за счет классики или популярных писателей этот убыток не будет покрыт, потому что «Нева» пока имеет мизерный тираж — всего 5–10 тысяч экземпляров. Правда, если книга разойдется, ее еще дважды можно переиздавать такими же тиражами, но это — капля в море. Выгодные книги государственное издательство старается брать само, а если и не может их издать, то все равно кооперативам разрешения не дает. Получается, как собака на сене: ни тебе, ни мне. Пока Уланов слабо разбирался в тонкостях издательского дела и многое было ему непонятно. Например, он не мог взять в толк: почему Беленького не турнут из издательства? Ведь он, Селезнев, не будет держать на такой высокой зарплате бездарного редактора-делягу?

— Я — не буду, — улыбнулся Вячеслав Андреевич, — А государственное издательство будет. Начальству наплевать, какие книги они издают: лично они не заинтересованы в качестве. И на их зарплате это не отражается.

Прибыль у них постоянная — книги-то, особенно классика и детективы, нарасхват, — а серая литература выпускается по инерции, нельзя же своих собратьев-писателей обижать… Дружков-приятелей Беленького. А убыток от их книг покроется общей прибылью… Вот и вся механика!

— И что же, никто не может обуздать этого Беленького? — удивился Николай.

— Я попробовал и… вылетел с работы! — засмеялся Селезнев. — Правда, теперь об этом не жалею! Писал письма в обком КПСС, в Госкомиздат СССР — и никакого результата. У нас, оказывается, сейчас никого не снимают, не наказывают! Никто ни с кем не хочет конфликтовать. Чем такие мерзавцы, как Беленький, и пользуются… Знаешь, что он мне заявил, когда я, доведенный его мелкими придирками, сказал, что пойду в обком КПСС? Иди, мол, меня там поддерживают от инструктора до заведующего отделом… И он оказался прав! Меня выслушали, посочувствовали, даже сказали, что на Беленького несколько десятков жалоб в обкоме от литераторов… И вот я здесь, а Беленький, похихикивая, творит свои черные дела в издательстве и на всех поплевывает!..

— Значит, и ты меня не уволишь, если я не буду справляться с работой? — улыбнулся Николай.

— Уволю! — воскликнул Вячеслав Андреевич — И без всякой волокиты. Я ведь не такой богатый, как государственное издательство, которое может держать в своем штате десятки бездельников и ловкачей, наживающихся за его счет!

Уланов без всякой расписки забрал у Селезнева четыре рукописи и пообещал их отредактировать к началу июня. Тот быстро что-то подсчитал в уме и заметил:

— Лучше бы к двадцать пятому мая? Сделаешь?

— А ты эксплуататор! — взвесив в руке папки с рукописями, рассмеялся Николай, — Договорились.

— И еще одно, — задержал его в дверях Селезнев, — Если какой-нибудь нетерпеливый автор захочет к тебе пожаловать в деревню, не будешь возражать?

— Бога ради, — сказал Уланов, хотя про себя подумал, что вряд ли автор рукописи решится совершить такое неблизкое путешествие, чтобы лицезреть его, Уланова, редактора художественного кооператива «Нева». Выйдя из метро на Невский, Николай не пошел домой, где его наверняка ждала к обеду Лидия Владимировна. Алиса исчезла, прожив у них четыре дня. Сказала, что пойдет в магазин за продуктами — бабушка отдала ей кошелек с пятнадцатью рублями — и не вернулась.

Впрочем, Николай не удивился: если бы все наркоманы так легко и быстро порывали со своей пагубной привычкой, то никакой и проблемы бы не было. Наркомания — это во сто крат похуже, чем курение и алкоголизм. Наркоманов тоже лечат долго и мучительно, но, вернувшись в нормальную жизнь, они через некоторое время снова начинают одурманивать себя наркотиками. Лидия Владимировна не была согласна с внуком, она утверждала, что Алису еще можно спасти. Она даже уговаривала его поискать девушку, походить по злачным местам, подвалам-чердакам, где курят марихуану юнцы. Николай заглянул в пару подвалов, но потом махнул рукой: подвалов в Ленинграде тьма, где ее искать? Один раз, проезжая на троллейбусе по Невскому, он вроде бы увидел в толпе молодежи знакомое глазастое лицо, даже вышел на первой остановке и вернулся к кафе-автомату, где чаще всего собирались молодые люди в странных одеяниях, иногда там можно было увидеть даже бритоголовых с разноцветными петушиными гребнями панков. Алисы он там не нашел. Решил, что ему показалось, хотя ее светлоглазое лицо трудно спутать с каким-нибудь другим, да и куртка на девушке была коричневая.

Подойдя к автомату, он набрал номер Ларисы Пивоваровой. Услышав густой мужской голос: «Кого надо?», повесил трубку. Выходит, Лариса правду сказала: к телефону подошел ее муж. «Писатель»! То есть человек, зарабатывающий деньги на переписи зарубежных боевиков для видеолюбителей. Настроение упало, Николай уныло озирался, наверное, по привычке: Лидия Владимировна каждое утро умоляла его поискать девушку… И чего она к ней привязалась? Надо, справедливости ради, отметить, что Алиса Романова на следующее утро, когда проснулась и села на кухне к столу, выглядела гораздо лучше, чем в подвале: густые русые волосы распушились, поблескивающими волнами спускались на узкие округлые плечи. Бабушкина старомодная кофта обтягивала круглую, не очень большую грудь, да и ножки у девушки оказались стройными. Николая, конечно, немного задело, ведь он сам предложил ей по настоянию бабушки поехать с ним в Палкино, расписал деревню, живописное озеро, приврал даже, что там поселились четыре лебедя. Об этом рассказал сосед Иван Лукич Митрофанов. Года три назад осенью на Гладком с месяц плескались Два лебедя, а потом улетели. А цапли там постоянно живут. Алиса слушала, широко раскрыв свои голубые глазищи, задавала вопросы. В общем, проявила неподдельную заинтересованность.

И вот исчезла, еще хорошо, что, кроме кошелька, ничего ценного не прихватила. У бабушки на туалетном столике в резной шкатулке лежали драгоценности: золотые кольца с камнями, ожерелье, серебряный браслет. Ничего не было тронуто. Даже бабушкина шерстяная кофта была положена на ее кровать.

Начало апреля в Ленинграде было холодным. Светило солнце, но северный ветер леденил лицо, заставлял прохожих ежиться в куртках и пальто. Некоторые снова надели зимние шапки. Каждый день сообщали, что ночью температура в городе до семи градусов мороза, а днем будет потепление. В Москве еще холоднее, там выпал снег и на дорогах гололед. Поднялся в некоторых районах города радиационный уровень, об этом постоянно напоминали в программе «600 секунд». Участились кражи, убийства. Показали по телевизору тысячи неразгруженных вагонов с дефицитными товарами и продуктами, а порту — контейнеров. Самый типичный саботаж! В городе в магазинах пустые полки, а на железной дороге и в морском порту — завалы товаров! Сообщали, что мебель, другие так необходимые ленинградцам товары прямо с запасных путей увозятся в Прибалтику, южные республики. Никто ни за что не отвечал, никто ничего не хотел предпринимать. Страна ввергалась в самый разрушительный хаос. И никто не предлагал никакого выхода. Митинги уже надоели, на сессиях Верховного Совета — сплошная говорильня… Опять в толпе мелькнуло знакомое лицо. Николай чуть ли не бегом бросился вслед за невысокой девушкой в коричневой куртке. Это была не Алиса. И глаза у нее не серые с голубизной, а карие, туповатое выражение накрашенного лица, во рту дымящаяся сигарета. Этим все до лампочки! Рады, что могут открыто курить, хамить взрослым, путаться с кем попало…